— Андреас Лутценберг, — закончил за Штробля Клуфтингер и нервно хохотнул. — Наш, так сказать, убийца. Не прошло и часа, как небольшую поляну заполонили не менее двух дюжин полицейских. Со всех сторон сыпались проклятия непрекращающемуся дождю, от которого земля окончательно размокла. Чуть погодя подтянулись первые полицейские машины и «скорая помощь». Большинство коллег добралось до места преступления своим ходом, поскольку автомобиль Штробля блокировал дорогу, но некоторые остались там, чтобы удалить препятствие, и, похоже, им это удалось. Клуфтингер со Штроблем и Майером расположились в хижине, к ним присоединились еще два эксперта-криминалиста. Комиссар сидел у стола и растирал полотенцем ногу. Бывший когда-то белым носок он положил прямо на стол, чем заслужил неодобрительные взгляды криминалистов. — Следы автомобиля? — обратился он к одному из них. — Шансов ноль. При такой погоде это то же, что искать замок из песка в песчаной буре. Клуфтингер нашел такое сравнение чересчур замысловатым, но в принципе согласился с ним. Полицейский в форме просунул голову в дверь. — Можно? Похоже, убитым является некто Андреас Лутценберг, — отрапортовал он, протягивая бумажник. Майер принял его и передал комиссару. Тот долго изучал его, а потом не сдержался: — Черт бы его побрал вместе с дурацкими тайнами! Оба помощника энергично закивали головами. Главный подозреваемый в убийстве Вахтера теперь сам лежал в болотной жиже, как доисторическое ископаемое. На лесной опушке. В Хинтершвайнхёфе. В Западном Альгое. — И что теперь? — осторожно поинтересовался Майер. Клуфтингер сердито засопел. — Если Лутценберг и наш клиент, я имею в виду в случае с Вахтером, то уж в этом убийстве его вина исключается, — горько пошутил он. — Думаешь, оба случая как-то связаны? — спросил Штробль. — Я тебя умоляю! Это же ясно, как белый день! Помнишь, я говорил, что он был сильно напуган. И как оказалось, не напрасно. Клуфтингер задумался над словами, услышанными от Лутценберга: «Не все так, как кажется на первый взгляд». Теперь эти слова звучали упреком. Еще несколько часов назад он думал, будто вышел на след убийцы, а теперь — вот, еще один труп. — Что у вас? — обратился Клуфтингер к экспертам, которые уже начали укладывать свои чемоданчики. — Ничего стоящего. Целый букет пальчиков, словно тут собирали цветы, как на острове Майнау. Клуфтингер покачал головой. Ну и сравненьица у этого типа. Он поднялся. — Патологоанатом здесь? — Да, и не один. Уже давно работают. Комиссар направился к выходу и вдруг остановился. — Кто-нибудь привез мне ботинки? — О… я… со всей этой суетой… — замялся Майер. Клуфтингер безнадежно махнул рукой и вышел на веранду. — Вот так явление! — прокомментировал Георг Бём эффектный выход комиссара. — Дай-ка угадаю: хочешь скинуть килограммчик-другой, и кто-то насвистел тебе, будто нет ничего лучше массажа ступней? Клуфтингер расплылся в улыбке. Доктор Георг Бём, тридцатипятилетний патологоанатом, пожалуй, был единственным, кому безнаказанно позволялось подтрунивать над ним в такой ситуации. Клуфтингер симпатизировал молодому неунывающему доктору и его неназойливому остроумию. Тот даже в некотором роде поколебал его картину мира… хотя бы в отношении медиков. — Да вот, решил вернуться к истокам. Учусь обходиться без шмоток, как наши пращуры. Начал с ботинок, чтобы легче было привыкать, — отшутился комиссар, у которого поднялось настроение. — Слушай, умоляю, когда дело дойдет до штанов, предупреди заранее, чтобы я успел вынуть из глаз линзы! Да, до такой молниеносной находчивости Клуфтингер еще не дорос. — Ладно, Жорж, что скажешь по делу? — уел его Клуфтингер, зная, что Георг терпеть не мог, когда его называли Жоржем. Бём снял бейсболку, прикрывавшую его густые каштановые кудри и защищавшую от дождя загорелое скуластое лицо. — Ничего, помимо того, что и так очевидно. Ему нанесли смертельный удар вон той дубиной. — Он указал на массивный заостренный кол, выдернутый из ограды и валявшийся неподалеку от трупа. — Ее и переквалифицировали в орудие убийства. Клуфтингер вгляделся в ясные голубые глаза Бёма, но не нашел в них и следа сожаления. «Наверное, нынешнее молодое поколение уже не способно к состраданию», — грустно подумал он. — Одно могу сказать определенно, — продолжил Георг, — вы опоздали на час или два, не больше. До того он был еще жив. Это сообщение снова испортило Клуфтингеру настроение. Он ничего не сказал, а просто хлопнул Бёма по плечу и со словами «Спасибо, доктор» похромал к группе патрульных полицейских. Краем глаза он заметил, как справа кто-то передразнил его походку. Конечно, упрекать весельчака нет смысла: он отдавал себе отчет, как комично выглядит в промокшей насквозь национальной тужурке и без одного башмака, но тот еще позволил себе лишнего. — Грязевые ванны очень полезны, — расплылся сотрудник в ухмылке. Однако он не принадлежал к кругу избранных, которому дозволялись подобные вольности. — Какие успехи? — строго спросил он шутника, явно намекая на отсутствие оных. — Мы нашли бумажник, — пролепетал тот. — По всей видимости, это Андреас Лутценберг. — Расскажите то, чего я еще не знаю! — рявкнул