– Ты имеешь в виду то, что сделал ты? – Да. Боль, которая набухала у нее внутри, наконец прорывается наружу. – О’кей, – начинает она, тщательно подбирая слова. – Ты самовлюбленный… эгоистичный… по-детски тупой… эгоцентричный мерзавец. Каждое новое слово понемногу спускает в ней пар. – Да, – соглашается он. И это все, что он заслужил? Ярость вспыхивает с новой силой. Ее в Бэт сейчас – неограниченный запас. – Двое детей. Двое. Детей. – Ее начинает трясти. – Пятнадцать лет я подбирала за каждым дерьмо, стирала, убирала, складывала, приводила в порядок, а потом все по новой, как белка в колесе. Как ты знаешь, возможности у меня были. И для начала я могла бы перетрахаться со всеми из «Кингс армс». – В этом я даже не сомневаюсь. – Но я этого не сделала. Потому что я… я человек, а не грязное животное. Пятнадцать… Пятнадцать лет я была с тобой. – Он и не пробует как-то оправдываться или защищаться, и в тишине с губ ее срывается самый главный вопрос, которого она так боялась: – Ты еще любишь меня? – Конечно люблю! – с негодованием отвечает Марк. И это еще обиднее, чем «нет», которого она от него ожидала. – Нет, никаких «конечно»! У тебя был секс с кем-то еще! Но почему? Чего ты хотел такого, что не мог бы получить от меня? Только правду. Наступает долгая пауза, и она чувствует, как Марк взвешивает все «за» и «против» правды и лжи в данной ситуации. Лица его Бэт не видит, но ей это и не нужно. Она знает его достаточно хорошо, чтобы представить, как сейчас кривится его рот, а сам он переминается с ноги на ногу. – Чего-то неожиданного, – огорошивает ее он. – Вау! – отвечает Бэт, тщетно стараясь спрятать боль за показным сарказмом. – Потому что я предсказуема, недостаточно изобретательна. А ты чего хотел, садо-мазо? Ролевых игр? Секса втроем? Что ж, прости, но если я скучная в постели, то только потому, что, кроме тебя, ни с кем не спала. – Дело не в тебе, Бэт. – В голосе его слышатся нотки нетерпения. – Значит, дело в Бекке. – Она словно выплевывает ее имя. – Так что в ней такого замечательного? – Она просто другая, – пожимает плечами Марк. – Не более сексуальная, не более красивая. Просто… новая. – Он жестом обводит комнату. – Этот дом, этот город, моя работа, такой моя жизнь будет всегда, и в этой жизни я знаю каждую секунду как в прошлом, так и в будущем. Я просто почувствовал себя в ловушке, Бэт. Именно поэтому я и сделал это. И, видит Бог, очень об этом жалею. – Голос его ломается. – Я бы очень хотел вернуть нашу старую, предсказуемую, замечательную жизнь, потому что сейчас мне этого не хватает. Но я не могу, ведь так? – Он ждет его ответа, но она уже слишком устала. – Я не хочу тебя терять, Бэт. Но боюсь, что уже потерял. – Я беременна, – неожиданно говорит она, причем сама в шоке от этого, не говоря уже о Марке. Ему не удается спрятать довольную улыбку, и она злится на себя за это. – Давно? Она закатывает глаза. Их сексуальная жизнь не такая беспрерывная, чтобы все слилось в одно целое. – С той ночи, когда мы пили узо. Первый секс за несколько месяцев. – Ты должна сохранить ребенка. – Ничего я не должна, тем более в данный момент. Наконец хоть какое-то светлое пятно, от которого ей становится легче. Но момент торжества быстро сменятся отвратительным ощущением, что она сказала Марку про ребенка лишь ради злорадного удовольствия пригрозить, чего он может лишиться. Погода сегодня утром – лучше не бывает. Морской бриз дует как раз настолько, чтобы не палило яркое солнце, а небо соревнуется с морем в яркости синевы. На тропе к вершине скалы Бэт Латимер благодаря спортивному костюму из лайкры издалека выглядит размытым красно-черным пятном. Она бежит слишком быстро, чтобы можно было обменяться с ней взглядом и выразить сочувствие, и слишком быстро, чтобы кто-то мог заметить некоторую округлость ее живота. Если бы он могла заставить себя посмотреть сверху на пляж Харбор-Клифф, то увидела бы, что навесы на месте преступления демонтированы, ограждения сняты, и пляжу вернулась его картинная, как на открытке, прелесть. Внизу на набережной преподобный Пол Коутс смотрит на то, как Бекка Фишер заканчивает давать интервью местному радио. Журналист привел ее на берег ради звуковых эффектов, но здесь шум волн и крики чаек как будто изо всех сил стараются заглушить друг друга, так что ей приходится подносить микрофон, которого она явно боится, очень близко ко рту. – Как видите, – говорит она, – полицейскую ленту уже сняли, и пляжи полностью открыты для отдыхающих. Это прекрасный уголок