– А Восточный фронт? – спросил маршал Левченко. – Как вам известно, бо́льшая часть нашей 11-й армии перешла на сторону правых. Силы правых теперь насчитывают двадцать пять дивизий, но их наступление под Ярославлем, несомненно, лишь разведка боем. Земля содрогнулась от слабых отголосков дальнего мощного взрыва. Тени, тянувшиеся по всему просторному помещению от свисающих с потолка ламп, запрыгали. – Пошли разговоры об отступлении в Москву, строительстве укреплений и баррикад и подготовке к уличным боям, наподобие тех мер, что были приняты семьдесят с лишним лет назад. – Совершеннейшая глупость! Если мы свернем Западный фронт, НАТО обойдет нас с севера и соединится с правыми в Твери. В Москве паника начнется сама собой, даже без их усилий. У нас есть выбор лишь из трех вариантов: контратака, контрудар, контрнаступление. Командующий округом тяжело вздохнул и молча уставился на карту. – Я знаю, что у Западного фронта мало сил, – продолжал маршал, – и намерен для его укрепления перебросить армию с Восточного фронта. – Что? Так ведь у нас и без того серьезные трудности с обороной Ярославля. Маршал усмехнулся. – Нынче у многих командиров беда в том, что они склонны рассматривать проблему только с военной точки зрения. Потому и не видят дальше беспросветной тактической ситуации. А вот скажите, глядя на карту: неужели у правых не хватает сил, чтобы взять Ярославль? – Я так не считаю. 14-я армия – отборная сила с мощной бронегруппировкой и низковысотными ударными силами. Продвигаться менее чем на пятнадцать километров в день, не испытывая при этом серьезного сопротивления, для них это… Такое впечатление, что они намеренно сдерживают темп. – Совершенно верно, они смотрят и выжидают. А смотрят они на Восточный фронт! И если мы перехватим инициативу на Восточном фронте, они и дальше будут смотреть и выжидать. Возможно, даже пойдут на сепаратные переговоры о перемирии. Командующий округом давно уже держал в руке очередную сигарету, но не закуривал, а, похоже, совершенно забыл о ней. – Предательство армии на Восточном фронте действительно было для нас как нож в спину, но некоторые командиры увидели в этом предлог для того, чтобы перейти к пассивной стратегии. Это продолжаться не должно и не будет! Конечно, нельзя не признать, что тех сил, которые мы сегодня имеем в Московском регионе, недостаточно для того, чтобы полностью переломить положение. Наша надежда на резервы из Кавказского и Уральского округов. – Ближайшим соединениям Кавказского округа потребуется не меньше недели, чтобы подготовиться к перебазированию и добраться до места. А если учесть соотношение сил в воздухе, то и еще дольше. 5 января, Москва Карина и старший лейтенант на том же многострадальном «газике» въехали в город уже в четвертом часу дня. Только что объявили воздушную тревогу, и на улицах не было ни души. – Майор, я уже тоскую по своему «Т-90»! – вздохнул старший лейтенант. – Я закончил курсы командиров бронетехники и примерно тогда же расстался со своей девушкой. Зато, когда прибыл в часть и увидел этот танк, мое сердце снова воспарило. Я положил руку на броню, и она оказалась гладкой и теплой, как девичья кожа. Ха, да что там девушки!.. Вот она, настоящая любовь для мужчины! А не далее как сегодня утром моя любовь словила ракету «Мистраль». – Он снова вздохнул. – Возможно, до сих пор горит. В это время они услышали сливающиеся в частую дробь разрывы на северо-западе – несомненно, это была ковровая бомбардировка; уже весьма редкое явление в современной воздушной войне. А лейтенант заново переживал утреннюю драму. – Полминуты не прошло, а танковой роты как не бывало. – Враг потерял не меньше, – ответила Карина. – Я сразу же тщательно изучила поле боя. Потерь с обеих сторон было примерно поровну. – Я думаю, что где-то один к одной и двум в их пользу, – уточнил танкист. – А вот по вертолетам, наверно, хуже, но вряд ли больше, чем единица к одной и четырем десятым. – Но в таком случае преимущество должно было остаться на нашей стороне. Ведь у нас было определенно больше техники. Почему же верх взяли они? Танкист оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Карину. – Майор, ты же специалист по радиоэлектронной войне! Неужели не понимаешь? Все ваши игрушки – системы управления и связи пятого поколения, боевые трехмерные дисплеи, симуляторы динамической ситуации, оптимизатор плана атаки, да что угодно – отлично смотрелись в имитационных сражениях. Но в реальных боевых условиях я видел на экране только две надписи: «ОШИБКА СВЯЗИ» и «НЕ УДАЛОСЬ ВОЙТИ В СИСТЕМУ». Взять, к примеру, сегодняшнее утро. Я понятия не имел, что происходит спереди и на флангах. Я получил только один приказ: «Вступить в бой с врагом». Ах, если бы мы оставили хотя бы половину сил во втором эшелоне, враг не прорвался бы через наши позиции. Вероятно, так было на всем фронте. Карина знала, что в только что закончившемся сражении с обеих сторон сошлись, пожалуй, больше десяти тысяч танков и тысяч пять вертолетов. За этим разговором они доехали до Арбата. Еще совсем недавно популярная пешеходная улица была совершенно пуста; витрины многочисленных антикварных магазинов и художественных салонов были заложены грудами мешков с песком. – Моя стальная любовь вела себя лучше некуда. – Старший лейтенант вновь вернулся к утреннему бою. – «Челленджер» я подбил, это как пить дать. Но мне так хотелось завалить «Абрамс», понимаешь? «Абрамс»… Карина перебила его, указав на вход в один из магазинов. – Здесь умер мой дедушка. – Но сюда вроде бы никаких бомб не попадало. – Это случилось двадцать лет назад – мне было всего четыре года. Зима в тот год выдалась жутко морозная. Отопление отключили, в комнатах на стены намерз лед. Я сидела, прижавшись к телевизору, чтобы хоть немного согреться, и слушала, как президент обещал «дорогим россиянам» теплую зиму. А я была голодная, замерзла и плакала. Дедушка смотрел на меня, молчал, молчал, а потом придумал. Он взял свою военную медаль, которой очень дорожил, и мы с ним отправились сюда, на Арбат. Здесь тогда была толкучка, где можно было продать все что угодно, от водки до политических убеждений. Какому-то американцу приглянулась дедушкина медаль, но давал он за нее всего сорок долларов. И все время насмехался, дескать, ордена Красной звезды и Красного знамени вообще ничего не стоят, а вот за орден Богдана Хмельницкого он дал бы сто долларов, за орден Славы – сто пятьдесят, за орден Нахимова – двести и двести пятьдесят – за орден Ушакова. «Орден Победы самый дорогой, но у вас его быть не может, его давали только генералам». Но орден Суворова тоже ценный, и он заплатил бы за него четыреста пятьдесят долларов… Дедушка слушал, слушал и ушел. Мы брели по Арбату, а мороз все крепчал. А потом силы дедушки кончились. Уже почти стемнело. Он сел на ступеньку вон того антикварного магазина и велел, чтобы я шла домой одна. На следующий день его нашли там замерзшим насмерть; одна рука у него была в кармане, а в ней он сжимал медаль, которую заслужил собственной кровью. Глаза у него были открыты, и он до самой смерти смотрел на город, который полвека назад спас от танков Гудериана… 5 января, Генеральный штаб Вооруженных сил Российской Федерации Маршал Левченко впервые за неделю покинул подземный бункер, где находился командный пункт. Он шел под густым снегопадом и пытался разглядеть хотя бы намек на солнце, которое, судя по времени, уже должно было наполовину скрыться за снеговыми шапками, венчавшими верхушки сосен. А мысленно он представлял себе маленькую черную точку, медленно пересекающую оранжевый закатный диск: «Вечный буран», внутри которого находился его сын. Ни одного отца во всем человечестве не разделяло с сыном такое большое расстояние. Назначение, которое получил его сын, породило множество неприятных слухов на родине, а уж как изощрялись на этот счет враги за границей!.. «Нью-Йорк таймс» напечатала на первой полосе самым броским кеглем: «Лучше всех укрывшийся дезертир». Ниже размещался большой фотопортрет Миши с подписью: «В то время когда коммунистический режим агитирует триста миллионов россиян за кровавую бойню против «захватчиков», сын их маршала бежал с войны на борту единственного в стране крупного космического корабля. Он пребывает в полной безопасности в шестидесяти миллионах миль от поля боя – в отличие от большинства своих сограждан». Но маршал Левченко не принимал эту шумиху близко к сердцу. После того как Миша окончил школу и до завершения аспирантуры практически никто из тех, с кем ему приходилось иметь дело, не знал, кто его отец. Руководство