— Там, — снова начал полицейский, но осекся под сердитым взглядом пристава, — в выгребной яме тела убитых. — Сколько? — Не считали, но много. — Что стал? Веди уж. ВЫГРЕБНАЯ ЯМА НАХОДИЛАСЬ в дальнем углу двора, за дровяником. Зрелище открывалось не из приятных. Авчинников побледнел и отошел в сторону, подавляя приступы рвотных позывов. На лице Путилина заиграли желваки, и рука сама потянулась к головному убору. На поларшина ниже в яме лежали едва прикрытые тела девиц с растрепанными волосами — темными, светлыми, рыжими, с почти черными полосами вокруг шей, неприкрытые глаза некоторых смотрели в небо, казалось, что бледные ноги и руки, торчащие в разные стороны, принадлежат сломанным куклам, с которыми развлекался великовозрастный детина и выбросил, наигравшись. — Одна загадка получила ответ, — едва слышно произнес Жуков. — Лучше бы было томиться в неизвестности, — прошептал Путилин. — Теперь что? — Миша мял в руках шапку. — Теперь будем со всей тщательностью и скрупулезностью искать этих зверей, — Иван Дмитриевич не повышал голоса, словно лелеял надежду, что девицы встряхнутся и пробудятся от вечного сна. — Вы все-таки думаете, что местные? — Да, в этом преступлении замешан хотя бы один из местных, тот, кого в заведении хорошо знали, и он, как дикое животное, уничтожил свидетелей, чтобы они его не опознали. Сейчас ясно, как божий день, — почесал Путилин ладонью висок, — из местных. — Федька же явных врагов не имел? — то ли спросил Жуков, то ли сказал утвердительно. — Не имел, но, как сказал наш Василий Андреянович, сей факт решающего значения не имеет. Ты, наверное, забыл, что где пахнет хорошими деньгами, дружба отходит на второй план, тем более в преступных кругах. — Так-то оно так. — Так, не так, Миша… но ноги в руки — и на поиски. — Я, Иван Дмитриевич, готов, но не могу понять с кого мне начинать? — растерянно выдавил из себя Жуков. — С кого? Хороший вопрос… — Путилин отошел от ямы, надевая головной убор. — Должны же мы с тобой… — начальник сыска позволил себе улыбнуться, — сесть, как следует подумать, прикинуть, не все же нам время просто штаны просиживать на службе. — Иван Дмитрич… — Что Иван Дмитрич, я и так вижу, что притаился ты, как мышь в амбаре, имеешь что-то за душой, но не решаешься произнести вслух. — Есть, конечно, соображения, но… — Не тяни душу, злодей, выкладывай, что придумал. — Громко сказано, придумал, есть некие соображения. Вот, к примеру, вы, Иван Дмитрич, говорили, что Федька, царствие ему небесное… — Жуков, вроде бы серьезно, но как-то карикатурно, словно плохой актер в драме, перекрестился, — …поднимался ни свет ни заря. — Было, — Путилин кивнул. — Так вот, наши убийцы… — Не совсем уж они наши, — пробурчал начальник сыска. — Наши, Иван Дмитрич, наши, — Миша продолжил: — Так вот, наши убийцы, а я подозреваю, что они шустрые и заранее распределили роли, управились за час, ну полтора с сим печальным делом. Они приехали не на санях, иначе поставили бы их во дворе, чтобы никто не смог их приметить, ведь в такое время многие едут в столицу, приметили бы. — Возможно. — Значит, им надо было отсюда уехать, саней взять не могли здесь на Ланской, возница бы потом вспомнил, что в утро, когда обнаружены убитые, вез три подозрительные личности с небольшим багажом, саквояжами, сумками, ведь они прихватили не только ассигнации, процентные бумаги, но и драгоценности. Серьги, цепочки, браслеты, ведь Веселый слыл скупщиком краденого. — Был. — Так вот, убийцы уехали на поезде. Почему я уверен? Так другого пути у них не оставалось. — Хорошо, с твоими словами соглашусь, но в какую