– Вот именно. Но больше всего тревожит, – продолжал Спенс, – неведение… Что случилось? Почему полиция в доме? И так далее, сэр. И только оттого, что гости этого дома случайно оказались в ресторане, когда скончался этот мистер Ривера… – Вот именно, – добавила мисс Паркер. – Обстоятельства, – осторожно начал Аллейн, – экстраординарные. Не знаю, сказал ли вам инспектор Фокс… Фокс сказал, что старался не расстраивать дам. Аллейн подумал, что, судя по их виду, дамы просто умирают от любопытства, и согласился, что Фокс проявил большую деликатность, но добавил, что все и так рано или поздно станет известно. – Мистер Ривера, – объяснил он, – был убит. Слуги увлеченно зашевелились. Миртл, младшая из горничных, воскликнула «Убит?» и тут же прижала ладонь ко рту, подавляя нервный смешок. Аллейн сказал, мол, очень на это похоже, и добавил, мол, надеется, что все они по возможности окажут содействие в расследовании. Когда доходит до расследования убийств, все люди одинаковы. Они хотят отойти на порядочное расстояние, где любопытство может быть удовлетворено, престиж сохранен, а личная ответственность сведена к нулю. С трудовыми людьми это желание усугублялось наследием незащищенности и необходимостью сохранять кастовые границы. Их переполняла смутная тревога: они были сбиты с толку неопределенной угрозой для себя и возбуждены от груза столь сильных впечатлений. – Главное, – продолжал Аллейн, – очистить от подозрений невинных, обелить их. Уверен, вы будете рады тут помочь по мере сил. Достав расписание лорда Пастерна, он развернул его перед Спенсом и объяснил собравшимся, кто его составил. – Мы были бы очень признательны, если бы вы помогли перепроверить и подтвердить эти записи. Спенс, надев очки и с видом некоторого смущения, начал зачитывать расписание. Остальные по предложению Аллейна сгрудились вокруг него – без особого недовольства. – Излишне перегружено деталями, правда? – заметил Аллейн. – Давайте посмотрим, нельзя ли его упростить. Как вы видите, между половиной девятого и девятью дамы покинули столовую и перешли в гостиную. Итак, мы имеем две группы в двух разных комнатах. Может кто-либо из вас что-то дополнить или подтвердить? Мог Спенс. Дамы удалились в гостиную в четверть десятого. Когда он возвращался, подав им кофе, он видел на площадке лорда Пастерна и мистера Морено. Они вошли в кабинет его светлости. Спенс прошел дальше в столовую, там задержался, чтобы убедиться, что Уильям подал кофе джентльменам, и заметил, что мистер Мэнкс и Ривера еще сидят за вином. Затем он ушел в служебный холл, где несколько минут спустя слышал конец девятичасовых новостей по радио. – Итак, – подвел итог Аллейн, – теперь у нас уже три группы. Дамы в гостиной, его светлость и мистер Морено в кабинете и мистер Мэнкс и Ривера в столовой. Может кто-нибудь сказать, когда последовало следующее передвижение и кто это был? Спенс вспомнил, что вернулся в столовую и застал там мистера Мэнкса одного. Тут его сдержанность стала еще заметнее, но Аллейн вытянул из него новость, что Эдвард Мэнкс налил себе неразбавленного виски. Он небрежно спросил, не было ли в его манере еще чего-либо примечательного, и услышал удивительный ответ, что мистер Эдвард был очень доволен и сказал, что ему преподнесли чудесный сюрприз. – Ага, – протянул Аллейн, – теперь мистер Ривера откололся от остальных. Куда он пошел? Мистер Мэнкс в столовой, его светлость и мистер Морено в кабинете, дамы в гостиной, а где мистер Ривера? Он оглядел кружок лиц, на которых отражалось нежелание говорить, пока не дошел до Уильяма, в глазах которого уловил фанатичный блеск. Если повезет, подумал он, Уильям читает детективные истории и бредит частным сыском. – Есть какие-нибудь идеи? – спросил он. – Да, сэр, – рискнул Уильям, бросив взгляд на Спенса, – если позволите, то, думаю, его светлость и мистер Морено расстались там, где вы указали. Я убирался в холле, сэр, и слышал, как другой джентльмен, мистер Морено, вышел из кабинета. Я посмотрел наверх, на площадку. Я слышал, как его светлость крикнул, мол, будет с ним через минуту, и увидел, как джентльмен прошел в бальный зал. Потом я пошел и забрал поднос с кофе из гостиной, сэр. Все леди были там. Я поставил поднос