– Где сейчас Бернштейн? – Сердечный приступ. – А его жена? Виктор пожал плечами. – Либо это место занимаешь ты, либо кто-то другой. Морис чувствовал, как колотится сердце. В задней части достаточно места для фотолаборатории. А в передней можно устроить студию. – Даже не знаю, что сказать, Виктор. – Просто скажи «да». – Но я не могу себе позволить оборудование. – Мы все достанем. – Откуда? – Позволь мне побеспокоиться об этом. Мориса переполняли чувства. Он уже все это видел: где поставит свет, где установит штатив, какие фоновые обои выберет. Это было прекрасно. Маленькое, но собственное дело. Внезапно он почувствовал глубокое изнеможение. Захотелось сесть. Он так долго старался убежать от себя. Бежал, снова и снова, сбрасывая кожу, одну за другой, чтобы пропала вся прежняя жизнь. Чтобы стать полностью неузнаваемым. А здесь он мог вернуться к изначальному «я» – истинному, не испорченному. Каждое утро он будет открывать собственное ателье, со своим именем на двери, с клиентами, которые знают его и здороваются с ним, с его собственной печатью на обратной стороне фотоснимков. Фотостудия: Морис Сарфати, улица Яффо, Хайфа, Израиль. – И что я тебе за это должен? – Ничего. – Я не могу это принять. – Это самое малое, Морис. Я хочу, чтобы у вас все было хорошо. Морис пристально смотрел на него – не дернется ли лицо, не отведет ли глаза, что угодно, что подтвердило бы его опасения о нечестности Виктора. Но тот лишь улыбался своей неотразимой уверенной улыбкой, и Морису ничего не оставалось, как пожать протянутую руку. Ему так хотелось, чтобы они снова могли доверять друг другу. * * * Теперь уже нельзя было не рассказать Ясмине. И он рассказал в тот же вечер, на кухне, когда уложил Жоэль спать. Но не упомянул про первые два визита Виктора, чтобы она не спрашивала, почему он это утаил. Ему казалось, ей лучше знать о том, что Виктор жив. Иначе мысли о том, жив он или мертв, будут постоянно преследовать ее, как беспокойный дух. – Он в порядке, – сказал Морис. – Передает тебе привет. Это была ложь, потому что Виктор ни словом не упомянул о ней. Ясмина продолжала мыть посуду. – Слив снова засорился, – сказала она, и Морис достал плоскогубцы, чтобы открутить трубу. Вот и все. Никаких вопросов о том, когда он уволится из порта, когда сможет открыть студию или доволен ли он. Разумеется, у него на лице было написано, как ему хочется разделить с ней эту радость. Но она не собиралась давать ему эту возможность. Уже на следующий день Морис отправился в жилищное ведомство, чтобы оформить ателье в Немецкой колонии, но Ясмина находила любые предлоги, чтобы не включать эту точку в свой мир, хотя ателье находилось всего в нескольких минутах ходьбы от дома. Ее логика была невероятно проста: раз Виктор для нее не существует, значит, ателье тоже не может существовать. Когда Морис сообщил, что подписал договор аренды в присутствии Виктора, она кивнула, но не проявила никакого интереса. Пока Морис проводил все вечера и выходные, ремонтируя будущее фотоателье, она ни разу не заглянула к нему. Когда он сказал, что ему помогает Виктор, она занялась стиркой. Морис уже жалел, что сказал правду. Он понимал истинную причину этого игнорирования, хотя никогда не заговаривал о ней, – то была не обида на Виктора, а ревность к его дружбе с Морисом. Неважно, что связывало двух мужчин, но Ясмина считала, что Виктор принадлежит только ей. * * * Морис верил, что все получится. Вдохновленный тем, что у него появился свой маленький островок в море неопределенности, он выгреб горы мусора, застеклил разбитые окна, заложил кирпичом дыры, оштукатурил, покрасил, выложил плиткой пол, нашел мебель на аукционах и возвращался домой только поздно вечером, запыленный, с израненными руками. Русские соседи, пекарь Абель и Джеки из порта помогали ему. Морис осознавал иронию: наибольшую поддержку он всегда получал от евреев. Родители Ясмины, прятавшие его от союзников в Пиккола Сицилии. Соседи с улицы Яффо, которые сами мало что имели, но несли ему все, что могли где-то достать. И конечно, Виктор, который взял его под крыло, защищая от любых ведомств. Морису не нужно было звезд с неба. Все, чего он хотел, – это немного нормальности. Возможность начать с того места, где у него отобрали