– Именно. Собственно, это она выходит замуж в эти выходные. Я во все глаза уставилась на нее: – Что, невеста? Мадлен? – Да. Если, конечно, в числе ее пациентов не было еще одной Мадлен Свенссон. – Вот черт. – Да уж. Они явно не только дружили. Агнета еще была личным психотерапевтом Мадлен. Внезапно в коридоре послышался какой-то шум, и мы испуганно замерли. Половицы поскрипывали, словно кто-то расхаживал по ним туда-сюда. Мы с Рози быстро переглянулись, и я положила руку ей на плечо. – Пожалуй, нам пора уходить, Рози. – Да. Но что делать с ежедневником? Мы же не можем взять его с собой. – Сфотографируй страницы. Рози вынула из сумочки на талии мобильный и принялась осторожно фотографировать страницы ежедневника. Я же подошла к столу и заглянула в большую кожаную торбу Агнеты. Она больше походила на сумку для пикника, чем на обычную дамскую сумочку. Я осторожно вынула из нее светло-лиловый чехол. Ноутбук Агнеты. Мы с Рози переглянулись. – Не слишком ли далеко мы сейчас заходим? – спросила я. Впрочем, я и без того уже знала ответ. Мы роемся в вещах мертвой женщины. Я только что достала ноутбук из ее сумки. Куда уж дальше! Но в то же время… что-то здесь не сходится. Рози пожала плечами. – Знаешь что, Силла. Мой отец обычно говорил: куда легче просить прощения, чем разрешения. – И что это означает? – Проверь компьютер. Я подняла крышку ноутбука. – Не запаролен, – сообщила я, и Рози подняла вверх большой палец. На экране появляется снимок мостков. Я сглатываю. Снимок не похож на профессиональный – скорее его сделали во время летнего отпуска. Возможно, у Агнеты есть загородное жилье? Или она живет у моря? Меня мучают угрызения совести. И все же я рыскаю взглядом по рабочему столу. Одна из папок сразу же привлекает мое внимание – ФАЙЛЫ ПАЦИЕНТОВ. – Хм. Я открываю папку, в которой содержится множество вордовских документов – все они названы по фамилиям пациентов. Свенссон, лихорадочно ищу я. Ну, где же ты, Свенссон. Но в самый разгар поисков мой взгляд внезапно останавливается на совершенно другой фамилии. Которую я никак не ожидала здесь обнаружить. Журнал пациента_Фрост_Д. docx. Давид Фрост. Будущий супруг Мадлен. Мое сердце делает сальто. Выходит, Давид тоже ходил к Агнете? И в ту же секунду я явственно слышу за дверью чей-то смех. Я испуганно смотрю на Рози. Она выглядит не на шутку встревоженной. – Кажется, они начинают возвращаться, – шепотом произносит она. – После спа-процедур! – Погоди! Я открываю файл пациента, и это оказывается многостраничный документ. Черт. Я не могу отправить его по почте на свой адрес, потому что не хочу оставлять в ноутбуке никаких следов. Или все же могу? Ведь, по мнению полиции, расследованием убийства здесь даже и не пахнет. Кто станет проверять ноутбук Агнеты Вестерлунд? Я быстренько открываю браузер «Сафари», благодаря бога за то, что Агнета уже успела подключить свой компьютер к вай-фаю виллы «Морская жемчужина». Я захожу в свою собственную почту и с колотящимся в груди сердцем отправляю документ самой себе. После чего выхожу из браузера, очищаю историю поиска, закрываю папку и, опустив крышку ноутбука, засовываю его обратно в сумку Агнеты. – Черт, – чертыхаюсь я, вытирая со лба пот. – Чистый адреналин. Мы перемещаемся к двери, которая чуть приоткрыта, и выглядываем в коридор. – Кажется, путь свободен, – говорит Рози. Когда мы осторожно запираем дверь в номер Агнеты, я чувствую себя малолетней преступницей. Но в то же время мне любопытно. Любопытно, почему пара будущих супругов ходила на прием к одному и тому же психотерапевту. Глава двадцать пятая Портраш, Северная Ирландия Элла лежит с открытыми глазами, хотя на дворе давно ночь. Под боком, привнося в душу покой, сопит Патрик, в их большой постели на верхнем этаже дома ее родителей в Портраше. Но впервые ей неприятно спать на этом матрасе и на этих простынях. На простыне ее отца, на простыне ее матери. Они мертвы, а Элла жива. И тайны, которые они хранили, они унесли с собой в могилу. Отец и мать были людьми своеобразными, не такими, как у всех. Небольшая семья Эллы совсем не походила на ту, что была в «Седьмом небе» или у других детей в школе. Во всяком случае, так ей казалось. Конечно, у Эллы и ее сестры было многое из того, что имелось у других. Таунхаус в тихом пригороде Стокгольма, крохотная лужайка, которую требовалось подстригать несколько раз в теплое время года, и еда на столе каждый вечер. И все же было что-то такое, чего быть не должно. Есть что-то забавное в том, чтобы быть ребенком. Когда человек