* * * Морису тоже пришлось записаться в армию. Доставая из шкафа свое удостоверение резервиста и форму, он спрашивал себя, оберегает ли его Виктор по-прежнему? Или же позаботится о том, чтобы Мориса отправили на фронт, прямо на передовую? И тут произошло нечто странное. * * * Морис собирался закрываться на обед. Многие мужчины с улицы Яффо уже перебрались в казармы, в городе остались лишь единицы. И тут в дверь вошел этот человек. Хотя Морис никогда его не видел, он показался ему неприятно знакомым. Тесная рубашка обтягивала крепкую волосатую грудь. Не старый, но шея бугристая, вся в рытвинах и бородавках. Словно шкура крокодила. – Yom tov [63], господин Сарфати. – Йом тов. – Вы же еще открыты, верно? – Не дожидаясь ответа, он оглядел портреты на стенах. – Впечатляет. Похоже, перед вашей камерой побывала половина Хайфы. Морис ощутил инстинктивное недоверие. Ни к чему не обязывающая, но на самом деле продуманная болтовня. Дружелюбный голос, за которым скрывается презрение. Фальшивое панибратство. – Чем могу быть полезен? – Мне нужно фото на паспорт. – Конечно. Будьте добры, сядьте на этот стул… Некоторые клиенты чувствовали себя неуютно перед камерой. Но этот человек расположился с такой непринужденностью, будто все тут принадлежало ему. Морис включил лампы. – У меня украли паспорт. В наши дни так много мошенников. Воруют паспорта, переклеивают в них фотографии. Настоящие мастера. И такие предприимчивые! Продают документы людям, которые хотят проникнуть в наше государство. – Арабам? – небрежно спросил Морис. – Шпионам. Вражеским агентам. Весь мир засылает к нам своих лазутчиков. Египтяне. Сирийцы. Американцы. Говорят, здесь ошиваются даже немецкие гои. – Пожалуйста, голову прямо. Морис навел резкость. Рутинные действия успокаивали. – А вы-то сами откуда? – спросил мужчина. Как будто в кресле сидел Морис, а не он. – Из Италии. – А я решил – Тунис. Секретная служба, подумал Морис. Это допрос. – Моя семья бежала от Муссолини. Тунис был относительно безопасен. После войны мы совершили алию. Теперь, пожалуйста, не двигайтесь. – Роммель ведь тоже был в Тунисе? Он все знает, подумал Морис. Он пришел не допрашивать. Он пришел сказать мне, что и так все уже знает. Но зачем? Морис несколько раз нажал на спуск затвора. Через видоискатель он видел, что человека-крокодила не интересует фото. – Вот и все. Вы сможете забрать свои фотографии через три дня. Мужчина продолжал сидеть. Морис не выдавал своего волнения, спокойно вынул кассету из камеры. Это была игра в кошки-мышки. Кто первым проговорится, тот проиграет. Мужчина встал и посмотрел на фотографию в рамке на столе. – Ваша семья? – Да. – Милая малышка. – Оплáтите, когда будете забирать. – Послушайте, – сказал мужчина, голос спокойный, но ледяной. – Если к вам заглянет немец… которому нужно фото на паспорт… скажите ему, что его могут депортировать в любой момент. Если я захочу, он сегодня же сядет в самолет. Или в тюрьму. Подделка документов, незаконный въезд. А если он еще и служил в вермахте… У Мориса внутри все похолодело. – Разве что… он поймет, что задолжал государству, которое пригрело его. – Я не понимаю, о чем вы, – выдавил Морис. – Египтяне сейчас нанимают немецких инженеров. Нацистские специалисты в области ракетостроения, ну вы понимаете. Вернера фон Брауна заполучили американцы, а египтяне берут, что осталось. – Я не имею к этому никакого отношения. – Разумеется. Но знаете, Израилю нужны глаза и уши в Каире. Немец. Настоящий немец. Тот, кто будет держать нас в курсе. И подсыпать песок в шестеренки. Так вот куда ветер дует. Если все это подстроил Виктор, то это изящный план выпихнуть Мориса из страны. – Надеюсь, вам попадется человек, любящий приключения, – сказал Морис. – Кто-нибудь молодой, без семьи. Идеалист. А теперь простите, мне нужно работать. – Увидимся в пятницу. Auf Wiedersehen. Сказано было по-немецки без акцента. Когда человек наконец вышел, Морис осел на табурет и уставился на руки, которые никак не могли перестать дрожать. Потом поднял голову и оглядел комнату. Казалось, что люди, которых он фотографировал, смотрят на него. Сотни свидетелей. Смеющиеся лица, грустные лица, честные лица. Они открылись ему. Они доверяли ему. А он их обманул. * * * Виктор как сквозь землю провалился. Морис перевернул все вверх дном, разыскивая его. В его доме полыхал пожар, и Виктор был единственным, кто мог его потушить. Морис искал в казармах, оставлял сообщения, он съездил в Тель-Авив и даже в Беер-Шеву, где дислоцировались войска. Наконец друг коллеги Виктора дал ему номер телефона. И вот он стоял, обливаясь потом, в телефонной будке почтового отделения на юге страны и слышал голос Виктора, далекий, прорывающийся сквозь помехи, будто тот находился на другом конце света. – Ты кому-нибудь рассказывал? – спросил он сначала тихо, прижавшись спиной к стеклянной двери, но Виктор не разобрал, и он повысил голос, потом еще, пока не взбесился и не заорал так, что люди, ждавшие своей очереди, уставились на него. Он кричал, как животное, попавшее в западню, кричал на армию теней, что глумились над ним. Это был крик о помощи: помоги мне из этого выбраться, если ты мой друг! – Успокойся, – донесся голос Виктора. – Я разберусь. Если речь шла о деле, а не о чувствах, Виктор был убедителен, как командир, который полностью контролирует все. Даже по телефону. И тут же он спросил, готовит ли Ясмина те волшебные канноли, что она как-то подавала к кофе. И не могли бы они прислать ему немного? А то жратва тут сплошная отрава. – Куда отправить? – Ладно, забудь. Мне пора. И связь прервалась. * * * Улица Яффо превратилась из родного очага в расщелину страха. Возвращаясь с работы, здороваясь с соседями, Морис повсюду видел одни лишь следящие за ним глаза. Слышал шепот. Он составил список тех, кому он еще может доверять. И вычеркивал из него одно имя за другим. Он больше не принадлежал себе, отныне им владел страх. Страх потерять все. Но человек-крокодил больше не появлялся. Его фотографии так и лежали у Мориса в ящике. Виктор сдержал обещание. Паранойя, однако, не исчезала. Возможно, это было связано и с войной и страхом, поселившимся в людях. Морис поймал себя на мысли, что ему все равно, кто контролирует этот проклятый канал через пустыню. Его мир сузился до улицы Яффо, его дома, его семьи, его маленькой лодки, в пробоинах, из которой он без устали вычерпывает воду. Страх стискивал его. * * * В марте, когда соседи танцевали на улице, празднуя победу, Морис стоял один в стороне, не в силах присоединиться ко всеобщей радости. Виктор заявился без предупреждения, подбородок пересекал шрам, на груди медаль. Он обнял Мориса, как брата, а Ясмину – как сестру. Будто ничего и не произошло. Жоэль с трудом скрывала отвращение, но Виктор сглаживал все своей веселостью. Когда он сел в свой «ситроен» и укатил, Морис принялся гадать, как его скоротечный визит сказался на Ясмине. Но ее чувства ускользали от него, как рыба под водой ускользает от руки, – мерцающее существо из другой, более темной стихии.