– Я знаю, что я прав, мистер Спенс. – Как, по-вашему, он мог получить эту травму? Уильям, кокни до мозга костей, усмехнулся. – Простите за выражение, сэр, я бы сказал, кто-то основательно джентльмену в ухо съездил. – И кто же, по-вашему, это был? – Учитывая, что он держался за правую руку, ну укачивал ее, – тут же откликнулся Уильям, – и учитывая, как убитый джентльмен свирепо буравил его глазами, я бы сказал, что это мистер Эдвард Мэнкс, сэр. Гортанз разразилась потоком возбужденных и довольных комментариев. Мсье Дюпон сделал рукой широкий жест, точно итог подводил, и сказал: – Великолепно! Само себя объясняет. Мэри и Миртл бессвязно восклицали, а мистер Спенс и мисс Паркер в едином порыве встали и закричали: – Вот уж хватит, Уильям!!! Аллейн и Фокс оставили их в большом смятении и вернулись в коридор первого этажа. – Ну и что мы выжали из этого сборища, – проворчал Аллейн, – помимо подтверждения расписания старого Пастерна вплоть до момента за полчаса до отъезда из дома? – Пропади оно пропадом, сэр. И что мы с этого имеем? – хмыкнул Фокс. – Только то, что все до единого в какое-то время были одни и могли завладеть ручкой зонтика, отнести в кабинет, закрепить шпатлевкой дурацкое шильце или еще бог знает что… Все до единого. – И женщины тоже? – Полагаю, да. Хотя погодите-ка! Аллейн протянул ему расписание и собственные заметки. Они перешли в холл, закрыв за собой внутренние стеклянные двери. – Обмозгуете в машине, – предложил Аллейн. – Сдается, из него еще кое-что можно извлечь, Фокс. Идемте. Но когда Аллейн уже взялся за ручку входной двери, Фокс издал неопределенное мычание, и, обернувшись, старший инспектор увидел на лестнице Фелиситэ де Суз. Одета она была в утренний туалет и в тусклом свете выглядела бледной и измученной. С мгновение они смотрели друг на друга через стекло, а после она робко шевельнула рукой, и, чертыхнувшись себе под нос, Аллейн вернулся в холл. – Вы хотели поговорить со мной? – спросил он. – Вы встали очень рано. – Не могла заснуть. – Мне очень жаль, – отозвался он церемонно. – Думаю, я хочу с вами поговорить. Аллейн кивнул Фоксу, который тоже вернулся. – Наедине, – сказала Фелиситэ. – Инспектор Фокс работает со мной по этому делу. Она недовольно глянула на Фокса. – И тем не менее, – сказала она, но, когда Аллейн не ответил, добавила: – А, пусть! Она стояла на третьей ступеньке от подножия лестницы, держалась пряменько, сознавая, как хорошо смотрится. – Лайл мне рассказала про вас и письмо. То есть как вы его у нее отобрали. Думаю, у вас сложилось очень скверное обо мне представление, я ведь послала Лайл делать за меня грязную работу, верно? – Такой вопрос не возникал. – Я была совсем boulversee[37]. Знаю, ужасно было с моей стороны позволить ей поехать, но, думаю, по-своему она получила большое удовольствие. Аллейн заметил, что верхняя губа у нее полнее нижней и что когда она улыбается, она выгибается красиво. – На долю милой Лайл, – продолжала она, – выпадает мало развлечений, и она всегда так безумно интересуется мелкими треволнениями других. – Понаблюдав за Аллейном уголком глаза, она добавила: – Мы все так к ней привязаны. – О чем вы хотели меня спросить, мисс де Суз? – Можно мне получить назад письмо? Пожалуйста! – Со временем, разумеется. – Не сейчас? – Боюсь, сейчас нет. – Такая скука, – сказала Фелиситэ. – Наверное, мне лучше выложить все начистоту. – Если это относится к расследованию, – согласился Аллейн. – Меня интересует только смерть мистера Карлоса Риверы. Она откинулась на перила и вытянула вдоль них руки, приняв самую живописную позу. – Я бы предложила пойти куда-нибудь, где можно сесть, – сказала она, – но, похоже, это единственное место, где не притаился какой-нибудь сержант. – Тогда поговорим здесь. – Вы не