маленький, все происходящее вокруг него кажется простым и понятным. Детство заканчивается, когда начинаешь вертеть головой, оглядываться назад и думать: Ага, вот оно, значит, как было. Ясненько. Папа был по натуре человеком молчаливым. Врач по профессии, он много работал, любил классическую музыку и время от времени уезжал куда-нибудь порыбачить. Мать Карин была не такая молчаливая – трещала без умолку почти все время. Но по большей части о пустяках. Скорее это походило на бесконечный монолог о том о сем. Наверное, она боялась замолчать, думает Элла теперь. Должно быть, ее пугала тишина. Навещая маму в больнице несколько недель назад, Элла подумала, что это один из тех редких моментов, когда она могла сидеть рядом с матерью без этой ее постоянной трескотни, от которой звенит в ушах. Вместо этого мама просто тихо лежала на койке, совсем больная и дряхлая, и держала Эллу за руку. Когда Элла была маленькой, с мамой постоянно было что-то не так. Чуть ли не каждую неделю она брала на работе больничный по уходу за ребенком. Постоянно жаловалась на мигрень, тошноту или заметную дрожь в конечностях. Лишь со временем Элла поняла, что ее мать больна. Но болезнь сидела не в руках или ногах. Она сидела у нее в мозгах. Прикладываться к бутылке она начала, когда Элла с сестрой были еще совсем детьми. И пусть никто никогда не видел ее буйной или плачущей навзрыд, все равно она была выпивохой. Алкоголичкой. Спокойной и опрятной, но все равно алкоголичкой. Элла до сих пор помнит, как еще маленькой девочкой она могла внезапно проснуться посреди ночи, испугавшись темноты. Она помнит, как, ища утешения, она вылезала из кроватки и на цыпочках шла в спальню родителей, но, заглянув внутрь, видела в постели лишь одного спящего отца. Помнит, как после этого тайком спускалась на нижний этаж, но на полпути останавливалась. Потому что уже с середины лестницы видела свою маму – та сидела за кухонным столом и, держа в руке смесь джина с тоником, не мигая, смотрела в чернильную темноту сада за окном. Мама Эллы могла сидеть так часами. И это пугало Эллу. Почему она так себя вела? Что такого случилось? Почему она выглядела такой печальной? Вопросы, на которые так никогда и не были даны ответы, потому что Элла ни разу не отважилась их задать. Что-то тяготило ее маму всю жизнь, до самого конца. Что-то темное и прожорливое поедало ее изнутри – но что? На лбу Эллы выступает несколько капелек пота, они стекают вниз по прядям ее волос. Несмотря на то что в доме холодно, ей обжигающе жарко. Вся эта неизвестность, все эти мысли, страх заставляют ее гореть изнутри. Она выбирается из постели и принимается бродить по спальне. Тихо, чтобы не разбудить Патрика. Какая-то мысль вот-вот готова оформиться в ее мозгу. Это настолько… настолько странно, что она до сих пор не отважилась ее сформулировать. Возможно, Элла действительно сошла с ума. Возможно, Патрик правильно делает, что волнуется за нее. Или… или же она вот-вот распутает тот молчаливый запутанный темный клубок, каким было ее детство. Конверт со снимками засунут в карман дорожной сумки, чтобы Патрик случайно не нашел его. Элла осторожно вынимает его и взвешивает в руке. После чего поворачивается к окну, выходящему на улицу. Делает к нему несколько шагов. И натыкается на свой собственный взгляд, видит свое собственное отражение в стекле всего в метре от нее. Больше всего Элле хочется сейчас закрыть глаза. Но вместо этого она достает из конверта одну из газетных вырезок. Невозможно закрыть глаза на то, что настолько очевидно: она – копия своей матери. Но не той матери, что скончалась совсем недавно в больнице под Стокгольмом. А своей настоящей матери. Лайлы Дамм. Элла поднимает глаза от газетной заметки, и в следующую секунду ее отражение в стекле пропадает – ее взгляд перемещается на более дальний объект. Мужчина на тротуаре на противоположной стороне улицы. Он стоит там. Снова. Под уличным фонарем. И смотрит вверх, на нее. Сначала тело Эллы словно сковывает льдом. Но это лишь на секунду. После чего страх сменяется злостью. Кровь начинает быстрее бежать по венам, лицо становится влажным от выступившего пота. Если кого и стоит бояться, так это тебя. Тебя, который меня преследует. Но тебе не сойдет это так просто с рук. Тебе не удастся спугнуть меня отсюда. Резко развернувшись, Элла покидает спальню и сбегает по лестнице вниз. Глава двадцать шестая – Я взмокла, как курица, от всей этой детективной работы, – сообщает мне Рози, когда мы возвращаемся в наш собственный номер. – Мне срочно нужно в душ.