космической программы приняло решение оставить Мишу на корабле лишь потому, что он занимался математическим моделированием звездных процессов. Пребывание «Вечного бурана» в предельной близости к Солнцу давало уникальную возможность для его исследований; к тому же космическим комплексом нельзя было управлять исключительно дистанционным методом: на борту обязательно должен был находиться хотя бы один человек. Генеральный директор программы узнал о семейном положении Миши только постфактум, из западных СМИ. С другой стороны, признавал это маршал Левченко или нет, но в глубине души он и впрямь надеялся, что его сын сможет остаться в стороне от войны. Дело было не только в кровных узах; маршал Левченко всегда чувствовал, что его сын не предназначен для войны – возможно, наименее предназначен для нее из всех людей на свете. Хотя и знал, что заблуждается: есть ли на свете хоть кто-нибудь, предназначенный для войны? Кроме того, можно ли было утверждать, что Миша предназначен для звезд? Он любил звезды, посвятил свою жизнь их исследованию, но сам он был полной противоположностью звезде. Он больше походил на Плутон, тихую и холодную карликовую планету, вращающуюся в своей далекой пустоте, вне поля зрения мира смертных. Сдержанный характер и хрупкая фигура Миши наводили на мысль о женственности, но маршал Левченко, опять же в глубине души, точно знал, что этого свойства у его сына нет. Девушки боялись одиночества, а вот Мише оно нравилось. Одиночество было для него пищей и воздухом. Миша родился в Восточной Германии, и день его рождения оказался самым черным днем в жизни маршала. В тот вечер он, тогда еще всего лишь майор, стоял с несколькими солдатами в почетном карауле перед советским военным мемориалом в парке Тиргартен – советские воины в последний раз за сорок лет отдавали долг памяти павшим соотечественникам. А перед ними издевательски ухмылялась кучка офицеров в форме Западной Германии, торчали несколько неряшливых, неуклюжих немецких полицейских, державших на поводках волкодавов – они должны были заменить советский караул, – бритоголовые неонацисты скандировали: «Красная Армия, убирайся домой». Он видел рядом полные слез глаза командира роты и солдат и сам ничего не мог с собой поделать: у него тоже от слез все расплывалось перед глазами. К ночи он вернулся в опустевшую казарму. Назавтра оставшейся группе военных предстояло отправиться в СССР. И тут ему сообщили о рождении Миши и о том, что его жена умерла из-за осложненных родов. После возвращения домой ему тоже жилось трудно. Как и у еще четырехсот тысяч военных и ста двадцати тысяч гражданского персонала, никакого жилья в СССР у них не было, и он, с младенцем Мишей, жил во времянке из профнастила, где зимой было очень холодно, а летом нестерпимо жарко. Его сослуживцы брались за что угодно, чтобы прокормиться: кое-кто продавал бандитам казенное оружие, а кто-то танцевал стриптиз в ночных клубах. Ну а он не изменял честной солдатской службе, и Миша потихоньку рос среди всех этих трудностей. Он мало походил на других детей; казалось, что у него была врожденная способность к терпению, потому что он имел свой собственный мир. Еще школьником начальных классов Миша научился спокойно ночевать в одиночестве в своей маленькой комнате наконец-то полученной отцом квартиры. Сначала Левченко думал, что мальчик читает, но случайно узнал, что его сын подолгу стоит неподвижно перед окном и смотрит на звезды. «Папа, я люблю звезды. Я хотел бы всю жизнь смотреть на них», – сказал он отцу. На свой одиннадцатый день рождения Миша впервые попросил у отца подарок – телескоп. До того он рассматривал звезды в полевой бинокль Левченко. С тех пор телескоп сделался единственным Мишиным другом. Он мог торчать на балконе и рассматривать звезды до тех пор, пока не заалеет восток. Случалось, что отец и сын смотрели на звезды вместе. Маршал всегда норовил навести телескоп на самую яркую из звезд, а сын недовольно качал головой: «Папа, это же неинтересно. Это Венера, а Венера – планета. Я люблю только звезды». Мише не нравилось ничего из того, чем увлекались сверстники. Живший по соседству толстый мальчик, сын начальника штаба десантников, стащил у отца пистолет и в игре случайно прострелил себе ногу. Сыновья другого генерала из Главного штаба