на площадке и хотел уже убрать в кабинете, когда услышал, что там печатают на машинке. Его светлость не любит, чтобы ему мешали, когда он печатает, сэр, поэтому я отнес поднос по служебной лестнице на кухню и вернулся через несколько минут. А его светлость, наверное, ушел в бальный зал, пока я был внизу, потому что я слышал, как он разговаривает с мистером Морено, сэр, очень громко. – Вы помните о чем? Снова глянув на Спенса, Уильям сказал: – Но, сэр, это было про то, как его светлость расскажет что-то кому-то, если мистер Морено не хочет. А потом был ужасный шум. Барабаны. И хлопок как от выстрела. Они все его тут внизу слышали, сэр. Аллейн поглядел на увлеченно слушающих слуг. Мисс Паркер холодно сказала, что его светлость, без сомнения, практиковался, словно у лорда Пастерна было в обычае палить в доме из огнестрельного оружия и в этом обстоятельстве нет решительно ничего примечательного. Аллейн чувствовал, что они со Спенсом вот-вот устроят нагоняй Уильяму, и он поспешил, пока добыча не ускользнула. – Что вы сделали затем? – спросил он Уильяма. По всей очевидности, лакей был ошарашен выстрелом, но помнил о своих обязанностях. – Я пересек лестничную площадку, сэр, думая, что теперь займусь кабинетом, но из гостиной вышла мисс де Суз. А потом… ну, убитый джентльмен… он вышел из столовой, и они встретились, и она сказала, что хочет поговорить с ним наедине, и они ушли в кабинет. – Уверены в этом? Да, по всей очевидности, Уильям был совершенно уверен. Выходило, что он помешкал на площадке. Он даже помнил, что мисс де Суз держала что-то в руке. Он не знает точно, что это было. Возможно, что-то острое, с сомнением сказал он. После она и джентльмен вошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Мисс Хендерсон вышла из гостиной и поднялась наверх. – Вы очень нам помогли. Видите, пока ваш рассказ в точности соответствует расписанию его светлости. Я просто пройдусь еще раз, Фокс, если вы… Фокс ловко уловил намек и, пока Аллейн делал вид, что изучает заметки лорда Пастерна, продолжил то, что любил именовать «безболезненным извлечением», взяв в оборот Уильяма. Наверное, для Уильяма это очень неловко, сказал он. Нельзя же врываться в приватный разговор, верно, но такой дотошный малый, как вы, любит, чтобы работа была сделана на совесть. Жизнь, продолжал Фокс, забавная штука, если подумать. Вот бедная молодая леди счастливо занята беседой, ну, он полагает, что никаких секретов не выдаст, со своим женихом и даже не подозревает, что через пару часов он будет лежать мертвым. Мисс Паркер и горничные были заметно этим тронуты. Уильям покраснел до ушей и переступил с ноги на ногу. – Готов поклясться, она будет беречь и лелеять каждое слово последнего с ним разговора, – гнул свое Фокс. – Каждое его слово. – Он вопросительно поглядел на Уильяма, который после продолжительной паузы очень громко сболтнул: – Я бы так далеко не заходил, мистер Фокс. – Довольно, Уилл, – негромко сказал Спенс, но его заглушил голос Фокса: – Вот как? – добродушно осведомился массивный инспектор. – Не заходили бы? А почему? – Потому что, – храбро объявил Уильям, – там такой тарарам был! – Уилл!!! Уильям повернулся к старшим. – Я ведь должен говорить правду, верно, мистер Спенс? Это ведь полиция? – Ты должен заниматься своим делом, – с нажимом сказала мисс Паркер, а Спенс согласно забормотал. – Ну и ладно, – раздраженно буркнул Уильям. – И не стану я лезть, если меня не желают слушать. Фокс был сама доброжелательность и поздравил Уильяма с такой наблюдательностью, а мисс Паркер и Спенса – с их лояльностью и тактом. Он предположил – в других выражениях и держась строго в рамках полицейского протокола, – что любое заявление способно – силой некой загадочной алхимии – освободить всех затронутых от малейшей тени подозрения. Через минуту-другую он обнаружил, что острый на ухо Уильям, все еще мешкавший на площадке, видел, как Ривера входил в бальный зал, и подслушал большую часть его ссоры с Морри Морено. Против этого рассказа Спенс и мисс Паркер не выдвинули возражений, и было более-менее ясно, что они уже его слышали. Не менее ясно было, что мадемуазель Гортанз просто задыхается от утаиваемых сведений. Она положила глаз на Аллейна и обращалась только к нему. Она обладала особым свойством, странным даром, присущим столь многим ее соотечественницам, давать понять – без малейшего нажима, – что отдает себе отчет в собственной привлекательности, равно как и в привлекательности мужчины, с которым разговаривает. У Аллейна, как будто считала она, не может быть и тени сомнения, что она – доверенное лицо мадемуазель. Мсье Дюпон, равнодушно остававшийся в стороне, теперь принял вид мрачного и молчаливого согласия. Само собой разумеется, сказал он, что отношения между камеристкой и ее госпожой крайне деликатного и доверительного свойства. – Относительно l’affaire Rivera[33]?.. – подстегнул Фокс, упорствуя в галльской натуре. Гортанз подняла плечи и чуть тряхнула головой. Она обращалась к Аллейну. Несомненно, этот мистер Ривера был страстно увлечен. Это самоочевидно. И мадемуазель, будучи крайне впечатлительной, отвечала ему взаимностью. Но помолвка? Не вполне. Он на ней настаивал. Имели место сцены. Примирения. Дальнейшие сцены. Но прошлым вечером! Она внезапно произвела сложный и красноречивый жест правой рукой, словно выписывая в воздухе некую фигуру. И наперекор молчаливому, но почти осязаемому неодобрению английских слуг Гортанз внезапно и язвительно объявила: – Вчера вечером все было кончено. Да-да, безвозвратно закончено. II Получалось, что без двадцати десять Гортанз была вызвана в спальню леди Пастерн, где готовила ее к выходу, накидывала на нее плащ и наносила, предположил Аллейн, какой-то суперлоск на уже безупречную поверхность. Гортанз поглядывала на часы, поскольку такси было вызвано на 10.30, а леди Пастерн не любит спешки. Приблизительно десять минут спустя пришла мисс Хендерсон с новостью, что Фелиситэ крайне взволнована и хочет внести сложнейшее изменение в свой toilette[34]. Ее послали в комнату Фелиситэ. – И вообразите себе сцену, мсье! – воскликнула Гортанз, переходя на родной язык. – Комната в полном беспорядке, и мадемуазель deshabillee[35]. Требуется совершенно новый туалет, вы понимаете? Все! С самого основания! И пока я ее одеваю, она рассказывает всю историю. Ой! Была страшная ссора. Она прогнала Риверу раз и навсегда, а тем временем при романтических обстоятельствах доставили письмо. Письмо от журнального джентльмена, которого она никогда не видела, но с которым часто переписывалась. Он собирается открыться. Он заявляет о страстных чувствах. Однако следует соблюдать секретность. Что до меня, – с осязаемой честностью добавила Гортанз, – то я никогда, никогда не позволила бы себе и словом об этом деле обмолвиться, не будь мой долг заверить мсье, что мадемуазель выбросила мистера Риверу из головы, была счастлива, что от него избавилась, а потому это никак не может быть crime passionelle[36]. – Понимаю, – протянул Аллейн. – Да, конечно. Само собой разумеется. Гортанз послала ему кокетливый взгляд субретки и соблазнительную улыбку. – А вам известно, кто этот человек? Автор письма? Как выяснилось, Фелиситэ показала ей письмо. И когда общество собралось уезжать в «Метроном», Гортанз побежала вниз с флаконом нюхательной соли для леди Пастерн и увидела (с каким чувством!) мистера Эдварда Мэнкса с белым цветком в петлице. Все открылось! И какой огромной, подумала Гортанз, пока Спенс закрывал входную дверь за отбывшими, какой поразительной будет радость ее светлости, которая всегда желала этого союза! Гортанз никак не могла скрыть собственного удовольствия и пела от чистейшей радости, пока шла к своим коллегам в гостиную для слуг. Ее коллеги, за исключением мсье Дюпона, сейчас бросали на нее мрачные взгляды и воздерживались от комментариев. Аллейн прошелся по изложенным Гортанз событиям и обнаружил, что они практически полностью совпадают с перемещениями групп, обозначенными в заметках лорда Пастерна. От группы обедающих откалывались все новые лица. Мэнкс был один в гостиной. Леди Пастерн до прихода Гортанз была одна в своей комнате. Сама Гортанз и Уильям расхаживали по дому, и Спенс тоже. Аллейн уже собрался отложить карандаш, как вспомнил про мисс Хендерсон. Она поднялась в свою комнату сравнительно рано и предположительно оставалась там, пока к ней не явилась Фелиситэ и пока она сама не сообщила об этом леди