комиссар. Веселость со всех лиц как ветром сдуло. — Ну, что тут скажешь, — отважился возразить товарищ первого, — дождь смыл все следы… Клуфтингер кивнул. Даже природа сегодня против него. В машине на дороге в Кемптен Клуфтингер чувствовал себя немногим лучше, хоть и сидел наконец в сухости и тепле. Он дал распоряжение заехать по пути к Лине Лутценберг, чтобы сообщить о смерти ее внучатого племянника. Когда дело касалось таких деликатных вопросов, он предпочитал брать их на себя. Конечно же, он не испытывал извращенного удовольствия приносить дурные вести, нет, просто сильно сомневался в способности своих подчиненных исполнить такую миссию, считал, что молодому поколению недостает чуткости. На этот раз все прошло гладко — Лина Лутценберг приняла новость спокойно и даже безучастно. Тут уж потрясение постигло самого комиссара. «Но возможно, — сказал он себе, — старушка давно живет в другом мире. Наверное, так для нее и лучше». На этом визите испытания не закончились. От машины до кабинета на третьем этаже его точно прогнали сквозь строй. Коллеги не скупились на замечания по поводу его внешнего вида — от «Встал под душ, а раздеться забыл?» до «Боже, как давно уехала твоя жена?», и только секретарша не позволила себе ничего лишнего. Когда он вошел в приемную, она просто онемела. В кабинете Клуфтингер подсушил волосы полотенцем и переоделся в единственную запасную одежку, висевшую в шкафу, — дорогую черную пару. Костюм хранился там со времен визита министра внутренних дел Баварии, который, совершая предвыборный тур, посетил и их штаб-квартиру. О визите Клуфтингер ничего не знал, поскольку отсутствовал два предыдущих дня. На следующее утро в газете появился снимок, на котором комиссар стоял чуть позади министра в нежно-зеленой рубашке и серой вязаной кофте. Жену тогда чуть удар не хватил. И если бы он не согласился повесить у себя в кабинете представительский костюм «на всякий такой случай», она объявила бы голодовку. Он как раз расправлял лацканы, когда в дверях появился Дитмар Лоденбахер. Тот слегка прибалдел, увидев Клуфтингера в костюме, но в конечном итоге растерянный взгляд превратился в благосклонный — по всему видно, вкусом комиссара он остался доволен. Клуфтингер не стал открывать начальнику подлинную причину своих переодеваний. — Эт’то чистой в’ды свинство, — заявил Лоденбахер, наморщив лоб. Он снял свои шикарные очки без оправы и принялся крутить их в руках. Основой его трехминутного монолога стали требования о том, чтобы в прессу не просочились все обстоятельства происшествия и чтобы дело продвигалось как можно быстрее. Клуфтингеру редко приходилось слышать столько синонимов к высказыванию «нам нужны результаты» в косноязычной, как правило, речи шефа. — Все собрались в конференц-зале, — бесцеремонно перебила Санди руководителя управления, одновременно улыбкой давая Клуфтингеру понять, что она спасает его от дальнейших тирад Лоденбахера и прекрасно это осознает. Когда они втроем вошли в зал, повисла мертвая тишина. Во время обсуждения комиссар говорил мало, предоставляя слово другим. И лишь когда Лоденбахер завел свою нескончаемую шарманку и начал поучать, что «надо зас’чить рукава», он вмешался и перешел к конкретике: — Завтра же я должен знать о Лутценберге все. Где он скрывался в последнее время? Вероятно, ответ даст осмотр его автомобиля. Возможно, он сохранял чеки с заправок или парковок. Выясните, не получал ли он квитанции на штраф. Не пользовался ли кредитом. Кому звонил. Мне нужны все сведения, какие только можно раздобыть, вплоть до того, что он ел и когда ходил в туалет. А прежде всего я хочу получить детальный отчет о содержимом коробки, найденной в его комнате, каталогизированный и с установленными следами. К восьми утра на моем рабочем столе! Лоденбахер, прерванный на взлете своего выступления, в замешательстве и восхищении смотрел поверх золотого полуободка очков на Клуфтингера, невозмутимо вещавшего с другого конца стола, и когда тот умолк, он осторожно спросил: — Вы закончили? — И тон его совсем не напоминал высокомерную речь важного должностного лица, скорее мелкого служащего, который испрашивает у начальника разрешения взять слово. Клуфтингер остался доволен, и коллеги порадовались. — Делайте, как сказ’но, — закончил совещание Лоденбахер. Покидая вместе с ним конференц-зал, Клуфтингер ловил на себе преисполненные уважения взгляды подчиненных. В коридоре Лоденбахер отвел комиссара в сторонку. — Вы ведь умеете п’ставить прессу н’место? — зашептал он. — Не с’бщайте им о вр’жде Вахтера с Лутценбергом. Прьчиной смерти д’статочно н’звать черепно-м’зговую травму, не вдавайсь в п’дробности. Клуфтингер уже собирался согласно кивнуть и отчалить, как вдруг Лоденбахер добавил нечто несусветное: — Как п’лагаете? Клуфтингер оторопел: еще ни разу за два года начальник не поинтересовался его мнением. Возможно, все дело в костюме. — Все представим в лучшем виде, — пообещал он. — Да, ужп’старайтесь. — Интонации в голосе Лоденбахера звучали куда доверительнее, чем полчаса назад. На прощание он хлопнул Клуфтингера по плечу и вскоре исчез из виду, а комиссар еще несколько секунд стоял открыв рот.