– Ургазир, быстрее! – Ее голос звенел от напряжения, но маг и так не терял времени даром. Установив над отчаянно сопротивляющимся Фуссо сложную магическую воронку из переплетающихся белых линий, поднес к ней голову спящего мальчика и, пробормотав какие-то слова, начал втаскивать это светлое сияние в княжонка. И оно всасывается в сереброволосое темя, словно дымок в вентиляцию. Шок, который я испытала, едва разглядев мальчишку, похожего на меня теперешнюю, как отражение в зеркале, постепенно уступает место возмущенному осознанию происходящего. Сразу встали на место не сходящиеся между собой части загадки, не дававшей мне покоя последнюю пару дней. Но мое возмущение от этого не стало меньше, наоборот, выросло в разы. И теперь я собираюсь потребовать у своей наставницы объяснений, а если они меня не устроят, вряд ли придется ей учить строптивую иномирянку. Ведьмы взволнованно закричали, глядя в сторону тающего саркофага, и я невольно повернулась туда же. Ох, колобок, да что ж это творится-то?! Он и не подумал растаять до конца, наоборот, набрал цвет и полыхает теперь ядовито-зеленым пламенем. Оглянулись на саркофаг и демоны. Едва увидев эти всполохи, черный наемник выдал еще не слыханную нами сложнейшую комбинацию непонятных слов, а мой учитель побледнел до синевы. – Роул, что это такое? – голос Сирени звенит как металл. – О, я и забыл, – в словах князя сквозь притворное сожаление звучат нотки торжества. – Один маг, имени не знаю, наложил проклятие быстрой старости. Если Эрифиус в течение часа не вернется на свое место, оно вступит в силу. С мальчишкой начнут… – Заткнись! – рявкнул в сторону князя Ургазир и повернулся к дикой ведьме: – Все темные маги знают об этом заклинании. Только кастуют его очень редко, слишком неприглядные изменения. Прости, Латринея, но оно не имеет обратного хода. Эри придется срочно вернуть в саркофаг. Давай его мне, времени остается в обрез. – Ну нет! – начиная постреливать колючими молниями, шипит ведьма. – Я слишком долго ждала, чтобы вот так сразу его отдать! – Ты не понимаешь, в саркофаге сейчас для него спасение, – умоляюще протянул к ней руки демон, не обращая внимания на синих ос, впившихся в его кожу. – На воле он за три дня превратится в древнего старичка. И никто не сумеет помочь – чтобы вывести противоположное заклинание, нужно несколько лет работы. Я даю тебе слово, что сам этим займусь, ничего другого не стану делать, пока не найду способ уничтожить проклятие. – Он говорит правду, – не выдержал Роул. – Единственное спасение для племянничка – снова вернуться в стазис. Мне искренне жаль, я всегда относился к нему с пониманием. Тонкая молния ужалила князя, и он рухнул на пол, но во мне впервые за несколько дней ничего не дернулось от этого удара. В этот момент мои симпатии были совсем на другой стороне. – Ургазир, – голос ведьмы стал спокойнее и тверже, видимо, она приняла наконец решение, – скажи мне… Дальше разговор пошел на непонятном мне языке. Наверное, это правильно, что наставница не хочет посвящать всех подряд в свои планы, слишком много вокруг желающих получить эти проклятые сокровища. Демон говорил мало и мрачнел с каждым словом, произнесенным ведьмой, а она тараторила, не умолкая, пытаясь убедить его в своей правоте. Наконец он выдавил сквозь стиснутые зубы короткое слово, и резко обозначившиеся скулы застыли в горькой усмешке. – Кэт! – тоном наставницы окликнула Сирень. – Мне нужна твоя помощь. Иду. Как не помочь в таком серьезном деле?! – Что делать? – останавливаюсь перед ней. – Закрой глаза и помолчи, мне нужно провести небольшую проверку, – обыденно приказала она, передавая спящего мальчишку Малине. Всего-то? Я послушно прикрыла глаза и в наступившей мертвой тишине некоторое время терпеливо ждала, когда мне разрешат их открыть. А потом вспомнила, что могу смотреть сквозь веки внутренним зрением, и попыталась себя настроить. Почему-то вышло не сразу, а когда получилось, я даже растерялась от изумления. Вокруг меня мягко гасли зеленоватые всполохи, а прямо перед лицом цвело белое пламя. «Что происходит?» – попыталась выкрикнуть я, но язык отчего-то не послушался. Запаниковав всерьез, почти успеваю распахнуть глаза, но