– Что вы за люди? Где я? Что со мной?.. – Скоро узнаешь! – Братцы! Чего вы? – слабо простонал Макарка. – Хорош братец, – грозно произнесла Машка, – по-братски ты уморил Гуся? – Гуся?! Ах, да, Гуся! Вы же знаете, товарищи, что Гусь сам меня чуть не задушил в подземелье! Я спасался. Клянусь вам. – Полно клясться; пойдем-ка лучше к Густерину, там разберут! – К Густерину?! Братцы, умоляю вас, какой хотите выкуп дам! – Ты дал выкуп Гусю! Спасибо!.. Не отыграешься! Да что у тебя теперь есть?! Посмотри на себя! – Полтораста тысяч есть! Моих шкатулок никто не найдет в подземелье! – Будет тебе пищать! Нас не разжалобишь, сами ведь не младенцы! Ну, пошевеливайся! Федька, давай мне веревку! – А кто поведет его? – Я, – проговорила Машка. – И я, – отозвался Федька. – Не надо, тебя заберут там, – отозвалась Машка. – Сидите здесь на втором повороте, я принесу вам деньги; не бойтесь, не обману. – Так вы продавать меня ведете? – вскричал Макарка. – Ну, помните! Я сведу с вами счеты. – Не пугай! Не из трусливых мы! – Нет, я пойду с тобой, – произнес Федька, боясь, как бы Макарка не вырвался у Машки! – Не вырвется! Постой, я перевяжу ему руки. – Легче! Дай я за горло возьму. Густерин впился опять пальцами в горло Макарки, пока Машка перевязывала руки. – Продажные твари, – прошипел Макарка, – не знаете вы, кого продаете! Не выдавать меня, а беречь и холить вы должны были бы! – Еще бы! Благодетель!.. – Вы и во сне не видали того, что бы я сделал для вас! – Молчи, душегуб проклятый! – не вытерпела Машка и дала ему такую пощечину, что тот пошатнулся. – Эге! Ручка не бархатная! – Бейте, бейте, все это попомнится вам после! – Ну, шалишь, не скоро ты опять вырвешься на свободу! По новым правилам тебе ручные и ножные кандалы на всю жизнь оденут! – Видывал я их! Не удивишь меня! Они тронулись. Густерин шел с Машкою рядом, не спуская глаз с Макарки, а Машка вела его на веревке и помахивала сзади прутом. Васька с товарищами шли издали. – Ай-да, Машка! Точно бычка ведет на веревочке, – острили они. – Ну, дай ему прутом, пусть пошевеливается. Идти приходилось густым кустарником, и подвигались медленно. Макарка шел не твердо, несколько раз он покушался вырваться от Машки, но Густерин каждый раз хватал его за горло в тот самый момент, когда он делал прыжок. Макарка вперил в него пристальный взгляд. – Федька, что мне твоя рожа знакома? Ты не из волжских? – Нет, вяземский. – Где-то я тебя видел? Ты Алёнку знал? – Как не знать?! Хоронил даже после твоего ножа. – Вот как я мщу своим предателям. Она ведь тоже полицию привела, на меня облаву делать. Помни, и тебе то же будет, если выдашь меня. – Выдам, брат, выдам! – Федька, отпусти меня, озолочу тебя! Век буду тебе помогать! – Молчи, иуда! Кто тебе поверит? Что ты с Игнатием сделал?! – С Игнатием? А ты почем знаешь?! – А чей палец с кольцом у тебя в шкатулке? Макарка остановился. Он побледнел. – Ты и это знаешь? Значит, мои шкатулки нашли?.. – Иди, иди, – ударила его прутом Машка, – чего вы там разболтались? Федька, пошел вон, а то ты еще отпустишь его. – Полно, не отпущу. – Нет, нет, уйди! Я вижу, что у вас дело на сговор идет. Отойди, а то я кликну Ваську. – Изволь, да ты не беспокойся! – Он отошел на сажень. – Знаем мы вас! Все вы продажные. Одна Машка-певунья бескорыстна. Ну, запоем, что ли? И она запела «Среди долины ровные». Чистый, звонкий голос далеко раскатился по Пьяному краю. Она пела с таким чувством, что даже Густерин стал вслушиваться и на минуту забылся. Кустарник стал реже – они приближались к кладбищу. Оставалось не более версты. Как дикий зверь, Макарка рванулся. Машка кубарем полетела, но не выпустила веревки. Густерин бросился на помощь и успел схватить веревку. – Ах ты, бродяга! – произнесла Машка, вставая и отряхивая платье. – Спасибо Федьке, а то удрал бы, разбойник! – Не уйдешь! – прошипел Густерин, осматривая перевязку рук. Машка опять взяла веревку и перестала петь. Густерин пошел рядом. – А Смулева кто зарезал, – тихо начал он, – кто отравил Петухова? Макарка опять пристально посмотрел на шедшего рядом оборванца. – Кто ты?.. Теперь я начинаю припоминать… – Федька-косой… – Врешь… Вдали показалось кладбище. Вот и цепь полицейских. Навстречу к приближавшимся поднялись из травы несколько человек. Послышались свистки. Бледный, как полотно, Макарка сделал последнее усилие, рванул руки и прыгнул. Но было поздно. Один из полицейских наставил против него дуло револьвера, а трое других окружили. – Надо перевязать веревки, – закричала Машка, – он освободит руки! Федька опять взял пальцами за горло Макарку, а двое полицейских два раза перекрутили ему руки. – Теперь не уйдет! А вы, бродяги, убирайтесь вон, – обратился полицейский к Машке и Федьке, – доставим его теперь сами. – Нет, я сама обещала привести его к Густерину, – протестовала Машка. – Молчать, – крикнул полицейский, – не сметь разговаривать!.. Пошла!.. – Не уйду, пойдемте вместе к Густерину! – Я тебе дам к Густерину! – произнес тот, поднося кулак к лицу Машки. – Это что? – воскликнул Федька. – Зачем вы ее гоните? Мы все отправимся вместе. – А ты, рвань, чего захотел? Ты чего лезешь? Убирайся подобру-поздорову, пока цел. – Да чего вы смотрите на него! – произнес другой полицейский. – Взять его под арест! Пусть посидит, коли на свободе гулять надоело. – Я буду жаловаться Густерину, – плаксивым тоном проговорила Машка.