Это была логика Элианы, логика, превосходящая мое понимание, затыкавшая мне рот, но при этом, наверное, воздействующая на меня сокрушительно, потому что меня еще больше озадачивала и повергала в растерянность. Я сказал, стоя перед ней: – В чем я уверен, так это в том, что она отправилась встретиться со своим старым ухажером. И вы знаете с кем. Она не подняла глаз. Слегка покачала головой, тихонько вздохнула, чтобы сказать мне, что это – полный абсурд. – Она бы вам сказала это в открытую, и вы это прекрасно знаете. Оставила меня пообедать, но говорили мы немного. Я впервые заметил, насколько дочь, по крайней мере внешне, похожа на нее. Короткий нос, светлые глаза, медлительность в жестах и походке. Перед уходом она мне сказала: – Когда-нибудь с ее разрешения я расскажу вам, какой она была очаровательной девочкой и как много ей пришлось пережить. Она старалась сдержаться, чтобы у нее не брызнули слезы, но я чувствовал, что она уже не сможет остановиться и выплачется, когда я уйду. Я спросил: – А мужу своему вы сказали? Она отрицательно покачала головой. Назавтра около полудня, или, может, это было на день позже, уже не помню, Ева Браун пришла в мастерскую в переднике. Почтальон, проезжавший мимо мастерской в своей желтой малолитражке, мне ничего не привез, а ей вручил открытку от дочери. На открытке был изображен не пейзаж, а какой-то допотопный автомобиль. Стоял штемпель: 29 июля, отправлено из Авиньона. Это первое, на что я посмотрел – откуда она. У меня сразу помутилось в голове. Шариковой ручкой, без точек и запятых, соблюдая только ей известные правила орфографии, она писала: «Дорогая мамочка! Не переживай, я в порядке и скоро вернусь. Не знаю, что мне написать Пинг-Понгу, поэтому покажи ему эту открытку, он не тупой, все поймет. Главное, передайте Коньяте, что у меня все в порядке, ну, и остальным тоже. Больше нет места писать, на этом все. Не переживай. Целую. Твоя дочь». Похоже, она зачеркнула подпись «Эль» и вывела заглавными буквами в конце последней строчки, рядом с адресом: «ЭЛИАНА». Я присел на подножку грузовика, который тогда чинил. Держа открытку между двумя указательными пальцами, чтобы не испачкать, я перевернул ее. И тогда прочел подпись под моделью машины, то, о чем я бы никогда не догадался: «1930. “Делайе”. Модель 108». Я спросил у Евы Браун, есть ли у нее знакомые в Авиньоне. Она показала жестом, что нет. После долгого молчания она, да, именно она, спросила меня, понял ли я, что имела в виду ее дочь. Я показал жестом, что да. Она спросила меня, из хороших ли это побуждений? Я показал жестом, что да. Теперь-то я точно знаю, что делала Эль в этом городе, где раньше никогда не бывала. Знаю, что, несмотря на свою ужасную одержимость и одиночество, она нашла время поискать в магазине «Призюник» или в газетном киоске именно эту открытку, а может быть, она подвернулась ей случайно, неважно, но это же говорит о том, что она меня любила, разве не так? У моей «делайе» шестицилиндровый двигатель мощностью 20 л.с., с тремя карбюраторами и правым рулем, она рассчитана на скорость 170 км/час. Скорее всего, она никогда ее не выжмет, но это еще вполне сносная машина, и она очень помогла мне пережить следующую нескончаемую неделю. Я с ней возился до полуночи, оттягивая момент возвращения в пустую комнату, а два или три раза даже ночевал в мастерской. У меня не было желания разговаривать с братьями. О чем вообще можно было говорить? В воскресенье мой шеф одолжил мне свою DS, и я поехал на ней в Авиньон. Я оставил машину возле крепостной стены и пошел в город пешком. Я заходил наугад в разные отели, узнать, нет ли ее там. Жуткий день. Люди толкали меня на тротуарах. Я видел