в этот момент меня подхватил невесть откуда взявшийся смерч и, закружив до тошноты, до боли в висках, потащил куда-то в темноту. Глава тринадцатая День тринадцатый, самый страшный Все было неправильным. И совершенно не таким, как всегда. Еще не проснувшись окончательно и даже не открыв глаза, я уже чувствовала, что все вокруг стало чужим, незнакомым и необъяснимым. Хотелось сосредоточиться, задуматься о происходящем, понять, что случилось… но мысли бродили в голове бесцельно и неприкаянно, как вырвавшиеся зимой на свободу козы. Вроде все то же самое, но нигде нет ни клочка травки, ни ветки с листочками. А все многоцветье мира безжалостно урезано всего до двух цветов, черного и белого, и последний явно доминирует. И свистит в пустом поле бесконечная студеная пурга, забивая промерзлые белые крошки в шерсть до самой кожи. «Нет, Катька, не раскисай», – одергиваю себя, пытаясь собрать вялые мысли в мало-мальски связную кучку. Нужно что-то вспомнить, что-то очень важное, я это определенно знала… но никак не могу найти в путанице рассуждений. Со мной часто бывает: увижу по телику актера или шоумена, и ведь знаю назубок, и как зовут, и на ком женат, и фамилию сто раз раньше называла, а в этот момент не могу. Путается в уме что-то похожее, вот точно знаю, не оно, но отделаться никак не получается. Есть, конечно, на такой случай один смешной, но верный способ: нужно вдумчиво повторять таблицу умножения, начиная с единицы, меня ему еще в первом классе мама научила. А кстати, про маму… чем там у Сирени проблемы с сыном закончились? Мне почему-то плохо конец процедуры запомнился, вроде она помочь просила и я даже подошла к саркофагу… От нахлынувшего воспоминания об уносящем меня смерче в голове снова закружилось, и сразу возникло страшное подозрение. Неужели меня еще раз затащило в дыру между мирами, как в то несчастливое утро? И если так, то куда же выкинуло в этот раз? Я заторопилась, попыталась открыть глаза, осмотреться, но почему-то никак не получалось. Вначале такое осторожное и неуверенное, но навязчивое предположение, что со мной стряслось что-то очень скверное, крепло с каждой минутой. «Да что за напасть!» – расстроилась я и протянула руку потрогать, что там у меня с лицом. Но рука почему-то не протянулась, как я ею ни дергала. У меня вообще было чувство, что руки меня не слушаются. Словно отсохли. И одна, и вторая. Тогда я попыталась шевельнуть ногами. Вначале ничего не происходило, но после отчаянной третьей попытки возникло ощущение движения. И в тот же момент оттуда, где были ноги, донеслись странный скрежет и глухое шарканье. И эти неправильные, невозможные звуки расстроили меня просто до отчаяния. Нет, это слуховая галлюцинация… или совпадение. Чем бы я могла так скрести, если хожу в мягких сапожках? Но на всякий случай стоит проверить. Я резко дернула ногой – скрежет повторился. Дернула два раза подряд, неприятный лязг повторился два раза. Еще минуты две я повторяла свои опыты, пока окончательно не убедилась, что ошибки быть не может. Однако паниковать не стала, попытавшись найти происходящему логичное объяснение. Несколько минут я терпеливо обдумывала разные предположения, пока с досадой не признала – слишком мало еще у меня фактов, чтобы делать какие-то выводы. Зато обнаружила, что постепенно начинаю соображать все четче, и, порадовавшись этому обстоятельству, тут же сама себе выдала задание. Придумать способ проверить, что с глазами. И скоро выяснилось, что изобретать ничего не нужно, достаточно напрячь память. Была у нас в интернате одна девочка, такая гибкая, что могла пальцами ноги почесать себе голову. И все мы, глядя на нее, тоже пытались научиться, почему-то тогда это казалось очень нужным умением. Вот и я тренировалась, и хотя особых успехов не достигла, но все же кое-что могу. Привычно изогнувшись, пытаюсь дотянуться ногой до лица… и вдруг с изумлением обнаружила, что не лежу на постели, как считала до этого мгновения, а сижу на корточках. Именно такие ощущения вдруг возникли у меня, а затем я почувствовала и твердый пол под босыми ногами, и руки, вытянутые вперед и в стороны и к чему-то привязанные. Легкая паника, охватившая меня в этот миг, стремительно