– В здании. Поднимемся на своих двоих. – На тринадцать этажей? – Если ты думаешь, что я могу подняться туда в подвешенной на тросы железной коробке, ты сильно ошибаешься. – Достав пару таблеток ксанакса, Данте раздавил их между двумя монетками и под негодующим взглядом Альберти втянул в себя порошок. – Так быстрее подействует. – Ну, раз вы так говорите… – неуверенно произнес парень. Препарат словно пыльным мешком прибил Данте уже на втором этаже. Тело будто очутилось в свинцовом скафандре, а мысли ползли как улитки. Шевелить ногами становилось все тяжелее, и следующие двадцать маршей Альберти пришлось протащить зажмурившегося, бессвязно мямлящего Данте на себе. Когда они с ноющими ногами ввалились в квартиру Фауци – двухкомнатную каморку площадью пятьдесят квадратных метров с развешенными по стенам дешевыми картинами и фотографиями, – им показалось, что там пронесся ураган. Повсюду были разбросаны одежда, книги и грошовые безделушки. – А вы не больно-то торопились, – сказал Эспозито, заметив их на пороге. Он разрезал кухонным ножом обивку дивана. Их с Гварнери бронежилеты валялись в куче разобранной мебели. На полу в коридоре со скованными за спиной руками лежал брат Мусты Марио Нассим. Из носа у него шла кровь, а все тело покрывали псевдоблатные татуировки, которые наделали бы ему немало проблем в тюрьме. Оглядевшись по сторонам в надежде, что у него ксанаксные галлюцинации, Данте вошел в комнату, которую делили братья. Спальня превратилась в свалку распотрошенных матрасов и разобранных спортивных тренажеров, которые были свалены в углу вместе с DVD-дисками, фигурками супергероев и какими-то объедками. Там же лежала явно не подлежащая восстановлению приставка «Плэйстейшн-3». – Вы всегда проводите обыск таким образом? – спросил он, еле шевеля картонным языком. – Да, если торопимся, – отозвался Гварнери, вытряхивая содержимое из последнего ящика шкафа. – Вы чем-то недовольны? Данте был недоволен многим – прежде всего самим собой. – Что-нибудь нашли? – Только пыль и микробы. В комнату с мрачной физиономией вошел Эспозито: – Такая же фигня. А значит, нам должен помочь наш новый приятель. – Эспозито наклонился над мальчишкой в наручниках, который распластался по полу, как стопятидесятикилограммовый шмат салями. Из-под его сползших трусов торчали огромные волосатые ягодицы. – Ты мусульманин, Марио? – А что, похож на харе-кришну? – отозвался тот. Эспозито отвесил ему подзатыльник: – Не умничай и отвечай на вопросы. Ты мусульманин? – Да. – А как насчет твоих дружков, которые убили столько народу в поезде? – Они мне не дружки. – А твой брат? Он тоже мусульманин? – Он иногда молится. – Где он? – Говорю же, не знаю. Он уехал на работу и еще не возвращался. – На работу он не ходил, умник. – Мне он ничего об этом не сказал. Эспозито выпрямился и подозвал Гварнери: – Помоги отнести его в ванную. Глаза парнишки расширились от ужаса. – Что вы хотите со мной сделать? – Искупаем тебя. Может, побелеешь. – Эспозито и Гварнери подхватили его под руки. Мальчишка попытался вырваться, но Эспозито двинул ему локтем под дых, и тот упал бы, если бы его не поймал Гварнери. – Вздумаешь брыкаться, только хуже будет, – сказал ему полицейский. Часть Данте советовала ему не вмешиваться. Если брат террориста отказывается сотрудничать, легкая трепка – самое малое, что может с ним случиться. Но то была лишь крошечная его часть. – Отпустите его, – сказал он. – Не волнуйтесь, это наша работа, – откликнулся Эспозито. – Я сказал, отпустите его. Я не шучу. Эспозито бросил мальчишку и подошел к Данте вплотную: – Этот урод узнает, что мы его навещали. Либо берем его сейчас, либо прости-прощай. Данте спрятал руки в карманах, чтобы скрыть дрожь. – Вы правы. Но ваши методы неприемлемы. – Если вам не нравятся наши методы, можете проваливать, откуда пришли. Поняв, что необходимо сменить тактику, Данте обратился напрямую к парню: – Господин Фауци… У меня есть очень толковый и въедливый адвокат. Я помогу вам составить заявление о жестоком обращении со стороны полиции. И буду свидетельствовать в вашу пользу. – Он уставился на полицейских; Гварнери и Альберти выглядели смущенными, а Эспозито пришел в ярость. – Трое против двоих – численное преимущество на вашей стороне. Но что-то подсказывает мне, что в суде победим мы, – сказал он. – Вы сумасшедший? – спросил Гварнери. – Вообще-то, да, но не сегодня. И я не собираюсь допускать издевательства и пытки водой. Если вам непонятно почему, то и объяснять бесполезно. – Может, он и прав… – нерешительно сказал Альберти. Эспозито толкнул его в грудь: – Тебя забыли спросить, пингвин. Ты и так меня уже достал сегодня. – Он шагнул еще ближе к Данте. – Госпожа Каселли вас очень уважает, Торре. Но если будете вставлять нам палки в колеса, ничем хорошим это для вас не закончится. – Ладно, Эспозито, не делай из мухи слона, – пробормотал Гварнери. Данте знаком показал ему, чтобы не вмешивался. Он не нуждался в защитниках. – Вы готовы меня убить, инспектор Эспозито? – Что за хрень вы несете? Данте снял с изуродованной руки перчатку, и Эспозито передернуло от отвращения. – Меня пытали на протяжении тринадцати лет жизни. Пытали холодом и жарой, голодом и жаждой. Меня калечили. Если хотите меня остановить, вам придется изобрести что-то похуже. Думаете, у вас получится? – Вы отдаете себе отчет, что, если этот кусок дерьма не найдется, всех собак спустят на нас? – спросил пристыженный Эспозито. – Да. Поэтому мне нужно провести десять минут с его братом. – Данте не был уверен, что продержится так долго. Как бы он ни старался удерживать взгляд на небе за открытым окном, в четырех стенах он задыхался. – Хотите испробовать на нем свои фокусы? – спросил Гварнери. – Я не показываю фокусы. Но да, хочу. – Тогда поторапливайтесь, – сказал Эспозито и вышел из комнаты. Остальные полицейские последовали за ним. Альберти, шедший последним, заговорщически подмигнул. Данте склонился над парнем, помог ему подняться и усадил на остов кровати, а сам сел рядом и предложил ему сигарету. – Хороший полицейский, плохой полицейский? – спросил Марио. – Я не коп, но идею ты ухватил. – Данте прикурил обе сигареты. – Мать с ума сойдет, когда увидит, во что вы превратили квартиру. – Мне очень жаль, – искренне сказал Данте. – Но у твоего брата неприятности. – Что он натворил? – А сам как думаешь? Голос Марио стал выше на октаву. – Поезд?