— Позвольте еще раз взглянуть на карту города. Когда Лян раскатал на столе свиток, судья велел градоначальнику Пао показать ему места, где большинство домов построены из дерева. Оказалось, что таковы чуть ли не все густонаселенные кварталы бедноты и людей среднего достатка, причем улицы здесь совсем узкие. — Да, — с тяжелым вздохом произнес судья, — огонь легко уничтожит значительную часть города. И в таком случае погибнет столько людей и имущества, что мы не вправе пренебрегать слухами о Мансуре. Мы должны незамедлительно принять надлежащие меры. Я отдам распоряжение губернатору сегодня же созвать во дворце тайное совещание, на котором, помимо вас двоих, будут присутствовать господин Яу Тайкай, командир гарнизона и начальник охраны гавани. Там мы рассмотрим, какие меры следует принять в первую очередь, и обсудим, как поступить с Мансуром. — Я считаю нужным еще раз подчеркнуть, ваше превосходительство, что Мансур может оказаться ни в чем не виновен, — озабоченно проговорил господин Лян. — Он совершает крупные сделки, а среди торговцев здесь царит жесткая конкуренция. Иные из них не остановятся ни перед чем, чтобы устранить успешного соперника. Все слухи о Мансуре могут оказаться всего лишь злобным наветом. — Будем надеяться, что вы правы, — отозвался судья. Он допил чашку и встал. Лян Фу церемонно проводил высоких гостей через все сады и галереи в передний двор, где, не раз глубоко поклонившись, распрощался с ними. Глава 13 Цзяо Тай прибыл во дворец двумя часами ранее, вскоре после того, как судья Ди отправился к Лян Фу. Дворецкий проводил его в приемную отведенных судье покоев. Поскольку этот преважный царедворец предупредил Цзяо Тая, что судью до полудня не ожидают, он направился к сандаловой кушетке, снял сапоги и рухнул на мягкие подушки с намерением хорошенько вздремнуть. Но, несмотря на усталость, сон к нему не шел. Некоторое время Цзяо Тай ворочался с боку на бок, все более и более падая духом. «Совсем раскис, в твои-то годы, вот уж дурья башка! — сердито бормотал он себе под нос. — Даже не ущипнул за задницы двух вертихвосток у Ни, а они чуть ли не молили об этом! Да еще и что-то не так с моим левым ухом!» Он сунул в ухо мизинец и принялся яростно вращать его там, но звон не прекращался. Наконец Цзяо Тай сообразил, откуда исходит звук — из его левого рукава. Он нащупал и вытащил крошечный сверток, аккуратно завернутый в красную бумагу. На ней были выведены тонкие, как паутинки, иероглифы: «Господину Дао. Лично». — Похоже, от женщины! Должно быть, мой дружок завел себе подружку, ту бабенку, что столкнулась со мной перед домом капитана. Проворная девка ухитрилась сунуть мне это в рукав. Но откуда ей было знать, что я отправлюсь к Ни? Он встал, подошел к двери и положил сверток на боковой столик, как можно дальше от стола судьи Ди. Затем вернулся к своей сандаловой кушетке и снова лег. На этот раз он тут же уснул. Проснулся он только к полудню и едва успел натянуть сапоги и с наслаждением потянуться, разминая затекшие конечности, как дверь отворилась и дворецкий впустил в приемную судью Ди и Дао Ганя. Судья Ди сразу направился к своему столу в глубине зала. Пока Цзяо Тай и Дао Гань занимали свои привычные места, судья вынул из ящика стола большую карту города и развернул перед ними. Затем он сказал Цзяо Таю: — У нас состоялась долгая беседа с Лян Фу. Вроде бы наша первая догадка в конце концов подтвердилась. Видимо, цензор вернулся в Кантон, потому что выяснил, что арабы готовят здесь беспорядки. Цзяо Тай весь погрузился в слух, пока судья пересказывал ему содержание разговора. — Лян подтвердил сказанное мне в храме гулящей девкой, а именно что арабы — частые гости в борделях танка, — подвел итог судья. — Таким образом, у них есть масса возможностей сговориться. Это объясняет и почему цензор был умерщвлен ядом, что в ходу только у этого, к сожалению, малознакомого нам речного народа. А карлик, которого вы оба видели в питейном заведении на набережной вместе с арабом, также явно был танка. Теперь, неизвестный, задушивший того убийцу в переходе над улицей, воспользовался шелковым платком душителя танка. Создается впечатление, будто те, кто противостоит арабским смутьянам, тоже используют танка. Все это совершенно сбивает с толку. Как бы то ни было, я не собираюсь дожидаться, когда здешние арабы учинят беспорядки. Я велел губернатору созвать в два часа совещание, на котором мы обсудим меры предупреждения любой затеваемой смуты. А как дела у тебя, Цзяо Тай? — Я отыскал танцовщицу, ваша честь. И в ней действительно течет кровь танка, от матери. К несчастью, ее покровитель очень ревнив, так что она не могла позволить себе долгую беседу со мной на том корабле, где он ее поселил. Однако она сказала, что иногда встречается с ним в его маленьком домике к югу от храма Чжуаньсюя и даст мне знать, когда я смогу с ней там встретиться. Она там бывает нечасто, ибо, будучи отверженной, не вправе жить на берегу. — Ясно, — раздосадованно кивнул судья. — Закон об отверженных следует упразднить, ибо это позор для такого великого народа, как наш. Наш долг — просветить этих отсталых бедолаг, а затем даровать им равные с китайцами права. Посетил ли ты капитана Ни? — Да, ваша честь. Он показался мне человеком приятным и вдобавок хорошо информированным. Как я и ожидал, ему много что известно о Мансуре. После того как Цзяо Тай пересказал слова капитана, судья Ди сказал: — Будь поосторожнее с этим капитаном, Цзяо Тай. Я его словам не верю. Они нисколько не согласуются с тем, что я услышал от Лян Фу. Мансур — богатый князек, с чего бы ему опускаться до вымогательства? И откуда вообще Ни выкопал эту историю? Постой-ка, он сказал тебе, будто решил несколько лет провести на берегу, потому что любит спокойную жизнь и желает постичь тайны мироздания. Но это звучит совсем уж неправдоподобно! Он мореход, а мореходу нужны более веские основания, чтобы расстаться с морем. Я полагаю, что Ни сам был влюблен в эту женщину, а семья выдала ее замуж во время одного из его плаваний. Ни остается на берегу в надежде на то, что рано или поздно ее престарелый муж умрет, тем самым позволив капитану жениться на своей старой возлюбленной. Конечно же, Ни ненавидит Мансура, соблазнившего эту женщину, а потому выдумал всю историю с вымогательством. Что ты на это скажешь? — Да, может быть, и так, — пожал плечами Цзяо Тай. — Это вполне согласуется с рассказанным мне двумя его юными рабынями, а именно что капитан глубоко предан некой женщине. — Двумя юными рабынями? — переспросил судья. — Так вот почему градоначальник вчера сказал, будто Ни ведет распутную жизнь. — Нет, ваша честь. Эти две девушки — они, кстати говоря, близнецы — однозначно заявили, что капитан никогда не проявлял к ним такого рода интереса. — К чему они ему тогда? Для украшения дома? — спросил Дао Гань. — В память об их матери, его дальней родственнице. — Он поведал о том, что рассказал ему капитан Ни, и под конец добавил: — Тот китайский негодяй, что соблазнил барышню, был самым что ни на есть подлым ублюдком. Я ненавижу таких, которые полагают, будто могут обижать чужеземок только лишь потому, что они не китаянки. Судья окинул его внимательным взглядом и надолго замолчал. — Ладно, у нас есть проблемы поважней личной жизни морехода, — наконец заговорил он. — Вы оба можете сейчас пообедать. Но к двум часам пополудни будьте на совещании. Когда два друга, распрощавшись с судьей, уже покидали приемную, Цзяо Тай прихватил с приставного стола маленький сверток. Протягивая его Дао Ганю, он объяснил: — Какая-то девица сунула мне это в рукав прямо на улице. Она нарочно столкнулась со мной, когда я вышел из дома Ни. И раз уж тут написано, что передать следует лично в руки, я не стал показывать сверток судье, пока ты сам его не откроешь. Дао Гань поспешно развернул красную бумагу. Внутри находился предмет в форме яйца, завернутый во что-то похожее на старый не-надписанный конверт. Это оказалась клетка для сверчка, искусно вырезанная из слоновой кости. Дао Гань приложил ее к уху и прислушался к тихому стрекоту. — Это точно от нее, — пробормотал он и вдруг воскликнул: — Погляди-ка! Что это значит? Он ткнул в квадратный отпечаток на клапане конверта. Там было оттиснуто: «Личная печать Лью, императорского цензора». — Мы должны немедленно показать это судье! — взволнованно проговорил он. Они вернулись в глубь зала. Когда судья Ди с недоумением оторвал взгляд от карты, которую изучал, Дао Гань молча протянул ему клетку и конверт. Цзяо Тай вкратце объяснил, откуда взялся сверток. Судья отложил клетку, внимательно рассмотрел печать, затем надрезал конверт и вынул из него единственный лист тонкой бумаги, весь испещренный мелкой скорописью. Разгладив на столе бумагу, он тщательно ее изучил, потом поднял глаза и заговорил очень серьезно: — Это заметки, сделанные для себя цензором. Тут говорится о трех арабах, заплативших ему за полученные товары. Он толком не сообщает, о каких именно товарах идет речь. Кроме Мансура, он упоминает еще двоих, названных «Ах-ме-те» и «А-си-се». — Пресвятые Небеса! — воскликнул Цзяо Тай. — Получается, что цензор — изменник! Или, может, это фальшивка? — Заметки подлинные, тут нет никакого сомнения, — медленно проговорил судья. — Печать тоже настоящая: в суде я видел ее сотни раз. Что же касается почерка, то я знаком с рукой цензора лишь по секретным докладам Большому совету, написанным им собственноручно, но не скорописью, как в этих записях. Однако такой скорописью, как здесь, владеют лишь очень образованные люди. Он откинулся в кресле и надолго погрузился в собственные мысли. Два его помощника с тревогой глядели на судью. Вдруг он встрепенулся и оживленно заговорил: — Я вам расскажу, что это значит! Кто-то прекрасно осведомлен об истинной цели нашего посещения Кантона. А поскольку это тщательно охраняемая государственная тайна, неизвестная нам особа должна быть высокопоставленным столичным чиновником, посвященным во все секреты Большого совета. Он должен принадлежать к тем, кто противостоит цензору. Именно он и его сообщники заманили цензора в Кантон, дабы вовлечь в заговор Мансура, обвинить в государственной измене и тем самым навсегда убрать с политической сцены. Но цензор, конечно, раскусил неуклюжий замысел. Он сделал вид, будто готов сотрудничать с арабами, о чем свидетельствует эта записка, но поступил так исключительно для того, чтобы выяснить имя человека, который стоит за всем заговором. Однако и его противники, видимо, обнаружили, что цензор разгадал их план. И тогда его отравили. Судья продолжил, пристально глядя на Дао Ганя: — Тот факт, что слепая девушка послала тебе конверт, свидетельствует о ее добрых намерениях, но в то же время и о том, что она присутствовала при смерти цензора. Ибо слепая не смогла бы подобрать письмо, валявшееся на столе или на дороге. Должно быть, она обнаружила его, ощупав своими чувствительными пальцами рукава покойного, и незаметно для убийцы забрала конверт. Тогда же она взяла и Золотого Колокольчика. А рассказанная тебе история о том, как она шла мимо стены храма и услышала стрекот сверчка, сущий вздор. — Видимо, потом она попросила того, кому доверяет, взглянуть на конверт, — заметил Дао Гань. — Когда ей сказали, что на конверте печать цензора, она решила его сохранить. А когда узнала от того или тех, кто пришел к ней после меня, что я расследую исчезновение цензора, она послала мне конверт — вместе со сверчком, чтобы я понял, от кого это послание. Судья его почти не слушал. — Противники точно знают каждый наш шаг! — вдруг гневно воскликнул он. — Это просто немыслимо! А твой мореход, несомненно, с ними заодно, Цзяо Тай! Не может же быть простым совпадением, чтобы неизвестная девица сунула тебе в рукав пакет именно на пороге его дома. А посему немедленно возвращайся к капитану Ни и хорошенько допроси его. Начни осторожно, но если он станет отрицать, что знает слепую девицу, бери за шкирку и тащи сюда! Я буду у себя. Глава 14 На всякий случай Цзяо Тай вылез из паланкина на соседней улице и пешком дошел до дома капитана Ни. Прежде чем постучать, он внимательно огляделся, но никого, кроме пары уличных торговцев, поблизости не было — большинство здешних жителей либо сидели за столом, либо готовились к послеобеденному отдыху. Ворота отворила старая карга и тут же завела долгий разговор на языке, который Цзяо Тай посчитал персидским. Он послушал немного, чтобы выказать ей свое расположение, а потом отодвинул старуху в сторону и прошел внутрь. На втором этаже царила мертвая тишина. Он открыл дверь в оружейную комнату. Там никого не оказалось. Он решил, что капитан и две его очаровательные рабыни уже пообедали и теперь предаются отдыху. «Порознь, как, несомненно, отметила бы Дуньязада!» — раздраженно подумал Цзяо Тай. Следует подождать немного: возможно, у старой карги хватит ума разбудить капитана. А если никто так и не появится, он сам обыщет весь дом и найдет его. Цзяо Тай подошел к панели с мечами и вновь залюбовался клинками. Погруженный в созерцание, он не услышал, как двое мужчин в тюрбанах вскарабкались на плоскую крышу, куда выходили арочные окна. Они бесшумно влезли в комнату, осторожно перешагнув через горшки с орхидеями на подоконнике. В то время как худощавый вытащил длинный тонкий нож, второй, коренастый, ухватился за дубинку, подкрался сзади к Цзяо Таю и огрел его по затылку. Цзяо Тай на мгновение застыл, а потом с глухим стуком рухнул на пол.