Вместо ответа старик достал из ящика за стойкой ключ и открыл дверь в подвал. Спустившись по лестнице в прежнем порядке, возглавляемые оперативником из ОБР полицейские оказались в просторной прямоугольной комнате с крошечными окнами на уровне тротуара и щербатым бетонным полом. В пропахшем сыростью и пóтом помещении было минимум на пять градусов холоднее, чем наверху. Вдоль одной из стен лежали стопки молитвенных ковриков, а в другой стене была проделана сводчатая ниша, расписанная листьями и цветами, – михраб, указывающий направление на Мекку. Комната была пуста. – Видели? Ничего, – сказал имам. – Прочешите все вдоль и поперек, – распорядился Инфанти, у которого буквально дым валил из ушей. Агенты принялись отодвигать мебель и заглядывать под коврики. – Я знаю, что вы презираете нашу религию, – сказал имам Коломбе. Та пожала плечами: – У меня нет предрассудков. Если уж на то пошло, кажется, это вы презираете женщин. – «Не отдавай жене души твоей, чтобы она не восстала против власти твоей». – Вот и я о том же. Имам улыбнулся: – Это Библия, госпожа Каселли. Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. Во всех религиях есть фанатики. Есть и фанатики-атеисты, сколь бы странным вам это ни казалось. Коломба невольно улыбнулась: – Вы бы понравились одному моему другу, имам. Он тоже любит выставить всех дураками. – Мы закончили, – сказал дружелюбный оперативник. – Здесь никого нет. Инфанти подошел к имаму. – Ты в курсе, что мы можем закрыть это место? – сквозь зубы процедил он. – Совершенный Аллах в своей бесконечной мудрости найдет для нас новое пристанище, еще лучше прежнего. Инфанти с отвращением покачал головой и отправил остальных наверх. Коломба прикоснулась к его плечу: – Главное, что все прошло хорошо. – Хорошо для вас. Вы прилюдно меня унизили. Чтобы защитить этих. – Я никого не защищала. Инфанти закурил. – Вы изменились, госпожа Каселли. – Каким образом? – История с Отцом плохо на вас подействовала. Вы больше не рассуждаете как одна из нас. Коломба слишком устала, чтобы спорить. – Пойдем отсюда, – сказала она. Инфанти затушил сигарету о стену и с презрительной улыбкой отшвырнул ее в середину комнаты. – Конечно. Здесь воняет козлом. Стыдясь за сослуживца, Коломба посмотрела на окурок, и ее взгляд остановился на серых отметинах на полу. Она наклонилась. – Инфанти… – не поднимая взгляда, сказала она. – Почему бы вам не попросить прибраться своего приятеля-имама? – Не будь идиотом. – Коломба показала ему на отметины. – Что скажешь на это? Инфанти присмотрелся: – Отпечатки? – Следы ботинок. – И?.. – Кто заходит сюда в обуви? – спросила Коломба. Инфанти пошел по следам, ведущим к стене, к которой была привинчена старая шведская стенка – единственный гимнастический снаряд, оставшийся от прошлой жизни исламского центра. – Странно… – сказал инспектор и протянул руку между перекладинами, чтобы коснуться участка стены, показавшего ему более гладким. Коломба закричала, чтобы его остановить, но поздно – Инфанти уже подтолкнул стену. Лязгнул металл, и часть стены повернулась на петлях, приоткрыв темный схрон. В темноте что-то метнулось. – Кармине! Назад! Но Инфанти не успел. Последним, что он увидел, была ослепительная вспышка ружья двенадцатого калибра. 8 Ружье, из которого выстрелили в Инфанти, было заряжено патронами для охоты на кабана – в каждом по девять дробин, с близкого расстояния способных насквозь пробить три доски, оставив в них дыру размером с обеденную тарелку. Три из девяти дробин рассекли только воздух, еще четыре ударили в кевларовые пластины бронежилета, высвободив достаточно кинетической энергии, чтобы Инфанти отбросило на полметра назад, а две последние попали в цель. Первая вошла под левую скулу, вышибив три зуба и отрезав кусок языка. Вторая попала в неприкрытый участок тела, прошив инспектора от плеча до ключицы. Инфанти потерял сознание еще до того, как, прочертив дугу багровых капель, упал на бетон. Коломба отчаянно пыталась вынуть пистолет непослушными пальцами. Раздался еще один выстрел – на сей раз стреляли по ней. Дробины просвистели у нее над головой и вонзились в стену, взметнув облако штукатурки. Под отдающееся от железобетонных стен эхо выстрелов она кинулась к одной из трех колонн, подпирающих потолок спортзала. В это мгновение из схрона, крича, выскочил араб лет двадцати в рваных джинсах и белой футболке. Схрон представлял собой полость метровой глубины и ширины, где когда-то проходили канализационные трубы. Мужчина прятался там с тех пор, как здание окружила полиция. Передернув затвор, он загнал в патронник новый патрон. Растерявшаяся, беззащитная Коломба превратилась в идеальную мишень. В ушах звенело от выстрелов, и ей никак не удавалось прицелиться. Она не успевала ни открыть ответный огонь, ни укрыться за колонной и чувствовала себя беспомощной и отяжелевшей, как влипшая в мед муха. Несмотря на расстояние, дуло ружья стало огромным. Черное солнце, готовое испепелить ее, поглотить. Убить. «Господи». В эту секунду Коломба была абсолютно уверена, что ей пришел конец. Она умрет в темном, смердящем пóтом и порохом подвале. Умрет, потому что стремглав окунулась в неведомую пучину, начав свое безудержное падение в заваленном трупами поезде. Не оставляя попыток поднять налившийся всей тяжестью мира пистолет, Коломба увидела, как пальцы араба сжимаются на спусковом крючке. Ей показалось, что она слышит щелчки шестеренок, передающих давление пальцев сначала к собачке, а затем к бойку и капсюлю гильзы. Она ощутила, как загорается порох и в гильзе крошечным пламенным облачком расширяется газ. Вдруг дуло ружья заслонила тень: наперерез стрелку с криком и поднятыми руками бросился имам. Коломба так и не узнала, что именно говорил Рафик: она разобрала только слово «la» – «нет» по-арабски, – а в следующее мгновение газ прогнал патрон по стволу, и дробины вошли в его тело со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. В отличие от Коломбы единственной защитой старика была вера, которой – по крайней мере, для этого мира – оказалось недостаточно. Все девять дробин попали ему в грудь и низ живота и вышли через спину. Миг – и здоровый человек у нее на глазах превратился в окровавленный кусок мяса. Однако за это время ее пистолет описал в воздухе дугу и оказался в огневой позиции. Коломба выстрелила. Ее указательный палец так быстро нажимал на спусковой крючок, что все двенадцать выстрелов слились в один затяжной взрыв. Стреляя, она закричала и еще продолжала кричать, когда парень с пробитыми грудью и лицом пошатнулся и с хлюпаньем мокрой тряпки ударился о стену. На секунду он словно приклеился к стене, а потом в судорогах заскользил на пол: его мозг разорвало в клочья, но организм еще подчинялся императиву выживания и пытался сбежать. Коломба продолжала вхолостую спускать курок, не отрывая глаз от изгибающегося, словно бескостного тела – сдувающейся оболочки, лишь отдаленно напоминающей человека. Наконец она перестала кричать и пришла в себя достаточно, чтобы заменить отстрелянную обойму. Ее взгляд метнулся к схрону за шведской стенкой: она боялась, что оттуда вырвутся новые вооруженные боевики. В тайнике ничто не двигалось, но краем глаза Коломба видела, как пространство вокруг преображается. Стоило сфокусировать взгляд, все ускользало, но в миллиметре за периферией зрения спортзал наполнялся неуловимыми тенями, языками пламени, беззвучными криками и летящими, как фрисби, столешницами. Коломба, задыхаясь, упала на колени. Она била кулаком о бетон, пока на костяшках не лопнула кожа и боль не рассеяла кошмар – кошмар, который, как ей прежде казалось, навсегда остался позади. С полными слез глазами она на четвереньках подползла к Инфанти и приложила пальцы к его липкому от крови горлу. Пульс был нитевидным, но постоянным, однако левая половина его лица превратилась в фарш. Коломба подавила приступ тошноты, достала из кармана бумажные салфетки и прижала к ране, пытаясь остановить кровотечение. По лестнице застучали шаги, и Коломба вскинула пистолет. На ступенях показались Эспозито и Альберти. – Госпожа Каселли! – закричал Эспозито. – Не стреляйте! Она опустила оружие: – Нам нужна «скорая». – Какого черта здесь стряслось? – спросил Эспозито. Коломба продолжала зажимать рану Инфанти. – В схроне прятался мужчина с ружьем. Да вызови ты наконец «скорую»! – Рация здесь не ловит. Ни хрена не ловит! – всхлипнул Альберти. Эспозито отвесил ему оплеуху: