Кровь стучала в висках. В тот момент, когда наносил удары, он сам себе не принадлежал. Какой-то черт толкал его вперед, призывая бить еще и еще. На этот раз им повезло. Обещанные иконы в количестве трех штук оказались на месте. Именно те, которые им описывали… Вечерело. Шины «Москвича» уютно шелестели по гладкому полотну шоссе. Хорошо, что подельники выбрались вовремя, до темноты. Правда, едва не увязли в грязи – пришлось выталкивать машину. Но теперь колеса мерили километры прямой асфальтовой стрелы, рассекающей леса и поля. И впереди ждали дом, тишина. А потом – деньги. Да, за иконы обещали хорошие деньги. Живи и радуйся. Но у Жигана настроение было вовсе не радостным. – Интересно, убили ее? – спросил он. – Тебе жалко? – усмехнулся Студент, вдавливая глубже педаль газа и выжимая из «Москвича» все возможное. – Да не так чтобы очень. Одной бабкой меньше. – Как в анекдоте, – хмыкнул нервно Студент. Жиган этот анекдот знал. Арестовали убийцу, перебившего с десяток старушек. И следователь интересуется: «Ну как же так? Как вы убили бабку за каких-то двадцать копеек?» – «Ничего вы не понимаете, гражданин следователь. Пять бабок – уже рубль!» Никого и никогда Жигану жалко не было. Он жил в микросоциуме, где воровать и убивать, если ты воруешь не у своих, а убиваешь чужих, не считалось чем-то очень уж зазорным. Тем более убивать за иконы. Вон, двоюродные дядьки его прошлись по домам священнослужителей, пять человек грохнули. И ничего. Жили не тужили. И были уважаемы родичами как хорошие добытчики. Только плохо, что их все-таки арестовали и расстреляли. И другого дальнего родственника – карманника и вора, в общей сложности порезавшего насмерть одиннадцать человек, тоже арестовали и, понятное дело, расстреляли. Нельзя недооценивать окружающий мир, его способность к ответу. В школе, где Жиган с трудом добрался до седьмого класса, учителя говорили: «Действие равно противодействию». Ничего он не запомнил из школьной программы, кроме сложения, вычитания и этого закона, в котором была какая-то изначальная мудрость. – Что, Жиган? Боишься? – хмыкнул все так же нервно Студент. – Ничего я не боюсь! – воскликнул раздраженно Жиган. – И правильно. Бабкой больше, бабкой меньше, от человечества не убудет… Мы рождены, чтобы брать. А они, чтобы отдавать или умирать. Такая непоколебимая уверенность была в этих словах, что Жигана мороз продрал по коже. Он видел, что его подельник слишком сильно разогнался. И не по дороге, по которой сейчас летел вперед «Москвич». А по жизни, по которой он несся, все наращивая скорость и не обращая внимания на мокрую дорогу судьбы и предупреждающие знаки… Жиган вдруг вспомнил о трех паспортах, которые лежали в укромном месте. Родители, когда он появился на свет, как раз кочевали и предусмотрительно получили на него свидетельства о рождении в разных сельсоветах на разные имена. Неважно как, но по этим свидетельствам семья выправила три паспорта. По одному он жил, два прятал. Как бы в ближайшее время не настала пора их использовать. Главное – не упустить момент и вовремя исчезнуть. А может, шепнуть родственникам, чтобы разобрались со Студентом? Нож в печень – и концы в воду. И живи себе как раньше. Поймав на себе взгляд, Студент зыркнул в его сторону: – Чего смотришь? Не нравлюсь тебе таким? – Нравишься, Рома. Очень нравишься, – с тоской произнес Жиган. Ему пришла в голову светлая мысль – а может, не стоит ждать. Попросить остановить машину, чтобы отлить. Да и ножичек Студенту в шею. Прямо сейчас. Не откладывая в долгий ящик… Глава 11 – Сказал, что монеты только на лом и годятся, – вздохнул высохший старичок с характерным алкогольным отливом кожи. – По весу мне и насчитал деньги, себе взял треть. Сказал, что ему тоже на жизнь надо, иначе чего он со мной возится? Ну, я ведь с понятием. Пускай так будет. – Сколько монет передали ему? – спросил Уланов. – Пять. Ну, получил немножко. На жизнь хватило. Еще и телевизор новый справил… В помещении парткома ГУВД Москвы была толкотня, как перед подготовкой к первомайской демонстрации. Места там было много. Особенно радовало изобилие столов и стульев. Теперь за каждым столом кого-то допрашивали. И все это столпотворение устроил Уланов. Листая книжки и тетради Гетмана, он предположил, что большинство телефонов и отметок в них относятся к деловым контактам. То есть это люди, с которыми у спекулянта были отношения купи-продай. Уланов выделил для начала первые полсотни телефонных номеров. Направил запрос в МГТС, установил адреса абонентов. И выписал пачку повесток. Потом созвонился с руководителем факультета Высшей школы милиции, которого неплохо знал еще в бытность того начальником отдела МУРа. Тот выделил для благого дела пару десятков курсантов. Те вместе с участковыми обошли все адреса и вручили повестки под роспись. Было решено не тянуть кота за хвост и обработать первую партию свидетелей за один-два дня. Для этого к мероприятию привлекли свободных оперативников из следственной группы, а также несколько самых подготовленных курсантов. Уланов тщательно составил опросник, рассчитанный на разговор как со случайными деловыми партнерами Гетмана, так и с его близкими знакомыми. «Когда познакомились с ним? Какие отношения? С кем общался?» Но главное – коммерческая и коллекционная деятельность. И ордена. Видели ли у него ордена? Продавали? Покупали? И вот теперь в помещении парткома царила сумасшедшая суета. – Спасибо, – кивнул Уланов, протягивая старичку протокол. – Распишитесь здесь, здесь и здесь… – А чего, продешевил я? – осторожно спросил тот. – Мягко сказано, – хмыкнул Уланов. – Вот же фашист он поганый! Сразу рожа его не понравилась. – Вы свободны. Вас проводят… На стол перед Улановым курсант положил очередной протокол допроса. Еще одна бабулька призналась, что продала антикварные золотые изделия Хмельницкому. Тоже за бесценок – мол, вещи старые, дряхлые, только на лом их. К концу следующего дня Уланов имел пачку протоколов допросов и объяснений. Подтверждалось, что Гетман был человеком беспринципным, жуликоватым и до безобразия жадным. С одной женщиной он торговался из-за десяти рублей больше часа. Но самое важное – в ходе допросов были установлены факты сделок с драгоценными металлами. А это уже – хороший козырь в разговоре с этим жуликом. Теперь оставалось главное – допрос Гетмана. Характер у минздравовского снабженца с прошлого раза вряд ли поменялся. Да, теперь у Уланова есть чем на него давить, но нужны не просто его признания и обещания сотрудничества. Нужно, чтобы он сдался полностью, бесповоротно, чтобы выдал все, что знает, и мечтал бы еще узнать, лишь бы доставить удовольствие органам следствия. Для этого надлежало выстроить план допроса, вплоть до каждой реплики. Тут Уланов очень кстати вспомнил, чему его учили. Год назад он был на курсах в Академии МВД СССР, где не на шутку увлекся темой методики допросов в условиях противодействия объекта. У заведующего кафедрой судебной психологии имелись интересные наработки, и он неоднократно делился опытом с пытливым оперативником, давал ему литературу, как правило, закрытого характера. С некоторыми положениями этих методик Уланов не соглашался. Некоторые были просто бесполезны. Но ряд психологических приемов он с того времени использовал, притом достаточно успешно. Сознание играет большую роль в поступках. Но корни этих поступков лежат в бессознательной сфере, в тех темных глубинах, где мозг работает в своем режиме, просчитывая варианты, давая установки. Лучший способ переломить волю допрашиваемого – это тонкими манипуляциями с подсознанием заставить его самого найти оправдание капитуляции. Ну и, конечно, грубые рычаги необходимы – куда же без них. Без точки опоры не перевернешь не только Землю, но и человека. А точкой опоры у Уланова была та самая пачка протоколов допросов людей из записных книжек Гетмана. И вот настал момент новой встречи в кабинете для допросов ИВС на Петровке. – Не скажу, что рад встрече, – кивнул в ответ на приветствие Гетман. Приветливости в нем не добавилось. Он был все так же подчеркнуто сух, не склонен к лишним разговорам. Ну и ладно. У Уланова был перечень вопросов, и пора было начинать их задавать. Поехали: – Вы на Трехгорном Валу живете? – Да. – Работаете в Минздраве? – Да. Заместитель начальника ХОЗУ. – Ваша дочка с отличием закончила школу. Будет поступать в медицинский? – Да. Уланов задавал вопросы, в большинстве своем не относящиеся к делу. Но его целью было не получить ответы. Просто психологи установили – чтобы подсознание человека вошло в режим контакта и был пробит черепаший панцирь отторжения и недоверия, нужно, чтобы собеседник пять-шесть раз подряд сказал да. Гетман и сказал. И чувствовалось по тону, что это срабатывало. Начиналось втягивание в диалог. – Ну, вот и отлично, – кивнул Уланов. – Теперь старый вопрос – про орден Ленина. – Я исчерпывающе ответил, – буркнул Гетман. – Бронислав Анатольевич, дело на контроле в ЦК. Вы единственный знаете, что к чему. Неужели вы думаете, что мы оставим вас в покое? – Но я правда ничего не знаю! – с нотками злости произнес допрашиваемый. – Вот, – Уланов вытащил из кейса пачку объяснений. – Показания двух десятков ваших клиентов. Которых вы так изящно обманывали при скупке вещей. – Это я предметы для коллекции собирал! – рявкнул Гетман. – Вы скупали золото. Говорили – на лом и переплавку. Это, Бронислав Анатольевич, статья восемьдесят восьмая. Там наказание вплоть до расстрела. Конечно, у вас масштабы не те, так что жизнь вам сохранят. Но с учетом обстоятельств лет двенадцать получите легко. – Что? Да я просто коллекционировал монеты! – Тут ведь как повернешь дело… Мне сказали вам официально передать. Двенадцать лет. – Уланов посмотрел на часы и сказал: – Все, некогда мне с вами лясы точить. Он нажал на кнопку, и тут же появился проинструктированный заранее выводной – при сигнале он должен был прибыть незамедлительно. – Забирайте, – равнодушно махнул рукой Уланов. – А как… – начал было Хмельницкий. – До свидания, Бронислав Анатольевич. Разговор закончен… Через час позвонили из ИВС и сказали, что арестованный просит встречу с оперативником, с которым только что говорил. – Обойдется, – сказал Уланов. – Пускай посидит.