природы, и мы надеемся, что людей не отпугнет этот пусть и трагический, но совершенно одиночный случай, и они приедут отдохнуть к нам. Репортер опускает наушники на шею, давая понять, что интервью закончено, и Бекка издает долгий вздох облегчения. Она поворачивается к Полу. – Как это звучало? Что, я выглядела полной дурой? – Ну, не полной, – улыбается он. – Теперь моя очередь, так что в этом смысле я могу с вами поспорить. – Ненавижу все эти штучки, – признается она. – И никогда не делала такого раньше. – А я делаю это все время. Но обычно до этого нет дела никому, кроме моей мамы. Это тот единственный случай, когда она верит, что я – настоящий священник. – Родители все такие, вечно переживают за нас, – говорит Бекка. Она скрещивает руки на груди и носком пинает воображаемый камешек, пока журналист прослушивает запись их беседы. – А ваша семья живет здесь? – спрашивает Пол. – Нет. В Мельбурне. Все беспокоятся обо мне. Лучше бы я не говорила им, что у меня проблемы с бизнесом. Пол напряженно хмурит лоб, как будто стараясь что-то вспомнить. – Был ведь какой-то парень, с которым вы вместе занимались «Трейдерс», да? – Мой партнер, – кривится она. – Бывший партнер. Закончилось это плохо. Хотя… начиналось плохо, продолжалось плохо и закончилось соответственно. Из этого я извлекла один урок: никогда не покупай гостиницу совместно с придурком. Пол улыбается. – Хороший совет. Святой Павел в своем Послании к коринфянам говорит практически то же самое. Бекка удивленно смеется. – Вы такой забавный. Никогда раньше не встречала веселого викария. Журналист жестом приглашает Пола к себе. Прежде чем шагнуть к микрофону, тот в предвкушении потирает ладони. Кровати в «Трейдерс» очень удобные. Олли Стивенс и Карен Уайт, которым было чем заниматься ночью, давно проспали время завтрака. Он просыпается первым и выскакивает из постели как черт из табакерки, когда понимает, который уже час. Карен ворочается, но голова ее продолжает упрямо лежать на подушке, пока она проигрывает в уме события предыдущей ночи в режиме ускоренного воспроизведения. Ей слышно, как Олли сражается с одеждой, лихорадочно напяливая ее на себя. Как это ни смешно, но ей не хочется огласки не меньше, чем хочется, чтобы он запал на нее. – А ты не хочешь воспользоваться задним проходом? – говорит она. – Э, да ты действительно плохая девочка… – начинает было Олли, но потом соображает, что понимать ее нужно в буквальном смысле, и густо краснеет. – Ага. Я понял. – Он застегнул рубашку не на те пуговицы, так что приходится начинать все сначала. – Но у нас с тобой… было хорошо… я имею в виду, тебе неплохо было? Нормально получилось, да? Карен потягивается под простыней, словно заспанная кошка. – Ты такой приставучий, Олли, все время нуждаешься в каких-то внешних подтверждениях. Тебе этого никто не говорил? – Всегда благодарен за обратную связь. С удовольствием зайду на еще один виток. – Может быть, – отвечает она. Ей необходимо, чтобы расстались они все-таки на профессиональной ноте. – Эй, я тут думала про ту лодку, что вытащила полиция. Как она могла оказаться так далеко? Для этого нужно было грести или необходим мотор? Олли подхватывает плащ, который валяется на полу у выхода, и берется за ручку двери. – Расскажу, если позвонишь мне позже, – ухмыляется он и уходит. Прежде чем Карен успевает напомнить ему, чтобы он вышел через задний ход, Олли возвращается: улыбка на лице исчезла, в руках – номер «Геральд». – Это не то, что мы с тобой писали, – растерянно говорит он. Когда они бегут в редакцию «Эха», Карен уже все равно, кто увидит их вместе. Этот звонок она хочет сделать по громкой связи, чтобы Олли и Мэгги были ее свидетелями. – Это не моя статья! – сразу заявляет она, когда трубку берет Лен Данверс. – Вы переписали весь этот чертов материал и направили против него. – Зато теперь это настоящий удар, – говорит он. Маска озабоченности на лице Мэгги сменяется чем-то похожим на изумление. – Но ведь все здесь будут думать, что это написала я! Карен слышит жалобные нотки в своем голосе и едва узнает себя. Да что с ней такое? Это все эти люди так подействовали на нее. Если она пробудет здесь еще немного, то вообще превратится в одну из них. Возможно, менталитет жителя провинциального городка передается половым путем. – Не подбирайся слишком близко к огню, – потрескивает в динамике голос Данверса. – Ты сейчас впереди остальной шайки. Так что продолжай двигаться вперед. Когда разговор заканчивается, Карен поворачивается к Мэгги.