— Хорошо выглядите, господин Яу. Купец расплылся в широкой улыбке и постарался ответить, как принято у арабов: — Слава Аллаху, пребываю в добром здравии! — Не отрывая глаз от ее груди, он с ухмылкой бросил Мансуру: — Один из наших китайских поэтов сказал: «Древо гнется под тяжестью спелых плодов!» Мансур сердито воззрился на Зумурруд, наполняющую кубки Яу и Цзяо Тая. Когда она склонилась к Цзяо Таю, от едкого, почти животного запаха у него внутри все сжалось. Он стиснул кулаки, чтобы успокоиться. А она склонила голову прямо к нему, обнажила в улыбке жемчужно-белые зубы и едва слышно произнесла: — Я живу на первой лодке в четвертом ряду. — Иди сюда! — заорал Мансур. Когда девушка обернулась, араб что-то грубо сказал ей на своем языке. Она чуть вскинула брови и надменно ответила на китайском: — Я разговариваю, с кем хочу, о повелитель множества кораблей. Лицо Мансура исказила злобная гримаса, во взгляде пылало бешенство. — Кланяйся и моли о прощении за свой дерзкий язык! В ответ Зумурруд плюнула на пол, прямо ему под ноги. Мансур разразился проклятиями. Он вскочил и, ухватив ее рукой за волосы, рывком поднял на ноги. Сорвав другой рукой бахрому с ее бедер, он развернул девушку к гостям и крикнул сдавленным голосом: — Взгляните-ка на прелести этой шлюхи! Они продаются! Зумурруд пыталась высвободиться, но он грубым рывком вновь развернул ее, заставил преклонить колени и прижал ее голову к полу, одновременно рявкнув в сторону музыкантов. Тот, что играл на струнах, тут же вскочил и протянул Мансуру длинный ротанговый смычок. Цзяо Тай отвел глаза от скрючившейся женщины и холодно обратился к Мансуру: — Вам бы лучше улаживать свои разногласия наедине. Вы ставите гостей в неудобное положение. Мансур окинул его испепеляющим взором и открыл было рот, но вовремя спохватился. Кусая губы, он отбросил уже вознесенный над девушкой смычок и выпустил ее волосы, а потом снова сел на место, бормоча себе что-то под нос. Плясунья встала, подобрала разорванную бахрому, повернулась к Цзяо Таю и Яу и прошипела, сверкая очами: — Запомните, что он сказал. Я достанусь тому, кто больше заплатит! С высоко поднятой головой она скрылась за занавесью. Оба музыканта поспешили за ней. — Горячая девка! — хмыкнул Яу. — Но, осмелюсь предположить, Мансур, хлопот с ней не оберешься! — Он наполнил его кубок и, поднимая собственный, добавил: — Премного обязан за столь изысканное представление! Мансур молча кивнул. Яу встал, и Цзяо Тай последовал его примеру. Он хотел было тоже поблагодарить хозяина, но передумал, заметив жгучую ненависть в глазах Мансура. Хозяин проводил гостей через сад до ворот и сквозь зубы пробормотал несколько слов на прощанье. Носильщики, ожидавшие у паланкина Яу, поспешно вскочили, но Цзяо Тай жестом остановил их. — Давайте немного прогуляемся, — предложил он Яу. — Там было так душно, да вдобавок это заморское пойло в голову ударило. — Я тут человек известный, — с сомнением отозвался дородный купец. — Не след мне шляться на своих двоих. — Не более, чем полковнику императорской стражи, — сухо напомнил Цзяо Тай. — Улицы пусты, никто нас не увидит. Пойдемте! Они повернули за угол, на некотором расстоянии за ними следовали носильщики с паланкином. — Еда была отличной, — сказал Цзяо Тай, — а вот устраивать такую постыдную сцену этому арабу не стоило. — А чего еще можно ожидать от варвара? — пожал плечами Яу. — Хотя жаль, что вы его осадили. Она совсем распустилась, а потому хорошенько получить по заднице ей было бы только полезно. Зумурруд, знаете ли, не чистокровная арабка. Ее мать из речного народа танка, так что девка эта вдвойне дикарка. Но он в любом случае не осмелился бы