— И ты еще хотел обмануть меня своими гнусными хитростями! — дрожа от гнева, выпалил судья. Усилием воли он взял себя в руки и продолжал уже более спокойным голосом, хотя в нем слышалась безжалостность, заставлявшая кандидата Дина сжиматься от ужаса. — Это не У Фэн замыслил убить твоего отца при помощи яда. Это был ты, его единственный сын. Приезд У в Ланьфан навел тебя на мысль, как сокрыть задумываемое тобой преступление. Ты начал распускать слухи про У, шпионил за ним. Это ты пробрался в комнату У, когда тот отсутствовал или был на одной из пирушек, чтобы похитить лист бумаги с оттиском его личной печати. Кандидат Дин попытался открыть рот. Судья Ди ударил кулаком по столу. — Молчи и слушай! — рявкнул он. — В тот вечер, когда праздновался день рождения твоего отца, у тебя в рукаве была припасена коробочка с отравленными сливами. Когда отец удалился из большого зала, ты, как заботливый сын, проводил его в библиотеку. За вами следовал домоправитель. Твой отец отворил дверь, ты опустился на колени и пожелал ему спокойной ночи. Домоправитель прошел внутрь, чтобы зажечь свечи на письменном столе. Тогда ты достал из рукава коробочку и молча протянул ее отцу. Вероятно, при этом ты отвесил поклон. Надпись на крышке коробочки делала ненужными дополнительные объяснения. Отец поблагодарил тебя и опустил коробочку в левый рукав. И в этот момент вернулся домоправитель, который решил, что твой отец кладет в рукав ключ, а произнесенные им слова благодарности счел ответом на твое пожелание ему спокойной ночи. Но зачем нужно было твоему отцу две минуты стоять с ключом в руке? Конечно же, он положил его в рукав сразу после того, как отворил дверь. На самом-то деле домоправитель увидел не ключ, а ту самую коробочку с отравленными сливами, которую твой отец клал в рукав. То орудие, при помощи которого порочный сын замыслил убить собственного отца! Глаза судьи Ди словно кинжалы впились в глаза Дина. Молодого человека начала бить дрожь, но он не мог отвести взгляда от пронзительных глаз судьи Ди. — Не ты убил отца, — тихим голосом продолжал судья. — Прежде чем он успел открыть коробку, его настигла рука покойного губернатора. Кандидат Дин несколько раз сглотнул, потом неестественным голосом завопил: — Но почему, почему я должен был убивать своего отца? Судья поднялся в полный рост. Он взял в руки свиток с описанием дела об убийстве Дина. Стоя перед кандидатом Дином, он сурово произнес: — Ты полный идиот! Как ты можешь задавать подобный вопрос? Ты еще осмеливаешься спрашивать почему, когда в своих грязных каракулях ты не только прямо упоминаешь ту падшую женщину, которая явилась причиной твоей ненависти к отцу, но и говоришь о вашей греховной связи. Швырнув свиток в лицо Дину, судья продолжал: — Перечитай, что ты сам написал в своем жалком стихотворении про груди, белые как снег, и про луну, которую не портят даже пятнышки на ней. Одна служанка сообщила мне, что у четвертой жены твоего отца имеется некрасивая родинка на левой груди. Ты виновен в мерзком преступлении — прелюбодеянии с одной из жен твоего отца! В комнате воцарилась гробовая тишина. Когда судья продолжил, голос его звучал устало: — Я мог бы обвинить тебя и твою любовницу в этом постыдном прелюбодеянии в суде. Но основным принципом закона является возмещение ущерба, нанесенного преступным действием. В данном случае ничего восстановить нельзя. Единственное, что мы можем сделать, — предотвратить дальнейшее распространение этой гнили. Знаешь, что делают садовники, когда ветка дерева сгнила до основания? Они отрезают эту ветку, чтобы дерево могло продолжать жить. Твой отец мертв, а ты — его единственный сын, и у тебя самого нет детей. Обдумай все, и ты поймешь, что эта ветвь клана Динов должна быть отрезана. Больше мне нечего сказать, кандидат Дин. Кандидат Дин развернулся и вышел из комнаты, покачиваясь, как во сне. Раздался стук в дверь. При виде входящего Цзяо Тая лицо судьи просветлело. — Садись, Цзяо Тай, — сказал он. Цзяо Тай пристроился на скамеечку; лицо его было бледным. Он начал без предварительных слов монотонным голосом, словно бы зачитывал вслух официальную бумагу: — Осенью, десять лет назад, генерал Дин Хуго с войском в семь тысяч человек встретился на северной границе с войском варваров, численно немного его превосходящим. Если бы он решился на сражение, у него были все шансы победить. Но он не пожелал рисковать своей жизнью. Он начал тайные переговоры и при помощи подкупа убедил военачальника варваров отступить. Но варвар настаивал на том, что они не могут вернуться в свои палатки без нескольких сотен голов в качестве подтверждения их ратной отваги. Генерал Дин приказал шестому батальону четвертого крыла отделиться от основного армейского корпуса и первым занять позиции в долине. Батальон насчитывал восемьсот человек под командованием военачальника Ляна, одного из самых благородных офицеров императорской армии; еще в нем было восемь ротных командиров. Не успел батальон войти в долину, как две тысячи варваров свалились на него с гор. Наши воины отчаянно сражались, но их мужество не могло противостоять столь численному превосходству противника. Весь батальон был уничтожен. Варвары отрезали столько голов, сколько смогли, насадили их на копья и удалились. Семерых ротных командиров разрубили на куски. Восьмой получил удар копьем в шлем и лежал оглушенный под своим конем. Он пришел в сознание только после того, как варвары удалились, и оказался единственным оставшимся в живых. Голос Цзяо Тая стал более напряженным. Струйки пота катились по его лицу. — Этот командир сумел добраться до столицы, где обвинил генерала Дина перед советом Военного ведомства. Ему сказали, что дело закрыто и лучше бы ему про него забыть. И тогда этот командир роты снял с себя воинский мундир и дал клятву, что не успокоится, пока не отыщет генерала Дина и не отрежет ему голову. Он сменил имя, вступил в банду благородных разбойников и долгое время рыскал по всей империи в поисках генерала Дина. И вдруг однажды он встретил судью, который направлялся к месту своего назначения. Судья объяснил ему, что представляет собой справедливость, и… Голос Цзяо Тая задрожал. Из его горла вырвалось сдержанное рыдание. Судья Ди с состраданием наблюдал за ним. — Судьбе было угодно, Цзяо Тай, чтобы твой меч не был осквернен кровью этого предателя. Другой человек решил, что генерал Дин должен умереть, и привел свой приговор в исполнение. То, что ты мне рассказал, должно остаться строго между нами. Но я не хочу удерживать тебя возле себя против твоей воли. Я всегда знал, что твое сердце отдано армии. А не лучше ли будет, если под тем или иным предлогом я пошлю тебя в столицу? Я могу дать тебе рекомендательное письмо к председателю совета Военного ведомства. Тебя наверняка поставят во главе тысячи солдат! Цзяо Тай слабо улыбнулся. — Я бы предпочел дождаться того часа, когда ваша честь получит назначение на высокий пост в столице. Прошу позволить мне служить вашей чести до тех пор, пока моя служба не окажется невостребованной. — Да будет так! — радостно воскликнул судья Ди. — Я благодарен тебе, Цзяо Тай, за твой выбор. Мне бы тебя сильно не хватало. Глава 22 Судья Ди объясняет загадку убийства генерала Дина; он открывает тайну свитка А тем временем начальник стражи Фан вел долгую беседу с У. Очевидно, У не интересовало ничего, кроме исчезновения Белой Орхидеи. Он совершенно забыл о днях, проведенных в тюрьме, и о порке, которую получил в судебной управе. Несколько минут он рассеянно слушал рассказ начальника стражи о том, как именно был убит генерал Дин, потом раздраженно прервал Фана: — Меня нисколько не интересует этот проклятый Дин, я хочу знать, что мы можем сделать, чтобы найти вашу старшую дочь. Надеюсь, вы понимаете, что как только ее найдут, я пошлю к вам сватов, чтобы договориться о свадьбе. Начальник стражи молча поклонился. В душе он гордился тем, что такой знатный юноша хочет жениться на его дочери. Но, как и большинство домовладельцев среднего класса, Фан строго придерживался формальностей, а ведь одно из основных правил приличия состоит в том, что потенциальный жених не должен говорить о своих брачных планах с отцом невесты, пока к тому не обратятся сваты-посредники. Именно из-за этого желания соблюсти приличия он велел своей дочери Темной Орхидее навести справки о госпоже Ли, как приказал ему советник Хун. Сам он не хотел выполнять этот приказ, поскольку рассудил, что если о госпоже Ли будет расспрашивать мужчина, это может отразиться на ее репутации. Фан торопливо сменил тему разговора. — Я ожидаю, что завтра его честь придумает новый план поисков. А пока вы, господин У, может быть, нарисовали бы четыре-пять портретов моей дочери, чтобы раздать их смотрителям других кварталов города? — Превосходная идея! — с энтузиазмом воскликнул У. — Сейчас же пойду домой и займусь этим! Он вскочил, но начальник стражи удержал его за руку и робко сказал: — Не лучше ли будет, господин У, если вы перед тем, как уйти из управы, попросите о встрече с его честью? Вы ведь еще не попрощались с ним так, как подобает, к тому же, вероятно, вы захотите поблагодарить его за то, что он снял с вас подозрения. — Потом, потом! — беззаботно отмахнулся У и торопливо удалился. В это время судья Ди в своем кабинете сидел за неприхотливым обедом, а советник Хун обслуживал его. Советник заметил, что у судьи очень усталый вид. Покончив с едой, судья взялся за чай и наконец сказал: — Хун, позови остальных помощников. Я хочу рассказать вам все об убийстве генерала Дина. Когда явились все четверо помощников, судья Ди откинулся на спинку кресла и вкратце пересказал им свой разговор с глазу на глаз с кандидатом Дином. Дао Гань озадаченно покачал головой и сказал, тяжело вздохнув: — Ваша честь, мне кажется, что никогда раньше нам не приходилось сталкиваться с такой массой головоломок. — Так кажется только на первый взгляд, — ответил судья. — Все запуталось лишь из-за тех событий, на фоне которых они происходили. Теперь же нити постепенно распутываются и проявляется отчетливый узор. В сущности, у нас всего три дела: первое — убийство генерала Дина, второе — дело Ю против Ю, третье — исчезновение дочери Фана. Меры, принятые нами против Цзянь Моу, обнаружение плана Ю Ги и раскрытие убийства судьи Баня — второстепенны. Это особые дела, не имеющие ничего общего с тремя основными. Советник Хун кивнул и, помолчав, сказал: — Меня все время удивляло, ваша честь, почему вы сразу не возбудили дело против У. Ведь с самого начала все свидетельствовало о его виновности. — При нашей первой встрече, — ответил судья, — кандидат Дин вел себя подозрительно. Когда мы с Ма Жуном встретили его на улице, он не смог скрыть испуга после того, как я ему представился. Поскольку я пользуюсь незаслуженной репутацией умелого сыщика, Дин в первый момент даже решил отказаться от своего замысла отравить отца, но быстро передумал, считая, что его план безупречен и он все-таки может рискнуть. Тогда он пригласил нас в чайный домик и изложил свою историю об угрозе жизни генерала Дина со стороны У. — Этот подлец Дин одурачил даже меня! — сердито воскликнул Ма Жун. Судья Ди улыбнулся и продолжил: — Потом генерал Дин был убит. Молодой Дин не имел ни малейшего понятия о том, как это произошло. Я еще раз проверил это сегодня утром. Вы видели, что я внезапно показал Дину роковую кисточку для письма, направив ее ручку с отверстием прямо ему в лицо. Если бы это Дин поработал над кисточкой после того, как старый губернатор подарил ее генералу, он бы непременно выдал себя. На самом деле кандидат Дин был так же озадачен этим загадочным убийством, как и мы. Должно быть, он провел тревожные полчаса, пытаясь разобраться, что случилось. Замешана ли в убийстве его любовница? Или, может быть, кто-то другой разгадал его план убить отца и в свое время потребует соответствующую награду за то, что осуществил вместо него этот замысел? Потом Дин решил, что его первоначальный план свалить вину на У надо все равно выполнить. Когда вина У будет установлена, Дину не нужно будет бояться, что подлинный убийца станет угрожать ему или шантажировать. Поэтому он поспешно пришел сюда и обвинил У. Однако Дин не сообразил, что фальшивый след, который он так тщательно готовил, оказался крайне неубедительным. — Это выше моего понимания, ваша честь, — прервал его Дао Гань. — Ведь коробка с отравленными сливами ясно указывает на У. — Он переусердствовал, — ответил судья. — И к тому же совершенно неверно оценил характер У. Это легковозбудимый молодой человек, и он слишком высокого мнения о себе, а я, признаюсь, не особенно люблю таких. Но он, несомненно, большой художник. Такие люди обычно весьма рассеянны и небрежны в повседневной жизни, но они проявляют потрясающую способность сосредотачиваться, когда это касается чего-то, в чем они по-настоящему заинтересованы. Если бы У решил отравить кого-нибудь, он ни в коем случае не воспользовался бы гуммигутом и никогда не оставил бы такой явной улики, как своя собственная печать на листке бумаги в коробке. Дао Гань сказал: — Самым веским доказательством невиновности У была его готовность съесть те сливы, которые я положил в коробку.