Часть 54 из 123 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Морис испытывал странную радость от того, что Виктор все отрицал. Так они могли оставаться друзьями. Но с Ясминой все было иначе. Он больше не мог делить с ней постель, не сходя с ума от мыслей.
И однажды ночью он спросил ее. Они лежали в постели, готовые вот-вот заснуть. Морис чувствовал удивительное спокойствие. Ясмина подскочила в постели и принялась все отрицать. А потом скрылась в ванной. Она долго не возвращалась, и Морис все понял. Он встал, прошел в гостиную и включил радио. Открыл окно и посмотрел на улицу Яффо. Скоро война, сказал диктор, с египтянами. Ожидается мобилизация резервистов. Морис закурил. Когда Ясмина вошла в комнату, он увидел, что она плакала. В глаза ему она смотреть не осмеливалась. Он закрыл окно, и она спросила:
– Кто тебе сказал?
Морис молчал.
– Не бросай меня.
– Ты с ним…
– Это было сильнее меня.
Внутри Мориса что-то оборвалось. Бесшумно. Но навсегда.
– Почему…
– Этого никогда не было, – сказала Ясмина, наконец взглянув ему в глаза. Это было не извинение, а твердое решение. – И это никогда не повторится. Я обещаю тебе.
Она взяла его за руку, прижалась к нему. Его тело напряглось. Он больше не мог ей верить. Он высвободился, надел рубашку.
– Куда ты?
– Мне не хватает тут воздуха.
– Не уходи.
* * *
В пекарне еще не горел свет. Луну заслоняли облака. Морис бесцельно брел по пустой улице. Знать, что жена тебе изменяет, – значит окончательно провалиться назад во времени. Нет, даже рухнуть. Теряя слой за слоем броню, что наращивал годами. Ты истекаешь кровью и боишься, что тебя увидят. Вспоминаешь обещание, которое она дала, когда тебе было позволено поднять ее вуаль и поцеловать, а мир баюкал вас на руках. А затем проваливаешься еще глубже, от одного обещания к другому. И с горечью стираешь их из памяти, потому что все они потеряли силу. Пока не вспомнишь самое первое обещание. Когда ты смотрел в ее глаза через окно, широко распахнутые и устремленные на тебя из темноты амбара, в то время как тело Виктора двигалось на ней. «Не выдавай», – умоляли глаза. Взамен она позволила тебе смотреть. Ваше молчаливое согласие. Ее смуглая кожа в лунном свете. Доверие двух незнакомцев. И вот теперь она чужая тебе.
* * *
Он всегда был здесь.
Он был здесь до тебя.
Ты никогда не сможешь заменить его.
Детство в Пиккола Сицилии. Ясмина забирается под одеяло к брату. Его оберегающая рука и первое, запретное вожделение. Их обещание заботиться друг о друге, всегда. Общая ненависть к немцам.
У тебя никогда не было шанса.
Или же у тебя был шанс, но ты его упустил.
Она была твоей лишь какое-то время. Столько, сколько он позволил. Твое счастье было скоротечным, заемным.
Или же она никогда не принадлежала тебе. И ты всегда это знал.
* * *
Под конец ночи ты собираешься с силами, бреешься и идешь на работу. Нужно оплачивать счета и ставить еду на стол. Ты должен научиться жить с болью. Рана не заживет, но жизнь продолжится. Ты не сумеешь простить ее, но, быть может, научишься делить с ней постель и стол. Ради мечты, которая когда-то связала вас вместе. Ради вашего ребенка.
Это же ваш ребенок, несмотря ни на что, правда?
* * *
Когда Жоэль увидела, что отец ждет ее у школы, она отрывисто поприветствовала его, и они вместе пошли домой. Был жаркий день, воздух пах пылью и близкими летними каникулами. На Жоэль были новые теннисные туфли, Морис, как всегда, был в костюме и шляпе.
– Есть вещи, – сказал он, – которые не должны случаться. Но иногда они случаются. И тогда надо спросить себя, чего ты на самом деле хочешь.
– Ты хочешь уйти от мамы?
– Какая у тебя цель в жизни, Жоэль?
– Я не знаю, – неуверенно ответила она.
– У меня никогда не было плана. Вещи просто случались. На самом деле моя жизнь началась только тогда, когда у меня появилась цель. Одна-единственная. И все, что мы построили… это нельзя просто выбросить.
– Почему ты не злишься на нее?
– Знаешь, иногда нужно отбросить свои чувства… Ради общего блага.
– Ты не можешь просто позволить ей изменять тебе!
– Послушай, милая. Я не сказал маме, что ты ее видела. И ты тоже не будешь ей говорить. Ни ей, ни дяде Виктору. Это будет наш секрет.
Жоэль остановилась и покачала головой. Это было неправильно. Это противоречило всему, что для нее олицетворял папá. Не только его словам, всей его жизни.
– Ты всегда говорил, что лгать нельзя!
– Это не ложь. Она знает, что я знаю.
– А дядя Виктор?
– Он говорит то же самое. Что этого не было.
Жоэль молчала. Она будто наткнулась на стену. Она не хотела еще больше осложнять жизнь отцу. Но ее переполняли гнев и разочарование. Впервые папин образ дал трещину. Он не лучше мамы, раз закрывает глаза на ее предательство. И хотя Жоэль изо всех сил старалась походить на него, она была другой. Вспыльчивей. Идеалистичней. Тверже. Разве можно отбросить чувства, если познаешь мир через них? Жоэль не могла вынести того, что отец съеживался буквально на глазах. И как-то за ужином она не выдержала и внезапно сказала, глядя на мать:
– Ты не заслуживаешь папá.
Ясмина испугалась. Морис бросил на Жоэль предупреждающий взгляд. Но ее было уже не остановить.
– Я все знаю! Ты шлюха!
Ясмина выждала мгновение, не вмешается ли Морис. Затем так сильно ударила Жоэль по щеке, что та чуть не упала со стула.
– Неблагодарная дрянь! Мы все делали только для тебя!
Морис впился глазами в Ясмину, словно она дала ему пощечину. Жоэль выбежала из квартиры.
* * *
Морис не узнал, говорила ли Ясмина об этом с Виктором. Встречались ли они тайно. Виктор просто перестал появляться. Прошло несколько месяцев. Атмосфера в квартире остыла, как осенний воздух на улице Яффо, будни тянулись с гнетущей обыденностью. Жизнь их походила на дерево, в которое ударила молния, – снаружи целое, но внутри выгоревшее. Готовое сломаться в очередную грозу. Но гроза так и не пришла. Только война – у Суэцкого канала. И это было, в некотором смысле, удачей. От Виктора не было вестей. Все говорили только о Гамале Абдель Насере. По телевидению показывали толпы ликующих египтян. Англия и Франция послали военные корабли, Израиль провел мобилизацию.