задать ей настоящую порку, такую, чтобы кровь ручьем и шрамы остались. Он облизал губы кончиком языка. Цзяо Тай с неприязнью посмотрел на купца. Теперь он был далеко не так расположен к нему, как прежде. Что-то очень гадкое проступило в этом торгаше. Цзяо Тай отчужденно произнес: — Мне показалось, Мансур именно так и собирался поступить. А что бы ему помешало ее изувечить? Вопрос явно привел Яу в замешательство. Немного поколебавшись, он ответил: — Ну, насколько мне известно, Мансуру она не принадлежит. Я думаю, где-то у нее есть могущественный покровитель. И хотя подобные люди не возражают, когда их женщины зарабатывают себе танцами на булавки, им вряд ли понравится, если девку вернут исполосованной. — Но Мансур сказал, что она продажная! — О, это просто чтобы ее унизить. Выкиньте ее из головы, полковник. Я бы вообще не советовал вам связываться с арабскими девками. У этих дикарок свои привычки, довольно грубые, почти как у животных. Ну, а теперь, если не возражаете, я воспользуюсь своим паланкином. Мне еще предстоит… э-э… сугубо конфиденциальная встреча. — Так поспешите! — не слишком вежливо бросил Цзяо Тай. — Я как-нибудь сам доберусь. Яу взглянул на него с подозрением, кажется почувствовав изменившееся отношение спутника. Он положил пухлую руку на плечо Цзяо Тая и заискивающе произнес: — Я как-нибудь и вас туда отведу, полковник! Дама, которую я опекаю, она весьма осторожна, но прелести ее… э-э… просто исключительны. Я регулярно к ней захаживаю, ради разнообразия, сами понимаете! Не то чтобы меня что-то дома не устраивает. Там, не скрою, все в полном порядке. А как иначе, если посчитать, какую прорву денег я трачу на жен и наложниц. Это уютное местечко очень удобно расположено, совсем рядом с моим особняком. Собственно говоря, на углу второй улицы к югу от храма Чжуаньсюя. Я бы взял вас туда прямо сейчас, но дама, с которой я встречаюсь, она, понимаете ли, весьма застенчива… С ней надо поосторожней! Но у нас общее увлечение, так что это, надеюсь, поспособствует, однако если она увидит меня с незнакомцем, то может… — Ясно, — перебил его Цзяо Тай. — Не заставляйте ее ждать, а то как бы она от вас не упорхнула! — И уже на ходу пробурчал себе под нос: — И правильно бы сделала, как мне кажется. На следующей улице он остановил носилки и велел отнести его во дворец. Когда носильщики припустили трусцой, он откинулся на сиденье и попробовал немного вздремнуть. Но только закрыл глаза, как снова увидел гибкую фигурку арабской плясуньи и ощутил ее пьянящий запах. Глава 7 Судья Ди и Дао Гань выбрались из дворца через маленькие боковые ворота и пошли по главной улице. Теперь они выглядели, будто два пожилых ученых мужа. Судья облачился в темно-синее платье, подпоясанное черным кушаком. На голову он водрузил небольшую шапочку из черного шелка. На Дао Гане был выцветший коричневый балахон и его неизменная старая бархатная шапка. Миновав городскую управу, они зашли в первую попавшуюся им на глаза харчевню. Судья выбрал стол в глубине заведения, откуда была видна вся разношерстная масса посетителей. — Заказывать придется тебе! — сказал он Дао Ганю. — Ты владеешь их языком. Пусть принесут большую миску супа с клецками. Мне сказали, что здесь он особенно хорош. Еще попроси омлет с крабами, тоже знаменитое местное блюдо. — Не стоит ли попробовать кувшинчик здешнего вина? — предложил Дао Гань. — Прежде ты воздерживался от возлияний, — улыбнулся судья. — Боюсь, Цзяо Тай плохо на тебя влияет. — Да уж, мы с Цзяо Таем теперь большие приятели, — кивнул Дао Гань. — Особенно с тех пор, как наш друг Ма Жун стал таким домоседом. — Потому-то я и решил не брать Ма Жуна в эту поездку. Я