облегчаете мне разговор, – пожаловалась Фелиситэ. – Прошу прощения. Я буду рад услышать, что вы желали бы сказать, но, по правде говоря, впереди у нас тяжелый день. Так они и стояли, друг другу не нравясь. Аллейн думал: «Она окажется одной из скользких. Возможно, ей нечего сказать. Я вижу признаки, но не могу быть уверен». А Фелиситэ думала: «А ведь я, в сущности, его вчера не заметила. Если бы он знал, каков Карлос, он бы меня презирал. Он выше Неда. Хотелось бы, чтобы он был на моей стороне, чтобы думал, какая я храбрая, юная и привлекательная. Моложе Лайл, например, и в меня влюблены двое мужчин. Интересно, какие женщины ему нравятся? Наверное, мне страшно». Она соскользнула со ступеньки, так чтобы на нее сесть, и обняла колени руками: юная, похожая на мальчика, с толикой gamine[38]. – Все дело в этом несчастном письме. Ну, по правде говоря, совсем не несчастном, потому что оно от парня, который мне очень нравится. Вы, конечно, его читали. – Боюсь, что так. – Мой дорогой, я совсем не против. Только, как вы поняли, оно сверхсекретное, и я буду чувствовать себя чуточку скверно, если все вдруг выйдет наружу. Особенно если учесть, что оно решительно никак не связано с вашим маленьким дельцем. Оно просто не может иметь к нему ни малейшего отношения. – Прекрасно. – Но наверное, мне надо это доказать, верно? – Было бы замечательно, если бы вы могли. – Ну тогда слушайте, – сказала Фелиситэ. Аллейн устало слушал, с трудом следя за ее словами, вытесняя мысли о том, как бежит время, о своей жене, которая скоро проснется и оглянется, на месте ли он. Фелиситэ рассказала, как переписывалась с НФД из «Гармонии», и как его советы были чудесно, дивно всепонимающими, и что она испытала тягу с ним познакомиться, но хотя в его ответах проскальзывало все больше флирта, он настаивал, что его личность должна остаться в тайне. – Прямо как Купидон и Психея, только определенно награды меньше, – пояснила она. А потом пришло письмо, и Эдвард Мэнкс появился с белым цветком в петлице, и внезапно – а ведь она так долго даже не задумывалась о старом Неде – она почувствовала астрономический подъем. Ведь, в конце-то концов, как стимулирует, правда-правда стимулирует, понимание, что все это время Нед был НФД и писал такие чудесные вещи и влюбился по уши? Тут Фелиситэ помедлила и добавила довольно торопливо и с надменным видом: – Вы же понимаете, что к тому времени бедный Карлос, с моей точки зрения, остался в прошлом. То есть, говоря начистоту, просто потускнел. То есть Карлос тут был совершенно ни при чем, потому что я была не в его вкусе и мы оба друг к другу охладели, и я знаю, что он был бы не в обиде. Вы же понимаете, о чем я, верно? – Вы пытаетесь сказать, что вы с Риверой расстались друзьями? Фелиситэ неопределенно качнула головой и подняла брови. – Расстались – это слишком сильно сказано, – заверила она. – Просто все как-то расклеилось. – И не было никакой ссоры, например, когда он и вы находились в кабинете между четвертью и половиной девятого? Или позднее между мистером Мэнксом и мистером Риверой? Повисла долгая пауза. Наклонившись, Фелиситэ дергала ремешок туфли. – Что, скажите на милость, – невнятно произнесла она, – навело вас на такие пустые мыслишки? – Они совершенно беспочвенны? – Я знаю, – сказала она громко и весело, глядя ему в глаза. – Вы сплетничали со слугами. – Она обратилась к Фоксу: – Ведь сплетничали, правда? – Уж я-то точно не знаю, мисс де Суз, – невозмутимо ответил Фокс. – Как вы могли! – обвинила она Аллейна. – Кто из них это был? Гортанз? Мой бедный мистер Аллейн, вы не знаете Гортанз. Она самая ловкая лгунья на свете! Просто ничего не может с собой поделать, бедняжка. Это патология. – Так, значит, ссоры не было? – спросил Аллейн. – Ни между кем из вас?