сторону? Если в столицу, то на следующей станции, а вот в сторону Гельсингфорса, так целых семь. — Уверен, что их стоит искать в столице. — Почему? — Пока мы ходили по дому, я заглянул в книжку, до девяти утра было только три поезда: один, почтовый — в пять тридцать, второй, пассажирский — ровно в шесть утра. Эти два до Гельсингфорса, но я их отбрасываю, ибо не успели бы они совершить убийства, собрать баулы и дойти до станции, а вот следующий поезд заслуживает пристального внимания — в шесть часов сорок две минуты, идущий в столицу. — Пожалуй, Миша, ты прав, — подумал секунду Путилин, — иди на станцию, ты знаешь, что там делать, не впервой. — Так точно, — повеселел Жуков и даже вытянулся в струнку, потом словно бы обмяк и наклонился к Путилину, указывая глазами на пристава, спрашивая, что с ним. — Как же без местных властей? — так же тихо ответствовал Иван Дмитриевич. Поручик Авчинников стоял в нескольких шагах и делал вид, что беседа сыскных агентов его не касается, но слишком напоказ. — Александр Иванович, — позвал пристава начальник сыска, — не откажите в любезности помочь в расспросах станционных служащих, ведь вы знаете стан намного лучше нас. — С превеликим удовольствием, — просиял лицом поручик, выказывая заинтересованность в раскрытии столь жестокого преступления на участке, приданном приставу по службе, — я сам помогу вам. — Со станции в шесть часов сорок две минуты отбыл в столицу поезд, мы предполагаем, что именно на нем уехали преступники, а значит, оставили нам хоть маленький, но след. — Понимаю. — До станции далеко? — вмешался в разговор путилинский помощник. — Нет, несколько минут ходу. — Ступайте, я в сыскное. ДОМ ВЕСЕЛОГО СТОЯЛ на отшибе, хотя нельзя и сказать, что в безлюдной части села. Дошли быстро, Миша не успел озябнуть и натянуть перчатки, шел всю дорогу сжимая их в руке и помахивая. — Скажите, Михаил Силантьевич, — первым нарушил молчание пристав, — мы в силах найти преступников? — Думаю, да, — Жуков не поворачивал головы к собеседнику, голову теснили совсем другие мысли, не было желания отвечать Авчинникову. — Столько невинных душ загублено, — сокрушался полицейский начальник. — Не люди, а звери на двух ногах, право слово звери. — Мы до них доберемся, — твердо произнес Миша. — Сколько веревочке ни виться, кончик покажется. — На словах… — Нет, господин пристав, у нас дела со словами не расходятся, — перебил поручика путилинский помощник, — бывает, конечно, всякое, но в данном случае, мне кажется, ухвачен след, вот его мы с вами и должны выявить. ОДНОЭТАЖНОЕ ЗДАНИЕ СТАНЦИИ февральским днем казалось темным и неприветливым, хотя и было выкрашено недавно, прошлым летом, зеленой краской. Ни единого человека не было видно вокруг. Поезд прошел час тому, следующий не скоро. Пристав дернул за ручку дверь, оказалось заперто, поэтому он кулаком забарабанил в косяк. — Открывай! Внутри послышался кашель, вслед за ним какой-то звук, то ли бубнеж, то ли ругань, и только после этого раздался скрип железа, видимо, засова. — Кого там черти несут, — раздался довольно молодой голос. — Открывай! — рявкнул пристав, Миша даже вздрогнул, не ожидал такого от поручика. — Ах, это вы, Александр Иванович, — голос за дверью помягчел. — Я это, да отворяй, черт нерусский, — Авчинников не скрывал улыбки на лице. — Чай не лето. — Сию минут, — голос чертыхнулся, и дверь распахнулась. — Чертов засов застрял. — На пороге стоял рыжий малый лет сорока с куцей, слегка посеребренной бородкой. — Здравствуй, Иван Егорович! — Александр Иванович, — расшаркался мужчина. — Так и будешь нас на пороге держать?