– Отлично; ты знаешь, где я живу. Мужчины сердито буравят друг друга взглядами, но Найл знает, что одержит верх. Ведь не он сидит в клетке, преодолевая боль в разбитых о стену костяшках. – Лайрон Найл отрицает оба обвинения. Он будет задержан на двадцать четыре часа, пока я буду искать доказательства по обоим обвинениям. В сердцах нажимая на кнопку большим пальцем, Найл останавливает диктофон и опять смотрит на Лайрона. Брат плачет, закрыв лицо ладонями; он опять мальчишка, слишком легко поддающийся влиянию. – Успокойся, прежде чем звонить. У тебя есть право только на один звонок, так что воспользуйся им с умом. Помни: мне надо всего десять минут, чтобы дойди до дома и обыскать твою комнату. Найл передает брату телефон и оставляет его одного. Через пять минут, когда он возвращается, тот отказывается встречаться с ним взглядом. Детектив подавлен; он выходит наружу, оставив брата размышлять над своим будущим. Его отцу понадобится много времени, чтобы вернуться в дом, поэтому он замедляет шаг и идет длинной дорогой через заросли финиковых пальм, пока остров ласково окутывает темнота. Наконец садится на валун и устремляет взгляд в песок под ногами. Он понимает гнев брата; на Мюстике трудно зарабатывать на жизнь. Соломон всегда считал, что у Лайрона хватит ума оставаться чистым, но, вероятно, он ошибался. Проходит еще полчаса, прежде чем сержант добирается до дома. Отец, опершись на палку, стоит у жаровни рядом с домом и смотрит, как в продырявленной по бокам металлической бочке пляшет огонь. Найл несколько мгновений ждет, а через дырки на землю сыплется пепел. – Что, Папа, решил разжечь костер? Лицо отца, наблюдающего за пламенем, выглядит постаревшим. Он предоставляет Найлу выполнять профессиональный долг, которого тот предпочел бы избежать. Когда детектив заходит в комнату брата, его опять охватывают угрызения совести. Доска на стене сплошь завешана фотографиями родных. На одном снимке – Соломон в день окончания школы, на двух других – братья бегут по пляжу, на еще одном – двухлетний Лайрон сидит на плечах у брата. Соломон ищет в обуви, под кроватью и в карманах, чтобы сегодня же написать отчет с чистой совестью. Затем берет кусок коралла, который все еще лежит на подоконнике, и спешит в участок, не желая отвечать на вопросы отца. Глава 24 От визита Кита Белмонта у меня во рту остается неприятный привкус. Может, это потому, что он слишком сильно жаждет завладеть империей Лили. Она всегда казалась слишком рассудительной, чтобы на нее можно было повлиять деньгами со столькими оговорками, однако у меня нет полной уверенности. Соблазн продолжать работу в течение многих лет может оказаться слишком сильным, чтобы устоять. Когда из дома, чтобы проведать меня, появляется Уэсли, я сообщаю ему, что беру багги и еду в гавань Старой плантации. – Может, мне поехать с вами, леди Ви? – Я слишком старая, чтобы мне требовалась дуэнья. – Взгляд моего дворецкого говорит о том, что он уже знает о смерти Томми Ротмора, но осторожность не позволяет ему заговорить об этом. – Уверен, лорд Блейк попросил бы вас остаться сегодня вечером дома, в безопасности. – Я не могу допустить, чтобы Лили одна шла домой. Уэсли стоит между мной и парадной дверью, преграждая мне путь, как будто хочет загнать меня внутрь и выбросить ключ. Его покровительственность душит меня, и я чувствую облегчение, когда желаю ему доброй ночи. Пересекаю террасу; свет садовых фонариков отражается в бассейне, освещая тропические орхидеи, за которыми так тщательно ухаживает Хосе, и напоминая мне о том, что созданный Джаспером и мной райский уголок под угрозой. Я беру кусок коралла, найденный у двери Лили, на тот случай если Соломон вдруг окажется в гавани, и тороплюсь к своему багги. Еду на юг. Когда проезжаю мимо бара «У Бейзила» и просторной Британния-Бэй, в воздухе плывут звуки блюза. Я углубляюсь в плотные заросли, и огни гаснут. Обычно мне нравится ездить по дикой части острова, но сейчас я слишком напряжена: едва не падаю с сиденья, когда над головой, чиркнув по крыше багги, пролетает змеешейка. Воздух кажется липким, мое дыхание затруднено, однако эти ощущения отступают, когда я наконец спускаюсь к Старой плантации. «Возрождение», траулер матери Лили, ярко освещен на фоне темноты. Я подхожу ближе; по палубе разбросаны инструменты, Лили скребет бок своей лодки. При звуке моих шагов она резко оборачивается, и на ее лице появляется улыбка, когда она узнает меня. – Кто-то написал мне еще одно послание. «Оставь Мюстик или умрешь, как коралл», – такое же, что и в прошлый раз. – Почему ты сразу же не вернулась домой? – У меня есть все права находиться здесь. Я не позволю кому-то угрожать мне. – Глупо так рисковать. Усталость Лили становится заметной, когда она садится на скамью на причале рядом со мной и кладет голову мне на плечо. Я беру ее за руку, и во мне вспыхивает ярость. Девочка из плохого начала выстроила хорошую жизнь, но кто-то взял ее на прицел, и это точно не Томми Ротмор, потому что его тело лежало в больничном холодильнике, когда сюда заявились вандалы. В памяти всплывают побитые временем черты Кита Белмонта; он вполне мог оставить послание на лодке Лили, а потом увидеться со мной. Но зачем человеку, который утверждает, будто высоко ценит ее работу по сохранению рифа, оставлять ядовитую угрозу? – Ты рассказала Соломону о послании? – Я собираюсь повидаться с ним утром. – Я пойду с тобой. Я не допущу, чтобы ты подвергала себя риску. Она поднимает голову и смотрит на меня, ее лицо уже не такое напряженное. – Мы с Томми одного возраста, Ви. Я обожала его, когда мы были маленькими, а в последние недели мы с ним почти не разговаривали. Мне плохо, когда я думаю, что приняла сторону Аманды после их разрыва. – Все утряслось бы; ведь он знал, что дорог тебе. Ты не могла не поддержать свою ближайшую подругу. – Аманда никогда бы нас так не напугала, если б с ней все было хорошо. Завтра придется начать ее поиски. – Ее взгляд устремляется к горизонту. – Завтра вечером я хочу устроить поминальную церемонию в Бамбуковой церкви, а потом поминки. Службу проведет пастор Боакье. Томми не похоронят, пока не приедут его родные, но мы должны вспомнить о его жизни на Мюстике. Он заслуживает достойных проводов. – Какая хорошая идея, Ви… Неожиданно я вспоминаю о похоронах Эмили. Девочка вела себя примерно, сидела в Бамбуковой церкви между Джаспером и мною, а потом наблюдала, как на маленьком кладбище устанавливают мемориальный камень, хотя тело ее матери так и не нашли. Я всегда боялась, что такая страшная утрата скажется на ее душе тяжелой травмой, но она, как и я, жизнестойкая, и этим можно объяснить, почему я так сильно люблю ее. Она преодолевает каждое испытание с неиссякаемой энергией. – Лили, ты не обязана заканчивать работу своей матери. Ведь ты знаешь это, да? Твои усилия очень пригодились бы проектам по сохранению морской среды по всему миру. Ее губы дрожат, когда она улыбается. – Я всегда заканчиваю то, что начала, причем своими силами. – В таком случае у тебя есть новый работник. Я помогу тебе очистить лодку. – В таком одеянии? – Она издает смешок. Лили права: на мне до нелепости непрактичная одежда – сарафан от «Либерти» и тонкие белые босоножки. – У меня под низом купальник. У тебя есть что накинуть сверху? – Сейчас что-нибудь нарою. Она возвращается с парой шортов и футболкой, заляпанной масляными пятнами. Принцесса Маргарет от души посмеялась бы, если б увидела, как я в наряде уличного мальчишки соскребаю краску с лодки, но совместная работа побуждает Лили к откровенности. Она рассказывает о своих честолюбивых замыслах, и я понимаю, почему так загорелся Кит Белмонт. Если ее система трансплантации действительно поможет возродить риф, метод может быть использован по всему миру и она станет известной в научных кругах. И не задался ли Кит целью променять свою преходящую славу и череду неудачных браков на наследие добрых дел? – Лили, я горжусь тобой. Ты ведь знаешь это, да? – Я бы ничего не достигла без вас с Джаспером. – Приятно слышать, дорогая, но ты и сама отлично справилась бы, без наших аплодисментов в первом ряду. Мы работаем до тех пор, пока не стираем последнее пятно краски; я снимаю одолженный наряд и надеваю свое платье. – Давай выпьем что-нибудь у «Бейзила» по дороге домой? Лили качает головой. – Мне уже хочется спать. – Мне тоже. Визит Кита Белмонта отнял у меня все силы. – Чего конкретно он хотел? – Твоей подписи на его контракте. Он готов завалить твой фонд рекламой и наличностью при условии, что фонд будет носить его имя. Лили устало улыбается. – Искушение велико, признаю, но я не могу работать на ненадежного человека. Сейчас он говорит об очищении своей души, а через минуту клеится к малолетке в «Светлячке». – За кем он гоняется? – За каждой женщиной моложе двадцати пяти, и чем моложе, тем лучше. Я поворачиваюсь к ней. – Он преследовал Аманду? – В это лето она была у него первой. Он пригласил ее на йогу, и ей пришлось ясно дать понять, что ее это не интересует, прежде чем Белмонт перестал слать ей цветы. Саша – единственная, кого он не удосужился пригласить на ужин. – Кита оскорбил отказ Аманды? – Не знаю. Он не из тех, кто демонстрирует истинные чувства. – С тобой он тоже флиртовал? – Несколько раз нырял со мной. Он действительно страстно любит кораллы, но от него у меня мурашки бегут по коже. Неожиданно мои мысли выстраиваются в четкую последовательность. – Как ты думаешь, он может быть тем, кто вредит людям, а? Его влечет к тебе и Аманде. Аманда исчезает, а ты получаешь эти жуткие послания. – Но зачем ему тогда набрасываться на Томми?