больше всего любили ездить с отцом на стрельбище и там палить из всех видов оружия. Но это обычное для мальчиков пристрастие к оружию, казалось, полностью обошло Мишу стороной. В этом он, по общему признанию, на мальчика похож не был. Отсутствие у сына интереса к оружию чем дальше, тем сильнее тревожило Левченко. Дошло до того, что он совершил поступок, которого до сих пор стыдился: однажды он как бы случайно положил свой пистолет Макарова на письменный стол сына. Вернувшись из школы, Миша сразу же вышел из своей комнаты с пистолетом. Он держал его совершенно по-женски, осторожно сжимая пальцами ствол. Аккуратно положив оружие перед отцом, он спокойно сказал: «Папа, ты смотри, пожалуйста, куда кладешь свои вещи». Что касается будущего Миши, то маршал не собирался устраивать его за сына, не считаясь с его мнением. Он не походил в этом отношении на других генералов, твердо решивших, что их сыновья и дочери пойдут по их пути в армию. Но ведь Миша на самом деле совершенно не воспринимал отцовскую профессию. Маршал Левченко не был вспыльчивым, хотя, командуя армиями, не раз резко отчитывал даже генералов перед тысячами солдат. Однако он никогда не выходил из себя из-за Миши. Миша молча и уверенно шел по избранному им пути, не давая отцу повода для беспокойства. Что еще важнее, Миша, казалось, родился с необычайной отстраненностью от мира, которая временами вызывала у Левченко нечто вроде благоговения. Как будто он небрежно бросил семечко в цветочный горшок, и из него неожиданно проросло редкое и экзотическое растение. И он день за днем наблюдал, как росло это растение, тщательно оберегал его и ожидал, когда оно расцветет. Его надежды оправдались. Его сын теперь был самым известным астрофизиком в мире. Пока он отдыхал, раздумывая, солнце полностью скрылось за сосновым лесом, белый снег, покрывавший землю, стал бледно-голубым. Маршал Левченко собрался с мыслями и вернулся в подземный командный пункт. К тому времени прибыли все участники предстоящего совещания, в том числе высокопоставленные генералы и офицеры из командования Западного и Кавказского военных округов. Больше всего оказалось представителей радиоэлектронных войск в самых разных званиях, от генералов до капитанов, только что прибывших с поля боя. В зале заседаний уже шли горячие споры между ними и командирами наземных войск Западного фронта. – Мы точно определили изменение направления вражеской атаки, – сказал генерал-майор Фелитов из Таманской дивизии. – У наших танков и поддерживающей авиации не было проблем с маневренностью. Но связь попросту не работала. Система управления и связи оказалась практически парализована! За два года силы радиоэлектронной борьбы очень сильно разрослись – от батальона до дивизии, от дивизии до корпуса, в их развитие вложили больше денег, чем в любые традиционные вооружения. А что получили в результате?! Один из генерал-лейтенантов, командовавших радиоэлектронной борьбой в регионе, взглянул на Карину. Как и большинство других офицеров, явившихся сюда прямо с передовой, она была одета в перепачканную и опаленную камуфляжную форму, на наскоро умытом лице еще виднелись следы крови. – Вот, майор проделала серьезную исследовательскую работу в области радиоэлектронной борьбы. Генеральный штаб прикомандировал ее для наблюдения как раз за действиями радиоэлектронных войск. Возможно, она, как грамотный очевидец, сможет лучше объяснить произошедшее. Молодые офицеры из ученых, такие как Карина, как правило, не тушевались перед высоким начальством и смело рубили правду-матку. Их часто использовали в качестве рупоров для нелицеприятных высказываний, и данный случай не был исключением. Карина поднялась со стула. – Товарищ генерал, дело обстоит совсем не так, как вы говорите. По сравнению с расходами НАТО на эти цели наши – просто мелочь. – А как насчет электронного противодействия? – продолжил атаку генерал-майор. – Враги могут подавить нашу связь, а мы их подавить способны? Наша система управления и связи только мешала, зато натовская работала так, будто у нее колеса смазали. Карина криво улыбнулась. – Что касается подавления связи противника… товарищ генерал, возможно, вы не в курсе, но именно на вашем участке, именно ваши подчиненные под угрозой расстрела заставили ваше собственное подразделение радиоэлектронной борьбы выключить оборудование! – Так-так… Что, говорите, там случилось? – осведомился маршал Левченко. Лишь сейчас собравшиеся генералы и офицеры заметили, что командующий давно уже вошел и тихонько слушает, стоя в сторонке. Кто-то из генералов поспешно скомандовал: «Смирно!», маршал бросил: «Вольно» и попросил продолжать. – Дело в том, – начал объяснять генерал-майор, – что нашим системам управления и связи собственные средства радиоэлектронной борьбы вредили больше, чем натовские! Сквозь натовские помехи нам удавалось передавать отдельные сообщения. А вот как только наши электронщики включили свои подавители, мы полностью оглохли и ослепли! – Вы не учитываете того, что точно так же ослеп и оглох противник! – возразила Карина. – С теми средствами радиоэлектронного противодействия, которые имеются в распоряжении нашей армии, это единственно возможная стратегия. В настоящее время НАТО уже широко внедрило такие технологии, как скачкообразная перестройка частоты, широкополосный случайный сигнал, системы адаптивной нуллификации, пакетная передача и быстрая перестройка частот[19][Упрощенное разъяснение терминов радиоэлектронной войны. Скачкообразная перестройка частоты: случайное или псевдослучайное переключение несущих частот передатчика в соответствии с шаблоном, встроенным в приемник. Широкополосный псевдослучайный сигнал (с расширенным спектром и кодом прямой последовательности) – при этом методе передаваемый сигнал распределяется в широком диапазоне частот, что затрудняет подслушивание и постановку помех. Система адаптивной нуллификации: способность антенной решетки обнулять сигналы от поставленных противником помех, что позволяет ей поддерживать связь с дружественными антеннами в других направлениях. Пакетная передача характеризуется сочетанием очень высокой скорости посылки сигналов данных и очень короткого времени передачи (поэтому и называется также импульсной передачей) в расширенном частотном диапазоне. Быстрая перестройка частоты: постоянное и очень частое изменение частоты передаваемого сигнала, позволяющее преодолевать поставленные помехи.]. Наши прицельные помехи по конкретным частотным областям были совершенно бесполезны. Единственным действенным методом оставался полный спектр заградительных помех. – Майор, – перебил ее полковник из 5-й армии, – НАТО тоже использует прицельные помехи, причем способна оперировать очень узкими полосами диапазона. Но ведь и в наших системах связи, управления и так далее все, что вы перечислили, заложено с самого начала. Почему же они могут так эффективно подавлять наши системы? – Все очень просто. На каких операционных системах построены наши системы управления и связи? «Unix», «Linux» и даже «Windows 2010». А на каком «железе»? «Intel» и «AMD»! Получается, что мы пытаемся натравить собак, которых натовцы приставили сторожить нас, на их же хозяина! Именно поэтому противник может без труда вычислить, скажем, схемы скачкообразной перестройки частоты в трансляции разведдонесений и использовать для их глушения более многочисленные и более эффективные программные атаки. Незадолго до начала конфликта Главное командование предлагало широко внедрить операционную систему российского производства, но встретило серьезное сопротивление в своих же войсках. Ожесточеннее всех возражала как раз ваша дивизия… – Да, да, примерно так оно и было. Но сегодня мы собрались для решения именно этой проблемы, – перебил маршал Левченко. – Так что хватит болтовни, и начинаем работать! Как только все расселись перед экраном цифрового боевого симулятора, маршал Левченко подозвал одного из штабных офицеров, молодого, длинного и тощего майора с узкими щелочками прищуренных глаз, как будто его ослепило яркое освещение зала и глаза никак не могли приноровиться к нему. – Позвольте представить майора Бондаренко. Его самая заметная особенность – сильная близорукость. И очки он носит не такие, как большинство его товарищей по несчастью. У них линзы вставлены в оправу, а у него наложены на оправу. Они, понимаете ли, толще дна чайной чашки! Но не далее как сегодня утром очки разбились, когда майор в своей машине попал под бомбежку. Потому-то мы и не видим их сегодня. И, насколько я понимаю, контактных линз он тоже лишился, да?