счастлив, что он наконец-то обратился к семейной жизни. Не хотелось втягивать его во всевозможные приключения, что могут нас здесь ожидать, и тем самым заставить вернуться к прежней жизни. Мы и втроем благополучно отыщем цензора. — Есть ли у него какие-то особые приметы и вообще что-то, отличающее его от других, ваша честь? То, о чем мы можем спросить, наводя справки в храме? Судья Ди в задумчивости пригладил бакенбарды. — Ну, он хорош собой и держится, как надлежит высокопоставленному чиновнику, вращающемуся в придворных кругах. Пожалуй, даже его манера речи способна навести нас на след. Он говорит как типичный царедворец, со всеми этими их новоявленными ужимками. О, этот суп и впрямь пахнет прекрасно! — Подцепив палочками клецку, он добавил: — Не унывай, Дао Гань, мы вместе выбирались и не из таких переделок! Дао Гань хмыкнул и с удовольствием приступил к трапезе. Завершив простой, но сытный и вкусный обед, они спросили по чашке крепкого фуцзяньского чая, расплатились и покинули заведение. На темных улицах заметно поредело, ибо настало время вечернего риса. Впрочем, в западном квартале народу было побольше, а когда они вышли на улицу, ведущую к храму Цветочной пагоды, то оказались в гуще веселой толпы. Стар и млад облачился в лучшие одежды, и все двигались в одном направлении. Судья Ди что-то высчитал на пальцах и сообщил: — Сегодня день рождения Гуаньинь, богини милосердия. Храм будет битком набит. Миновав внешние ворота храмовой территории, они словно очутились на ночной ярмарке. Вдоль выложенной каменными плитами дорожки, ведущей к мраморной лестнице монументального строения, были установлены столбики, соединенные между собой разноцветными гирляндами фонариков. По обе стороны дорожки стояли ряды лотков, предлагающих изобилие товаров: от священных книг до детских игрушек, от засахаренных фруктов до четок. Разносчики масляных пирогов продирались сквозь толпу, пронзительными голосами расхваливая свой товар. Судья Ди оглядел бурлящую толпу и с раздражением сказал Дао Ганю: — Не повезло нам! Как можно отыскать человека в такой ужасной толчее? И где эта знаменитая пагода? Дао Гань ткнул пальцем в небо. За главным зданием высились девять этажей Цветочной пагоды со шпилем, увенчанным золотым шаром, сияющим в лунном свете. Сквозь шум толпы до судьи Ди донеслось позвякивание маленьких серебряных колокольчиков, висящих под изогнутыми крышами каждого из этажей. — Прекрасное сооружение, — с удовлетворением отметил судья. Сделав еще несколько шагов, судья заметил в зарослях высокого бамбука чайный павильон. Помещение оказалось пустым: люди были слишком возбуждены праздником, и ни у кого не оставалось времени на неспешную чашку чаю. Перед входом стояли две броско одетые женщины под присмотром старой карги, прислонившейся к дверному косяку и ковырявшейся в зубах. Судья Ди внезапно застыл на месте. — Иди пока в храм и оглядись там, — велел он Дао Ганю. — Я тебя сейчас догоню. И сам направился к павильону. Девица пониже ростом была молода и не лишена привлекательности, но та, что повыше, выглядела лет на тридцать, и толстый слой пудры и румян на ее лице был не в состоянии скрыть разрушительных следов ее ремесла. Старая карга поспешно растолкала девиц и угодливо обратилась к судье на кантонском диалекте. — Я бы хотел поговорить с вашими девушками, — оборвал он ее неразборчивые речи. — Они понимают северный язык? — Поговорить? Что за вздор! Либо дело делать, либо ничего! — проскрежетала карга на чудовищном северокитайском. — Шестьдесят медяков. В доме позади храма. Старшая девица, до этого вяло разглядывавшая судью, вдруг пылко заговорила на чистом северном наречии: