– Все просто сочтут это расследованием после рабочего дня, вот и все, – постарался утешить его Хэн. – Если не будем терять голову. – Все выплывет. Повторяю, мы разорены. – Послушайте, мальчики. – Голос Морри вырвался слабым фальцетом. – Послушай, Цезарь. Я не знал, что дело такое скверное. Я не видел. Я не был уверен. Меня ведь тут нельзя винить, правда? Я шепнул мальчикам словцо, мол, что-то стряслось. Ничего бы не изменилось, если бы я поступил иначе, верно, Дейв? У них ведь против меня ничего нет, правда? – Успокойся, старина. – Вы поступили правильно, – решительно подтвердил Бонн. – Поступи вы иначе… ну и сцена! Какое фиаско! И безо всякой цели. Нет-нет, вы поступили правильно. – Да, но, Цезарь, это ужасно… То, как мы продолжили как ни в чем не бывало. Марш «Похороны селедки» и так далее. Я знал, что это дурное предзнаменование. Я так и сказал, когда он заявил, что хочет второй вариант. Все «Мальчики» так говорили! Это ваша была гениальная идея, – он ткнул дрожащим пальцем в лорда Пастерна. – Вы такого нам желали. Видите, до чего это нас довело. Надо же было додуматься – марш «Похороны селедки». Его губы скривились, он засмеялся, хватая ртом воздух и стуча кулаками по столу. – Заткнитесь, – раздраженно бросил лорд Пастерн. – Вы дурак. Дверь открылась, и вошел мужчина в пенсне. – Из-за чего такой шум? – спросил он и остановился возле Морри. – Если не можете взять себя в руки, мистер Морено, нам придется принять решительные, серьезные меры, чтобы вас заставить. – Он посмотрел на Бонна. – Ему не помешало бы бренди. Можете разыскать таблетку аспирина? Хэн вышел. Морри рыдал и лопотал что-то невнятное. – Полиция, – сказал врач, – скоро будет. От меня, конечно, потребуют сделать заявление. – Он посмотрел на Эдварда в упор. – Кто это? – Я за ним послал, – сказал лорд Пастерн. – Он с моими гостями. Мой кузен, Нед Мэнкс… Доктор Оллингтон. – Понимаю. – Я подумал, хорошо бы Нед был рядом, – мечтательно добавил лорд Пастерн. Доктор Оллингтон снова повернулся к Морри и пощупал ему пульс, потом вдруг глянул на него проницательно: – А состояние-то у вас неважнецкое, мой друг. – Я не виноват. Не смотрите на меня так. Боже, меня нельзя считать в ответе. – Я ничего такого и не предполагал. Бренди вам помогает? Ага, вот оно. Бренди принес Хэн. – Вот аспирин, – сказал он. – Сколько? – Он вытряхнул две таблетки. Выхватив у него пузырек, Морри вытряхнул на стол полдюжины. Вмешался доктор Оллингтон и дал ему три. Морри запил их бренди, отер лицо носовым платком и, широко зевнув, передернулся. Во внешнем офисе раздались голоса. Бонн и Хэн подступили к Морри. Лорд Пастерн расставил пошире ноги и размял плечи. Поза была Эдварду знакома. Обычно она предвещала неприятности. Доктор Оллингтон нацепил пенсне. Морри слабо заскулил. В дверь постучали. Она открылась, вошел коренастый седеющий мужчина. Одет он был в темное пальто, невыносимо опрятное, жесткое и немодное, а в руке держал котелок. Глаза у него были смышленые и блестящие, и на людей, которых встречал впервые, он смотрел дольше и пристальнее, чем обычно принято. Его цепкий незаинтересованный взгляд по очереди остановился на каждом из мужчин в комнате и на теле Риверы, от которого все отступили. От группки отделился доктор Оллингтон. – Тут проблемы? – спросил новопришедший. – Вы доктор Оллингтон, сэр? Мои ребята снаружи. Я инспектор Фокс. Он подошел к телу. Врач последовал за ним, и они постояли бок о бок, внимательно глядя на него. Хмыкнув, Фокс повернулся к остальным. – А эти джентльмены? Цезарь Бонн метнулся к нему и быстро затараторил. – Только фамилии, пожалуйста, – сказал Фокс и достал блокнот. Он записал имена и фамилии, его взгляд задержался на Морри дольше, чем на остальных названных. Полулежа на стуле, Морри рассматривал Фокса. Его смокинг со стальными пуговицами съехал на сторону. Карман оттопырился. – Прошу прощения, сэр, – обратился к нему Фокс, – вам нехорошо? – Он буквально навис над Морри. – Я застрелен насмерть, – заскулил Морри. – Будет вам, если вы только позволите… – Он сделал опрятный и ловкий, незаметный жест и распрямился с револьвером в большой руке в перчатке. Морри уставился на револьвер, потом дрожащей рукой указал на лорда Пастерна. – Это не моя пушка, – залопотал он. – Только не подумайте, что она моя. Она его светлости. Он выстрелил в бедного старину Карлоса, и бедный старина Карлос повалился, а не должен был. Так ведь, мальчики? Так ведь, Цезарь? Боже, неужели никто не вступится за меня и не скажет инспектору? Его светлость дал мне эту пушку. – Не беспокойтесь, – утешил Фокс. – Мы сейчас об этом поговорим. – Он опустил револьвер себе в карман. Его острый взгляд снова прошелся по группке мужчин. – Благодарю вас, джентльмены, – сказал он, открывая дверь. – Нам придется побеспокоить вас еще немного, доктор, но остальных я попрошу подождать вон там, если вы не против. Все вышли в главный офис. Там уже ждали четверо мужчин. По