вырастала в истерику, и пришлось приказать себе не распускать нюни. Истерика это именно то состояние, какого не следовало допускать ни в коем случае. Уж это-то я выучила на всю жизнь. Поэтому пару раз медленно и с чувством повторила про себя таблицу умножения и снова предприняла попытку дотянуться ногой до подбородка. Исходя из того что руки привязаны и свалиться я не смогу, насколько возможно откидываюсь назад, повиснув на цепях, и тянусь ногой к лицу. Плотное покрывало удалось зацепить пальцами с первого раза, и меня вначале даже поразило такое везение. Но когда ткань упала и я наконец смогла рассмотреть свои руки, все остальные мысли и рассуждения на некоторое время перестали существовать. Я почти сразу поняла, что именно означает увиденное мной. Вот поверить было намного труднее. Мысли заполошно метались в голове, как куры, которых пытается поймать заигравшийся щенок. Не помогала даже таблица умножения. В душе горело яростное желание выдрать из стен намертво вмурованные толстые цепи и пойти крушить все и всех подряд. Да так, чтобы ни одной вещички целой не осталось, чтобы летели вслед клочки и истошные крики. Я даже подергала свои цепи и поочередно, и вместе, но быстро убедилась, что здесь все сделано на совесть. Или на страх?! Только после того как немного остыла, пришло ясное понимание: именно потому меня и посадили на цепи, когда была еще в бессознательном состоянии, что боялись этой безудержной ярости. А значит, не отпустят до тех пор, пока не убедятся, что я не опасна. Стало быть, мне позарез нужно изобразить кротость и покорность. И пусть в школьном театре у меня не нашли особых талантов, заявив, что лицо маловыразительное, здесь я постараюсь сыграть свою роль на «отлично». Ведь на моей нынешней морде никакой выразительности не предусмотрено самой природой. Я подоткнула под себя покрывало и, опустившись на ноги, принялась продумывать план. Для начала решила не кривить душой хотя бы с самой собой. Вот почему я упорно называю свои нижние конечности ногами? Когда на самом деле из тела торчат корявые и огромные, не меньше семидесятого размера, лапы. Издали похожие на петушиные, а вблизи отлично видны чешуйки, шипы и острейшие когти. И рук у меня теперь тоже нет, вместо них – гигантские крабьи клешни, крепко прикованные за те места, где должны быть запястья, массивными металлическими браслетами. А цепи растянуты в стороны таким образом, чтобы я никак не могла одной клешней дотянуться до другой. Все правильно, ведь крабьи клешни легко перекусывают металл, и проблем с освобождением в противном случае для меня бы не существовало. Еще с полчаса я с интересом осваивала постепенно просыпающиеся ощущения и открыла массу интересных особенностей, о которых и не подозревала раньше. Ну то, что Фуссо видел в темноте, я подозревала и прежде, а теперь убедилась воочию. Или это не совсем правильное выражение? В настоящий момент я не вижу глазами стен, пола, цепей и собственных клешней, в камере нет ни одного источника света. И окон нет. Зато чувствую все до мельчайших подробностей по изменениям температуры. Естественно, интенсивнее всего свечусь в темноте я сама. Еще чутко слышу все происходящее за пределами толстых стен. Сопение нескольких охранников за дверью меня даже позабавило. Кроме того, оказалось, что мой новый организм тонко воспринимает запахи, каким-то десятым даром ощущает почти незаметные колебания камней пола и стен, а также прекрасно ориентируется во времени суток. Например, я прекрасно знала, что сейчас ночь чуть перевалила за тот мрачный промежуток, который здесь называют ведьминым часом. Разумеется, я не из примитивного любопытства изучала возможности своего нового организма. Ведь другого у меня нет, значит, нужно знать о его достоинствах и недостатках как можно точнее. И постараться больше никому не доверять, достаточно и тех ошибок, за которые заплатила собственным телом. Если бы я могла плакать, то, дойдя до этого рассуждения, обязательно почувствовала бы на щеках соленые капли, но в этом теле, как выяснилось, такая функция не предусмотрена. Да я даже глаза прикрыть не могу, нет у меня теперь ни век, ни ресниц. «Зато понятно, зачем на мою голову