— Да не ерзайте уже, — раздраженно прошептала Зоя. Она была бледна и сухо сглатывала после каждой фразы. — Что вы вертитесь? Ужасно трясете сиденье. — Любуюсь видами, — быстро ответил Зайцев. Улочка была пыльна, тиха, пустынна. А казалось, что кто‑то смотрит — за зеленью, за заборами. Хотя глядели на них только косматые морды подсолнухов. — А вы российцы, значит? — словно почувствовал его тревогу, отозвался возница. — По выговору слышу. Тоже приехали, значит? — Тоже? — Приезжают разные. Зайцев подтвердил. — Слушай, папаша, а что‑то мы едем, едем — далеко еще? — Не. — И сразу: — А что, никак с Англией война скоро? — С Англией‑то почему? — наобум спросил Зайцев. Он ерзал, глядя по сторонам, — вокруг уже точно ничего не говорило о приближении главной улицы. Даже если предположить, что жулик‑извозчик нарочно повез их задами, чтобы содрать побольше. — Что это мы все не доедем никак? — Доедем, — заверил извозчик. Повозка явно двигала из города вон. Извозчика пора было брать за шиворот. Зайцев и сам не понял, что правая рука его ткнулась под пиджак, под мышку. Не успел понять. А голова сама прянула назад — как бы отклоняясь от гудящего промелька пчелы. Только это была не пчела. Сознание, опоздав, отметило звук выстрела — сухой треск. Тело само повалилось на Зою, вытолкнув из‑под обстрела. Лошадь забилась на месте. Что‑то крикнул — а может, и нет — возница. Или Зоя. Может, это он сам, Зайцев, кричал. Еще треск. Он выкатился из повозки. Сдернул Зою за руку. Занял огневую позицию за колесом. Заметил движение. Почувствовал знакомую отдачу в ладони. Еще. И еще. И опомнился, только когда тишина стала оглушительной. Когда ощутил, что в кобуре пусто. Когда увидел, что Зоя с ужасом смотрит на дымящийся пистолет в его руках. * * * Зоя выглядела уже совершенно спокойной, даже порозовела и пила чай, поглядывая поверх чашки то на Зайцева, то на Татьяну Григорьевну. Так, она сказала, ее звали: Татьяна Григорьевна. Особенно испуганной Татьяна Григорьевна не выглядела. Обеспокоенной — да. Но по‑деловому. Зайцев отметил: усадила их так, чтобы не видно было из окна. А потом еще и задернула густую кружевную занавеску. Расставила на столе блюдца. На них — перевернутые вверх дном чашки. Поставила миску с сушками. — Паек армейский. Не жалуемся. В чашку переложила из большой кринки простоквашу. В салфетке принесла хлеб. Вынула варенье. А затем столь же простым хозяйским движением достала из‑под кровати и положила поверх покрывала винтовку. Покрывало было белым и тоже кружевным — под стать занавескам. Не приходилось сомневаться, что выполнены одними и теми же — хозяйкиными — руками. И сейчас ее рука приветливо приподнялась с вороненого ствола винтовки и показала на стол. — Наливайте. Угощайтесь. Чай — астраханский. Простокваша местная, сами корову не держим. Пока. Хотя я предпочитаю козу. Но мужу запах молока не нравится: душок, говорит, козлятиной пахнет. Варенье свое, прошлогоднее, правда. Вы там снимите сами, что засахарилось. Если не по вкусу. Зайцев не мог и думать о еде. — Очень даже по вкусу, — ответила Зоя. — Спасибо. Рука хозяйки снова легла на оружие. В том, что Татьяна Григорьевна вскинет его в момент, прицелится и выстрелит, Зайцев не сомневался. И поразит цель. Он сразу видел, когда человек клал руки умело — будь то руки зубного техника, криминалиста‑эксперта. Или женщины с ружьем. Он чуть отогнул пальцем занавеску. Во дворе ни души. Кроме расписного индюка с до того неприличной штуковиной на голове, что Зайцев засмотрелся. — И часто у вас вот так… озоруют, — наконец поинтересовался он. Она сама так сказала: «озоруют». Впрочем, мог бы и не спрашивать. Винтовку Татьяна Григорьевна достала красноречиво быстро. — Бывает, — спокойно ответила она. Будто разговор шел о погоде. «Если только эту погоду не мы с собой привезли, — кисло подумал Зайцев. — Но неужели кто‑то знал, что мы едем?» — Не любят нас местные, — добавила Татьяна Григорьевна. — Вас? — И вас тоже. Российцев, как они это здесь кличут. На комоде, на кружевной салфетке, малой родственнице занавесок и покрывала, стояла фотография: Татьяна Григорьевна с красноармейцем. Плечом к плечу, головы чуть склонены друг к другу — большего себе не позволили. Лица у обоих серьезные. Муж. Который не любит козье молоко. Выговор у Татьяны Григорьевны и правда был не местный — обычный русский выговор. Салфетка, покрывало, занавески говорили, что досуга у Татьяны Григорьевны много. Жена военного. Он снова глянул на фотографию. — Нас из‑под Пскова сюда перевели, — ответила Татьяна Григорьевна, проследив за взглядом Зайцева. — Они сами, можно подумать, не русские, — пробурчал он. — Они казаки, — возразила она. Зайцев хмыкнул: — Не турки же или папуасы какие‑нибудь. — Мы не можем здесь сидеть бесконечно, — подала голос Зоя. — Да вы поешьте, товарищ Зайцев, — опять пригласила Татьяна Григорьевна. — А то я могу в курятник сходить, яиц набрать. При мысли о скворчащей яичнице Зайцев почувствовал зверский голод. Но мысль о том, что Татьяна Григорьевна выйдет наружу — и неизвестно, поджидают ли там… Эта мысль ему не нравилась совершенно. — Я не голоден. Спасибо. Нам бы до местного НКВД добраться. — Это в самом центре. Где местное НКВД, Татьяна Григорьевна знала очень хорошо. — А мы где? — поинтересовалась Зоя. — Мы далеко? Татьяна Григорьевна пожала ситцевым плечом. Ответ ее был достоин буржуазного физика Эйнштейна с его вредной немарксистской теорией относительности: — Так — далеко. А так — нет. Зайцев опять ощутил укол бессилия: в Ленинграде он бы уже позвонил по телефону. Но судя по ведрам, которые он приметил в сенях, водопровод, электричество и телефон еще не вошли в дома простых новочеркассцев. — На бричке — вмиг обернемся. — Поешьте, товарищ Зайцев. Время есть, — позвала Зоя. — А голод не советчик. — Озорники эти уже все равно тю‑тю, — добавила Татьяна Григорьевна. — Да вы не подумайте. Все не так плохо. Не плохо. Бывают… отдельные элементы. Кулацкие. Недобитые. Они баламутят. Но ре‑е‑едко. — Зайцев недоверчиво хмыкнул. — Вы что? Думаете, у нас каждый день так? Не‑е‑ет, — махнула рукой она. — По пьяни кто шмальнул, может. Скорее всего. «Кто их и правда знает», — подумал Зайцев. Он вспомнил пантомиму‑карусель извозчиков у вокзала. Случайность или нет? А если нет? А если да? Иногда совпадение это просто совпадение. В одном хозяйка была права: именно сейчас метаться уже было поздно. — Слушайте, Татьяна Григорьевна, а насчет яиц — не шутите? Та всплеснула руками: — Да боже ты мой! Ваньку нашего видели? У него так и несутся, только лукошко подставляй. И Зайцев сел к столу. Вышла Татьяна Григорьевна, однако, с винтовкой в руках. Зоя проводила ее взглядом, а потом уставилась на Зайцева. Начинается. На арене Фемида‑Немезида. Он не ошибся. — Кулаки. Вот оно, истинное их нутро. А вы, товарищ Зайцев, кулаков своей рукой прикармливали, — с укором произнесла она.