кивку Фокса трое из них исчезли во внутренней комнате. При себе у них были черные саквояжи и штатив. – Это доктор Кертис, доктор Оллингтон, – представил врачей Фокс и неспешно расстегнул пальто, а котелок положил на стол. – Не соблаговолят ли оба джентльмена взглянуть? Когда закончите, мы сделаем фотографии, Томпсон. Один из мужчин стал устанавливать фотокамеру на штатив. Врачи повели себя как пара комиков в шоу: подтянули штанины, опустились на правое колено и оперлись правым локтем о левое колено. – Я тут ужинал, – пояснил Оллингтон. – Он был уже мертв, когда меня позвали, что произошло примерно через три-пять минут после того, как вот это, – он тронул указательным пальцем пятно на рубашке Риверы, – случилось. Когда я пришел сюда, его уже положили тут у стены. Я произвел поверхностный осмотр и позвонил в Ярд. – Никто не пытался извлечь орудие убийства? – спросил Кертис и добавил: – Довольно странное, если уж на то пошло. – Похоже, один из них – лорд Пастерн, кажется – заявил, что его нельзя трогать. Что-то насчет выплеска крови вслед за извлечением… Остальные почти сразу поняли, что он мертв. Как на ваш взгляд, тут налицо глубокое проникновение в правый желудочек? Кстати, я ничего не трогал. Не могу понять, что это. – Сейчас посмотрим, – сказал доктор Кертис. – Ваш выход, Фокс. – Ваш выход, Томпсон, – эхом откликнулся Фокс. Они отошли. Их тени на мгновение появились на стене, когда моргнула вспышка Томпсона. Насвистывая себе под нос, он двигал камеру, мигал вспышкой и щелкал. – Готово, мистер Фокс, – сказал он наконец. – Ваша очередь, Дэбс, – распорядился Фокс. – А вы, Бейли, выжмите что возможно из орудия убийства. Специалист по снятию отпечатков пальцев, темный худощавый мужчина, присел у тела. – Я хочу получить заявление, что, собственно, произошло. Сможете нам тут пособить, доктор Оллингтон? Что в точности имело место? Насколько я понял, орудие убийства было пущено в ход во время представления. Опрятно свернув пальто, он пристроил его на спинку стула. Теперь сел, раздвинув колени, поправил очки, раскрыл на столе блокнот. – Не сочтите за труд, доктор, – сказал он. – Своими словами, как у нас говорится. Доктор Оллингтон вставил на место монокль, вид у него стал извиняющийся. – Боюсь, от меня будет не много толку, – начал он. – Честно говоря, меня больше интересовала моя гостья, чем представление. И кстати, мне бы хотелось извиниться перед ней как можно скорее. Она, наверное, недоумевает, куда я, черт побери, подевался. – Если хотите написать записку, сэр, мы передадим ее с одним из официантов. – Что? Ах ладно, – раздражительно отозвался доктор Оллингтон. Записка была вынесена Томпсоном. Через открытую дверь они мельком увидели удрученную группку в главном офисе. Голос лорда Пастерна, выхваченный на середине фразы, произносил визгливо: – Совершенно неверный подход. Как всегда, все запутывают… – И был оборван закрывшейся дверью. – Итак, доктор? – безмятежно сказал Фокс. – О боже, они устроили какое-то идиотское шоу с зонтами и сомбреро. Я разговаривал с моей дамой и не обращал особого внимания, только отметил для себя, что представление довольно скверное, а старый Пастерн выставляет себя идиотом. Вот этот тип, – он с отвращением посмотрел на труп, – вышел из дальнего конца ресторана, по пути извлекая жуткий вой из своей концертины, или как это еще называется, потом раздался громкий хлопок. Тип упал, дирижер уронил на него венок, потом его вынесли. Минуты через три послали за мной. – Я только запишу ваши слова, если вы не против, – сказал Фокс. Подняв брови и дыша ртом, он писал неспешно. – Вот так, – умиротворенно протянул он. – На каком, по вашему мнению, доктор, расстоянии был от покойного его светлость, когда произвел выстрел? – Довольно близко. Точно не скажу. В пяти – семи футах. Я правда не могу сказать точнее. – Вы заметили, сэр, как вел себя покойный сразу после того, как раздался хлопок? Я хочу сказать, вам не показалось, что что-то тут не так? Доктор Оллингтон нетерпеливо смотрел на дверь. – Показалось! – повторил он. – Мне ничего вообще не показалось. Я поднял глаза, когда револьвер выстрелил. Думаю, мне пришло в голову, что он очень уж ловко упал. Он вообще выглядел жутковато. Весь этот бриолин и блеск зубов… – Вы бы сказали… – начал Фокс, но доктор Оллингтон его оборвал: – Я бы вообще ничего не сказал, инспектор. Я высказал вам мое мнение на тот момент, когда я осматривал беднягу. Строить догадки было бы непрофессионально и глупо. Я просто не смотрел, а потому не помню. Вам лучше поискать кого-то, кто наблюдал за ними и помнит. Подняв голову, Фокс смотрел теперь за плечо доктора Оллингтона на дверь. Его рука неподвижно застыла над блокнотом. Челюсть у него отвисла. Доктор Оллингтон круто повернулся и очутился лицом к лицу с очень высоким темноволосым мужчиной в вечернем костюме. – Я наблюдал, – произнес этот человек, – и кажется, я помню. Давайте я попытаюсь, инспектор? IV