его жизнь, одев в военную форму и отправив на самолете в чужую страну. Благодаря студии он сможет вернуть собственную жизнь. А когда снова станет ее хозяином, думалось ему, он сможет обеспечить семью. Глава 22 Все получилось совсем не так, как надеялся Морис. Известие о том, что Виктор жив, вовсе не успокоило Ясмину. Наоборот. Новость о том, что он в Хайфе и общается с Морисом, выбила ее из равновесия. Возвращаясь домой с рынка, она боялась обнаружить в своей кухне Виктора, потому что Морис не смог ему отказать. Ее приводила в ярость мысль, что именно Морис позволил Виктору вернуться в ее жизнь. Но виду она не подавала. Вместо этого часами бродила по городу, лишь бы не возвращаться домой. Однажды в своих бесцельных скитаниях Ясмина шла вдоль гавани, наблюдая за приближающимся кораблем. Он был белым и отличался от других кораблей, потому что люди, стоявшие на палубе и смотревшие на город, едва возвышались над перилами. Это были дети. Когда лини полетели на причал и корабль медленно пришвартовался, внимание Ясмины привлекла девочка с черными волосами, которая не махала руками, а просто удивлялась, будто не понимая, где она находится. Ясмина попыталась представить себе, откуда прибыла эта девочка, и вдруг увидела себя, это было, наверно, ее самое раннее воспоминание, и скорее даже не воспоминание, а ощущение – пронзительное, похожее на сон: длинный холодный коридор детского дома в Карфагене, другие дети вокруг и семья, входящая в дверь – отец, мать, сын. Она инстинктивно поняла, что это семья, хотя у нее самой никогда семьи не было. Отец, перекинув через руку зимнее пальто, беседовал с монахом, мать в мехах и сын, которому едва исполнилось семь лет, в большой кепке, коричневых ботинках и со взглядом, в котором читалось превосходство: он был здесь самым старшим, и у него имелись родители. Хорошие родители. Казалось, ему разрешили выбрать себе братика или сестренку, потому что он указал на мальчика рядом с Ясминой, но отец одернул его и указал на нее, Ясмину, и сказал слово, которое все изменило: Ebrea, сказал он. Еврейка, как и мы. Одно-единственное слово, которое отличало ее от всех остальных детей. Волшебное слово, как ей тогда показалось, способное подарить ей новую жизнь. В этот момент она родилась, ни часом раньше, и, несмотря на все, что случилось потом, она всегда будет благодарна, что среди всех детей они выбрали именно ее, – мужчина с пальто через руку, его жена в мехах и мальчик с превосходством во взоре, Виктор. * * * Ясмина прошла вдоль ограждения, чтобы посмотреть, как дети спускаются по трапу. Их сопровождали женщины, а на набережной встречали медсестры. Они повели детей к старому автобусу, который подъехал к воротам, был пропущен охранниками и затем свернул на дорогу на север. Когда он проезжал мимо Ясмины, она пыталась отыскать среди детей у окон ту черную кудрявую девочку. – Куда везут этих детей? – спросила она охранников у ворот. – В Шаар ха-Алия. Ясмина пешком пошла следом. Первый раз с момента приезда она покинула город. А когда вернулась, то знала, для чего судьба привела ее в Хайфу. * * * Уже стемнело, когда Морис увидел ее. Воздух был душным и влажным, поэтому многие соседи еще сидели на стульях у дверей домов. Жоэль играла с другими детьми, и вернувшийся со стройки Морис удивленно спросил ее, где мама. Он расспрашивал соседей и искал Ясмину в квартире. А потом приготовил яичницу с помидорами и накрыл стол на троих, стараясь унять беспокойство. Наконец в дверях появилась Ясмина. – Где ты была? – спросил он, но она лишь коротко поздоровалась и ушла мыть руки. Только когда они втроем уже сидели за столом, Ясмина объявила: – У меня новая работа. – Где? – В Шаар ха-Алия. У Мориса кусок застрял в горле. – Но… – Начинаю завтра. – Что это такое? – спросила Жоэль. – Это не лучшее место для тебя, – сказал Морис. – Ах, и кто же это решил? – Тот, кто знает. – Ну да. – Ясмина, они привозят людей из стран, где нет современных стандартов гигиены. Они приносят с собой всевозможные болезни. – Вот почему им нужно больше медсестер. Ясмина налила воды в стакан Жоэль, не глядя на Мориса. – Мы ведь уже прошли все это. Лагеря, колючая проволока… наконец-то у нас все в порядке, не так ли? – Ничего еще не закончилось, Морис.