Пастерн. Странно, подумал он, что он забыл про мисс Хендерсон. Но оставалось еще множество нитей, которые следовало подобрать и вплести в общую ткань. Он снова обратился к заметкам лорда Пастерна. В 9.26, особо указывали заметки, лорд Пастерн, тогда находившийся в бальном зале, внезапно вспомнил про сомбреро, которое желал надеть на собственное выступление. Он посмотрел на часы, возможно, и крайне встревожился. В заметках говорилось только: «9.26. Я сам. Бальный зал. Сомбреро. Поиски. По всему дому. Уильям. Спенс. И др.». В ответ на вопросы о сомбреро слуги с готовностью вспомнили характерный переполох, поднятый в его поисках. Начались они сразу после последнего события, описанного Уильямом. Фелиситэ и Ривера находились в кабинете. Мисс Хендерсон поднималась по лестнице, а сам Уильям мешкал на площадке, когда лорд Пастерн пулей вылетел из бального зала с криком: «Где мое сомбреро?» И тут же охота началась со всем пылом. Спенс, Уильям и лорд Пастерн рассеялись в разные стороны. Наконец сомбреро было обнаружено мисс Хендерсон (обозначенной, без сомнения, в записках как «И др.») в шкафу на верхней площадке. Лорд Пастерн объявился в этой шляпе и с триумфом вернулся в бальный зал. В ходе этого переполоха Спенс, разыскивая сомбреро в фойе, нашел на столике письмо, адресованное мисс де Суз. Тут повествование было прервано исполненной достоинства пикировкой между Спенсом, Уильямом и старшей горничной Мэри. Мистер Спенс, обиженно заявил Уильям, устроил ему нагоняй, что не отнес письмо мисс Фелиситэ, как только его доставили. Уильям отрицал, что знает что-либо о письме, и заявил, что не открывал дверь почтальону. И Мэри тоже этого не делала. И никто больше. Спенс, по всей очевидности, считал, что кто-то из них лжет. Аллейн спросил, видел ли кто-нибудь конверт. Гортанз, излишне драматично воскликнула, что она подобрала конверт с пола в спальне мадемуазель. Фокс провел приглушенное совещание относительно мусорных корзин с Уильямом, который взволнованно вышел и вернулся, разгоряченный скромной победой, и положил на стол перед Аллейном мятый и испачканный конверт. Аллейн узнал характерные особенности машинки лорда Пастерна и убрал конверт в карман. – Я полагаю, мистер Спенс, – храбро объявил Уильям, – что никакого почтальона и не было. Не оставив слугам времени переварить эту теорию, Аллейн продолжил проверку расписания лорда Пастерна. Спенс, все еще очень озабоченный, сказал, что, обнаружив письмо на столике в фойе, он отнес его в гостиную, где нашел единственно госпожу мисс Уэйн и мистера Мэнкса, который, как ему показалось, не так давно пришел сюда из столовой. Вернувшись на площадку, Спенс встретил мисс де Суз, выходившую из кабинета, и отдал ей письмо. Звуки охоты за сомбреро доносились до него сверху. Он собирался присоединиться к поискам, когда победный вопль лорда Пастерна его успокоил, и он вернулся в комнаты для слуг. Он заметил время: 9.45. – А в это время, – продолжал Аллейн, – леди Пастерн и мисс Уэйн собираются оставить мистера Мэнкса одного в гостиной и подняться наверх. Мисс де Суз и мисс Хендерсон уже в своих комнатах, а лорд Пастерн готовится спуститься в сомбреро. Мистер Морено и мистер Ривера разговаривают в бальном зале. У нас остается еще сорок пять минут до того, как все отправятся в «Метроном». Что было дальше? Но тут его ждала неудача. За исключением предыдущего рассказа Гортанз о ее визитах к дамам наверху, от слуг мало чего можно было добиться. Они находились в своих комнатах до самого отбытия в «Метроном», когда Спенс и Уильям вышли в холл, чтобы подать джентльменам пальто, перчатки и шляпы и проводить их до машин. – И кто, – спросил Аллейн, – подавал пальто мистеру Ривере? Это делал Уильям. – Вы заметили в нем что-нибудь странное? Вообще что-либо необычное, пусть самую незначительную мелочь? – У джентльмена было… э-э-э… смешное ухо, сэр. Красное и чуть кровоточило. Распухшее ухо, можно сказать. – Вы заметили это раньше? Когда наклонялись над его стулом, накладывая на тарелку за обедом, например? – Нет, сэр. Тогда ничего такого не было, сэр. – Уверены? – Готов поклясться, – браво ответил Уильям. – Подумай хорошенько, Уилл, прежде чем делать заявления, – неловко сказал Спенс.