намотали плотное покрывало», – вздохнула я по привычке, и из пасти вырвалось сердитое шипение. Все, хватит себя жалеть, ничего этим не изменишь. Пора приступать к разработке плана действий. Обиды и выяснения отношений я отбросила сразу. Нет, не насовсем, просто отложила в дальний уголочек памяти. И мечты о побеге, тщательно просчитав варианты, тоже отмела как несбыточные. Чтобы бежать, нужно иметь как минимум представление о том, куда бежать и чем потом заниматься. А посвятить свою жизнь копанию погребов или цирковым фокусам я всегда успею. Значит, делаем вид, будто ни на кого не сердимся и никого не хотим убить. Трудновато, но не невозможно. И лучше всего это прокатит, если я прикинусь потерявшей память. Нет, не совсем, чтобы не отправили в подземелье к другим крабам, а так, наполовинку. И разговаривать тоже не стоит, впрочем, я и сама пока не знаю, доступно ли мне это умение. Как же попробовать? Оглянувшись на дверь, за которой сопят гольды, уже приоткрыла было пасть, да захлопнула снова. Опять чуть не сглупила – может, и у них слух не хуже моего? Поэтому нужно придумать, что сказать. Попросить пить? Нет, не хочется. Тогда есть? Что-то внутри включилось от этой мысли, и я решилась. – Мясссо-о… – прошуршало так оглушительно, что я даже загордилась, надо же, а говорю-то я намного громче, чем Фуссо. И только минут через пять, не дождавшись из соседней комнаты никаких признаков суматохи, начинаю понимать, в чем дело. Это я просто слышу теперь намного лучше, чем говорю. А как же тогда Фуссо выдерживал общество шумных ведьм и звонкий голос князя? Ведь он должен был вонзаться в мозг, как острый нож. А краб не выказывал никакого недовольства, интересно, просто терпел или у него есть способ снизить восприятие звука? Вернее, теперь у меня. После нескольких экспериментов и небольшой тренировки в ушных щелях все же обнаружились створки, которые сжимались, если звук становился нестерпимо громким. Правда, для определения этой способности мне пришлось немного поскрести когтями пол, но на какие хитрости не пойдешь ради науки. Продолжая изучать свои возможности и строить планы, я не переставала следить за звуками, раздававшимися за пределами ближайших помещений, и осторожные шаги услышала задолго до того, как они прозвучали под дверью в мою камеру. Зазвенел в двери ключ, скрипнули петли. Даже не оглядываясь, по тепловому силуэту понимаю, кто стоит в проеме, и, несмотря на свое твердое решение не поддаваться эмоциям, начинаю закипать. Ну почему именно он? Что, у всех остальных не хватило совести или смелости первыми посмотреть мне в глаза? Он немного постоял на пороге, потом решительно шагнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. «А почему не проснулся ни один гольд?» – вдруг запоздало спохватилась я, ведь шел он, не таясь, и с дверью возился спокойно, не волнуясь, что поймают. Значит, имел право? Но в таком случае хоть один лупоглазик должен был вскочить, чтобы проверить, кто это звенит ключами. Не сходится. Следовательно, он знал, что не разбудит их. И тогда получается, что не так-то он прост, как я считала. – Кэт, ты уже проснулась? А голос у него красивый. И почему-то очень виноватый. Ну уж нет, вот это он зря. Я-то прекрасно знаю, кто и насколько виноват в моем нынешнем горе. И не собираюсь отыгрываться на невиновных и детях. – Дассс… – как художественно я теперь умею шипеть, – давноссс. – Это хорошо. Сейчас я тебя освобожу, и мы отсюда уйдем. Я их всех усыпил. Они забыли, что я маг, – отпирая кандалы на моих клешнях, спокойно вещает он, – и не знают, что за эти годы прочитал все магические книги, какие впрок заготовил для себя Роул. Вот и все, идем. Но я в таком шоке от услышанного, что не могу не то что идти, а и выговорить хоть слово. – Кэт, ты все поняла? Уходим. – Эриссс… – Как ему объяснить, что у меня совсем другие планы? – Кэт, некогда. Я все приготовил, нужно торопиться. – Нетссс… я не пойдуссс… – У тебя что-то с ногами? Не слушаются? – пытается догадаться он. – Ты пробуй, заставляй их шевелиться. У меня тоже не сразу пошли, но мозг у краба тогда был маловат, мне не хватало места. Потом я догадался, как его можно увеличить, тебе сейчас должно быть проще.