влюбленные парочки, девушки – ровесницы Эль гуляли за руку с парнями, которым живется куда лучше, чем мне, а я ходил один, было страшно жарко. В любом случае, как я позже узнал, в то воскресенье Эль уже не было в Авиньоне. Она продолжала свою гонку. На исходе дня я сел в машину и долго сидел, разглядывая через стекло каменные укрепления, а потом завел мотор и уехал. У меня с собой была открытка, которую оставила мне ее мать. По дороге я остановился возле Форкалькье поужинать в бистро и там снова вытащил ее. Нет, не перечитывать, я и так знал ее наизусть. В среду ночью мотор «делайе» впервые плавно заработал. Генрих Четвертый был рядом. Он сказал: – Нужно еще раз все проверить, но, похоже, ты почти со всем справился. Он, как и я, имел в виду перебои с выхлопом и положил руку на выход трубы. Я сказал: – Если вопрос только в этом, я запросто все налажу. Я заночевал в мастерской. Утром пришла Жюльетта и разбудила меня. Меня вызывали на новый пожар, куда именно, не знаю. Я позвонил и сказал, что не приеду. Я каждый день надеялся, что вернется Эль. Мне хотелось быть при этом дома. Накануне я смотался в казарму, купил упаковку аспирина в аптеке, чтобы увидеть вблизи этого Филиппа, знакомого Эль. Ему сорок, примерно моего роста. Худой, она говорила, что ей нравятся худые мужчины. Похож на состарившегося студента, можно сказать, интеллектуала: говорит отрывисто, не глядя в глаза, явно застенчивый. Я сказал ему, что я муж Эль. Он уже знал. Я спросил, не видел ли он ее недавно. Он покачал головой. Сказал: «Простите» – и начал обслуживать клиентку. Я заметил, что его помощница, хмурая девица лет тридцати с короткой стрижкой, собралась уходить. Я подождал ее немного поодаль, на тротуаре. Стал ее расспрашивать, но ничего не добился – она только пригрозила, что вызовет полицию. Потом я прошел мимо кинотеатра «Ле-Руаяль». Как уже сказал в самом начале, я посмотрел на афишу фильма Джерри Льюиса, который показывали в конце недели. Я видел, как к вечернему сеансу пришла Лулу-Лу. Она сказала, что завтра днем свободна, и я назначил ей встречу в четыре на выезде из города. В захолустье, как у нас, новости разносятся быстро, мне не нужно было пускаться в долгие разговоры, она сразу поняла, на каком я свете. Сказала мне: – Мой муж в Ницце. Пойдем ко мне. Она живет в старом доме на дороге Пюже – Тенье. Она дала мне банку пива, мы поговорили. Она сказала: – Эта девушка не для тебя. Я против нее ничего не имею, я с ней не знакома. Но ты же не знаешь, с какими мужчинами она водилась до того, как сюда переехала, ты вообще ничего о ней не знаешь. Мы долго болтали, но крутились вокруг одних и тех же тем, из-за которых я лишился сна. В какой-то момент, когда уже было выпито несколько банок, я полез ей под юбку, Лулу-Лу сидела напротив меня в кухне, я сказал какие-то глупости типа: «Как ты хорошо меня понимаешь», ну и в том же духе. Потом пошли в их спальню, и она начала раздеваться. Мне стало стыдно, когда она осталась голой – даже не могу объяснить почему, – мне показалось, это подло по отношению и к ней, и к Элиане. Я сказал: – Прости. Она проводила меня до двери. Перед тем как я ушел, сказала: – Поговори с братом. Я не понял, все это было от меня очень далеко. Когда он сказала «с братом», я подумал о Микки. Она добавила: – С младшим. Если она уехала в среду двадцать восьмого, он знал об этом раньше тебя. Я видела их вместе днем возле городского бассейна. Я передаю все очень точно. Я спросил с подозрением: – Что ты хочешь этим сказать? Она ответила: – Ничего, кроме того, что видела их вместе, они стояли, прижавшись, в проходе за бассейном и выглядели очень грустными. Только и всего. Я сказал: – Ну ты и сука. Я хотел ей врезать, но у меня дрожали руки. Мне казалось, что я и сам весь дрожу с головы до ног. Я побежал к машине и вернулся в деревню. Ни Бу-Бу, ни матери дома не было. Я крикнул Коньяте: – Где Бу-Бу? Она не знала. Она сказала, пытаясь подняться из своего кресла: – Господи, что с тобой, Флоримон? Я хлопнул дверью, но она открыла ее за моей спиной и крикнула, пока я не успел дойти до машины во дворе: – Ничего плохого Бу-Бу сделать не мог! Я оглянулся, чтобы ей ответить, и понял, что она меня не слышит, что я все равно не докричусь до нее, и показал жестом, чтобы она шла назад и не волновалась. Я все еще дрожал – или мне казалось, что дрожу. Я никогда еще не чувствовал себя в таком состоянии. Я не стал садиться в машину, пошел к Брошару. Когда я раздвинул занавеску из жемчужных бусин, солнечные лучи с улицы добрались до самой стойки. Я увидел Жоржа Массиня, а с ним компанию других парней, наверное, его шурины, не знаю. Я чувствовал, как ледяная рубашка липнет к телу. Я услышал, как кто-то сказал среди звяканья бусин: – А вот и Пинг-Понг, жену ищет. А может, и что-то другое. Но в том же духе. Я подошел к Мартине. Она сидела за столиком напротив своего нового кадра, которого склеила на свадьбе, того, что дал Бу-Бу напрокат стереосистему. Я спросил, не видела ли она Бу-Бу или, может, знает, где он. Она не знала. Она смотрела на меня удивленно и чуть испуганно. Мамаша Брошар что-то сказала, не помню что, я просто знаю, что она что-то говорила, не больше, – и я вернулся к Жоржу Массиню. Все, кто при этом присутствовал, подтвердят вам, что он не произнес ни слова и ничего не сделал, чтобы меня разозлить. Это правда. Возможно, они скажут, что я специально зашел к Брошару, потому что нарывался на ссору. А вот это неправда. Я не знал, что он там. Я сказал Жоржу Массиню: – Ну что, смеешься надо мной, что я так влип? Он ответил: – Послушай, Пинг-Понг, никто над тобой и не думает смеяться. Я сказал, чтобы он не смел называть меня Пинг-Понгом. Он пожал плечами и отвернулся. Я сказал ему: – Похоже, ты везде треплешь, что имел мою жену раньше, чем я? Он в ярости посмотрел мне в лицо, раздувая ноздри. Он ответил, что не нужно путать порядок вещей и что это я отбил ее у него, а не наоборот. Он назвал ее Вот-та, а меня Пинг-Понгом. Я двинул ему кулаком в лицо. Я уже говорил, что драться – не в моей привычке и что в моей взрослой жизни это случилось впервые. Я не знаю приемов рукопашной, но взял весом и массой – Жорж Массинь отлетел назад с разбитыми губами. Но как только он поднялся на ноги, еще до того, как вмешались другие, он бросился на меня, а я снова инстинктивно его ударил, чтобы отбросить подальше. Потом парни стали нас разнимать. У меня внутри была полная пустота, но сердце колотилось как бешеное. У Жоржа Массиня весь рот был в крови. Ему принесли со стойки салфетку, кто-то закричал, что у него выбиты зубы. Мамаша Брошар грозилась, что вызовет по телефону полицию. Жорж сказал «не надо», сказал, что я сумасшедший. Кровь стекала у него по подбородку на рубашку, он добавил: – Вы разве не видите, что он потихоньку сходит с ума? И тут, когда я уже собирался уходить, я почувствовал, что кто-то держит меня за руку, это был Бу-Бу. Я не заметил, как он появился. Я посадил его в машину. Он вернулся с матерью из виноградника, а Коньята сказала ему, что я его искал. Я не хотел выяснять с ним отношения дома и повез на виноградник. Он в стороне от деревни, на крутом склоне над дорогой, и нужно взбираться к нему по тропинке. В машине я спросил его: – Это правда, что в прошлую среду ты стоял с Эль возле городского бассейна? Он явно удивился, что я в курсе, но сказал, что правда. Опустив голову, добавил: