– Знаю, – шепотом ответил Муромцев. – Здесь недалеко, в той стороне, где асфальтовая дорожка, имеется канавка. Что-то вроде небольшого окопчика. Как раз вдвоем и поместимся, чтобы нас не накрыло. Главное – успеть туда добежать. Ты понял, куда надо бежать? – Понял. Смотри, сам не заблудись и не замешкайся. – За меня не беспокойся. В общем – действуй. А я буду караулить. Я здесь неподалеку… И Рябов вновь растворился в темноте. Муромцев, держа в руках пластины взрывчатки и закинув автомат на спину, пополз к трансформаторной будке. Вначале он приладил один пласт взрывчатки к северной стене, затем, ползком обогнув будку, другой пласт приладил к южной стене. Вытащив из кармана зажигалку и прикрывая ладонью язычок огня, он поджег шнур, метнулся обратно к северной стене, поджег второй шнур и, низко пригнувшись, опрометью бросился к спасительной канавке. Где-то сбоку от него мелькнула другая тень – это был Рябов. Вдвоем они упали на дно канавки, Муромцев почувствовал, как больно ударился грудью обо что-то ребристое и твердое. Наверно, это был камень, но Муромцеву сейчас было не до камня и не до боли. Он ждал взрыва. Вернее, сразу двух взрывов. И они случились. Вначале ахнул первый взрыв, а спустя секунду – второй. На Муромцева и Рябова посыпались сверху какие-то обломки, но все они были небольшими и не причинили им никакого вреда. Стремительно поднявшись на ноги, но не вылезая из укрытия, Рябов и Муромцев завертели головами. Насколько они могли видеть, света на территории базы нигде не было. Где-то слышались громкие голоса и резкие команды на английском языке. Раздались несколько выстрелов и автоматных очередей. Отовсюду слышался топот бегущих ног. Крики становились все громче, выстрелов звучало все больше. Возникла самая настоящая паника, чего, в общем, и следовало ожидать. – А теперь – ищем центр связи! – сказал Рябов в полный голос, потому что из-за шума на базе общаться шепотом было уже невозможно. – Пока они не опомнились! Вот – возьми взрывчатку. И – вперед! Расчет Рябова был верен. Кто сейчас, при всеобщей панике, да еще в темноте, обратил бы на них внимание? Бегут два человека и бегут. Все бегут. На то она и паника, чтобы бежать. Одним – в одну сторону, другим – в другую. Главное – найти узел связи. Теоретически Муромцеву было понятно, где его искать. В центральном здании, где же еще? Связь – это очень важно, она – едва ли не главная сила в современной армии любой страны, а потому вряд ли узел связи будет находиться где-нибудь на отшибе. Только в главном здании, где располагается штаб и где находится командование. Это – логично. Вот только где его искать – это центральное здание? В какой стороне? Да еще – в кромешной тьме? При всем при том найти его надо быстро, пока паника не улеглась. А она уляжется быстро, в армии долгой паники не бывает… Навстречу Рябову и Муромцеву, громко топая ногами и что-то крича, бежали несколько темных силуэтов. Решение у Муромцева созрело мгновенно. Подождав, пока темные силуэты с ним поравняются, он схватил одного из солдат за плечо. – Я – лейтенант Эллис! – крикнул он по-английски. – Мне срочно нужна радиостанция! Где у вас радиостанция? – Там! – ошалело ткнул солдат куда-то себе за спину. – А что случилось? Почему взрывы? Почему нет света? Муромцев ничего не ответил, оттолкнул солдата, и они с Рябовым бегом устремились в ту сторону, куда показал солдат. Во всяком случае, направление поисков теперь было известно. А это уже – половина дела. Они бежали недолго. Вскоре перед ними показалось из тьмы большое здание. Тут и там раздавались голоса, мелькали огни фонарей (никакого другого света не было), слышались еще какие-то звуки, происхождение которых из-за темноты разобрать было невозможно. – Сюда! – по-русски сказал Рябову Муромцев, не опасаясь, что его могут услышать. Вряд ли его могли бы услышать, а тем более – сообразить, что он изъясняется по-русски. Паника была изрядная, и с каждой минутой она усиливалась. Вдвоем они забежали в темный и, судя по всему, просторный вестибюль. Теперь нужно было найти помещение, в котором располагалась радиостанция. Причем как можно скорее. Раздумывать здесь не приходилось, и Муромцев решил попробовать счастья тем же самым приемом, что и недавно, когда они с Рябовым искали главное здание. – Где здесь радиостанция? – остановил он первого попавшегося солдата. – Нужно передать срочное сообщение!.. – Наверху! – ответил солдат, дернул плечом и скрылся в глубине вестибюля. – Наверху! – сказал Муромцев Рябову по-русски. – Где тут лестница наверх? – Кажется, вот она! – посветил фонариком Рябов. Да, действительно в темноте вырисовывалась широкая лестница. По ней с топотом и криками бежали какие-то люди. Одни – наверх, другие – вниз. Ни слова друг другу не говоря, Муромцев и Рябов устремились к лестнице и побежали по ней наверх. Помещение с радиостанцией они увидели почти сразу. Дверь в него была открыта, внутри горело несколько тусклых лампочек – должно быть, аварийное освещение. Прямо напротив входа находился пульт радиостанции, на котором перемигивались разноцветные огоньки. В помещении находились несколько человек – сколько именно, Рябову и Муромцеву считать было некогда. Рябов первым вбежал в помещение и с ходу полоснул длинной автоматной очередью. Он не видел, в кого попал, да это было и неважно. Важно другое – внезапность. Но все же очередь оказала свое действие. Кто-то вскрикнул, кто-то с шумом упал, из пульта с треском вырвался небольшой фейерверк искр, разноцветные лампочки погасли. – Давай! – крикнул Рябов Муромцеву, не опасаясь, что его услышат. – Я – прикрою! Муромцев, держа в руке пластину взрывчатки, бросился к погасшему пульту. За его спиной раздалось несколько выстрелов – но он даже не обернулся на их звук. Каким-то сверхъестественным чутьем он понимал, что это стреляет Рябов, а значит, пока что все в порядке. Он торопливо сунул пластину взрывчатки в проем между двумя агрегатами радиостанции, чиркнул зажигалкой и поджег шнур. – Бежим! – выдохнул он, и они с Рябовым рванули из помещения. Однако убежать оказалось не так просто. Навстречу им, напуганные выстрелами, уже бежали люди, и их было много. А сзади вот-вот должен был шарахнуть взрыв. Раздумывать было некогда. Муромцеву и Рябову нужно было во что бы то ни стало успеть добежать до лестницы и преодолеть хотя бы с десяток ступеней вниз. Иначе – их непременно накрыло бы взрывом, который должен был произойти буквально через считаные мгновения. Действуя кулаками и ногами, они принялись расшвыривать устремившихся им навстречу американских солдат. Те, не ожидая ничего подобного, почти не оказывали сопротивления – да и как его окажешь, когда вокруг – темнота и непонятно, кто стрелял, в кого стреляли и кто куда бежит? Эта всеобщая сумятица и такое же всеобщее непонимание ситуации как раз и оказались для Рябова и Муромцева спасительными. Они успели добежать до лестницы и даже преодолеть несколько ступеней вниз. Раздавшийся за их спиной взрыв оглушил их, они оба разом споткнулись, упали и кубарем скатились с лестницы, оказавшись в холле. – Ты живой? – заорал Рябов, обращаясь к Муромцеву, силясь перекричать всеобщий шум и грохот. – Живой! – прокричал в ответ Муромцев. – Правда, ребра и нога… – Что, сломал? – Вроде нет… Но болит ужасно! – Бежим! И чем быстрее, тем лучше! Собрав силы, они поднялись и, придерживая друг друга, устремились к выходу. Миновав холл, вышли из задымленного, наполненного криками и суматохой здания. Ночь закончилась, над миром занимался рассвет. Конечно, это был не стремительный и радостный летний рассвет, а рассвет осенний – неторопливый и пасмурный, но все равно для Рябова и Муромцева он был очень некстати. Потому что им нужно было как можно скорее выбираться с американской базы и мчаться на аэродром, на помощь своим товарищам. В темноте, понятное дело, это было сделать намного проще. Но разве можно отменить природные законы и остановить наступление рассвета? – Прикинься тяжело раненным, – сказал Муромцев Рябову. – Ахай, охай, стони, теряй сознание… В общем, делай что хочешь, но чтобы они тебе поверили! – Зачем это? – не понял Рябов. – Ты – раненый, а я – волоку тебя в медчасть, или как там у них это называется… Может, они и не обратят на нас внимания. Ведь обыкновенное дело! – Да, но болит не у меня, а у тебя! – возразил Рябов. – Ну и что? – возразил в ответ Муромцев. – Зато я говорю по-английски. И, если что, я им объясню: так, мол, и так. А если они захотят что-то спросить у тебя, то ты – без сознания. С бессознательного какой спрос? Так что продолжаем играть веселую оперетту… Ну, падай в обморок! Рябов послушно закатил глаза и рухнул на землю. Муромцев наклонился, забрал у него автомат, подхватил товарища под руки и поволок по направлению к центральным воротам базы. Очень могло быть, что на базе имелись и запасные входы-выходы, но, понятное дело, ни Муромцев, ни Рябов о них не знали, а искать не было ни времени, ни возможности. Ни Муромцев, ни Рябов понятия не имели, как им выбраться с базы. Их импровизированный, нахальный и веселый спектакль здесь явно не годился. Конечно же, выход с базы был сейчас под строжайшим запретом, и на постах, разумеется, была усиленная охрана. Как-никак произошли подряд две диверсии – какой уж тут свободный выход! Вот-вот командование должно оправиться от шока, прийти в себя и отдать соответствующие приказы. Какими будут эти приказы – Рябов и Муромцев знали прекрасно. Первым делом – предпринять все возможное, чтобы потушить пожар в главном здании, и еще – приступить к немедленным поискам диверсантов. Оба взрыва случились только что, а это значит, что диверсанты не успели уйти далеко. Это означает, что они где-то рядом. Может быть, прячутся, а может, пытаются выбраться с территории базы. Прятаться – глупо, потому что, сколько ни прячься, тебя все равно найдут, и притом очень скоро. Значит, диверсанты попытаются скрыться. Для этого нужно усилить охрану на всех входах-выходах, дать приказ строжайше охранять всю территорию и весь периметр базы – причем как изнутри, так и снаружи. Ну и, конечно, проверять и задерживать всех подозрительных лиц, кем бы они ни были. Все это были военные азы, то есть так поступила бы любая армия мира, случись на ее базе сразу две диверсии. Да притом какие диверсии! Наисерьезнейшие, которые разом вывели из строя и электропитание, и связь, и системы слежения! Плюс к тому – было убито столько людей! Из этого следовало, что диверсантов будут искать самым тщательным образом. И потому у Муромцева и Рябова не было почти никаких шансов. Но, с другой стороны, надо было что-то предпринимать. Надо было искать способы, чтобы спастись, – причем способы моментальные и, если можно так выразиться, нестандартные. Да-да, именно так – нестандартные, потому что, похоже, стандартных способов спасения просто не существовало. Вот потому-то Муромцеву и пришел в голову трюк с раненым Рябовым. Авось пронесет, авось и вывезут лихие вороные… Они, может, и вывезли бы, эти самые вороные, не случись непредвиденное совпадение, а вернее, непредвиденная встреча. Тут уж, пожалуй, никого, кроме судьбы, укорять нет смысла. Да и укорять судьбу – тоже дело бессмысленное. Она давно уже привыкла и притерпелась к человеческим укорам, а потому – терпит их безропотно, не обращает на укоры никакого внимания, а сама все изобретает и изобретает всякие непредвиденные встречи, случаи, совпадения и смыслы. А случилось вот что. Поначалу на Муромцева и Рябова никто не обращал особого внимания. Да, людей им попадалось много, но, наверное, всем им было не до Рябова и Муромцева. Каждый куда-то бежал, стремясь выполнить полученную команду. И вот тут-то и случилось то самое непредвиденное обстоятельство. – А, техасец! – раздался вдруг голос. – Живой! А с приятелем твоим – что такое? Муромцев остановился, Рябов тотчас же изобразил потерю сознания. Рядом с ними стоял тот самый часовой, перед которым спецназовцы ночью успешно разыграли свой спектакль и который пропустил их на территорию базы. Американец был не один, рядом с ним находились еще семеро солдат. «Восемь человек против двоих – расклад не в нашу пользу! – тотчас же промелькнуло в голове у Муромцева. – Да притом – они застали нас врасплох. Ах ты ж, незадача!..» Похоже, точно такая же мысль посетила в эту минуту и Рябова. Надо было что-то делать и как-то выкручиваться из положения. Но что именно делать и каким таким мудреным способом выкручиваться? Действительно, незадача. Да еще какая! – Ранило приятеля. Там… – с досадой ответил Муромцев и кивнул в сторону пожарища. – Без сознания приятель. Вот, хочу показать доктору… – Ну, это бывает, – сочувственно произнес бывший часовой. – Все, мы побежали дальше. Сам видишь, что творится! Я так думаю, что это русские! Нигде от них нет покоя! Солдаты совсем уж было собрались бежать по своим делам, и Муромцев успел даже облегченно выдохнуть, надеясь, что беда миновала, но не тут-то было. – Стоять! – вдруг прозвучал рядом голос кого-то другого. Предчувствуя недоброе, Муромцев остановился и медленно обернулся. Уже было почти совсем светло, и он увидел, как на него смотрят восемь пар внимательных, настороженных глаз. Даже бывший часовой, не отличавшийся, по всей видимости, большим умом, и тот смотрел сейчас на Муромцева с подозрительным прищуром. – Так ты говоришь – твой приятель ранен? – спросил один из солдат. – Да, ранен, – ответил Муромцев, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – И ты сопровождаешь его к доктору? – не унимался солдат. – А ты что же, не видишь сам? – спросил в ответ Муромцев. – Он без сознания. Значит, сам идти не может. Или тебе это непонятно? – Так ведь госпиталь в другой стороне! – сказал солдат. – Зачем же ты тащишь своего приятеля в обратную сторону? Или, может, ты не знаешь, где у нас госпиталь? Услышав такие вопросы, Муромцев внутренне похолодел. Это были не вопросы, это, по сути, было разоблачение. Его, Муромцева, вместе с Рябовым разоблачили! Да, разоблачили! Быть солдатом на базе и не знать, в какой ее части находится госпиталь? Это было немыслимо! И, если Муромцев этого не знал, значит, он был не отсюда! А тогда – кем же он был? И откуда он тут взялся? Вот какие вопросы вытекали из сложившейся ситуации, и это были еще не все вопросы, за ними неизбежно последуют и другие! А уж не те ли самые вы диверсанты, которые натворили столько бед за минувшую ночь? – В другой стороне? – с недоумением спросил Муромцев. – В самом деле… Спасибо, приятель, за подсказку. Я и сам думаю, вроде иду не туда… Признаться, мне и самому досталось при взрыве. Может, и не ранило, но контузило – это уж точно. Вот я и заблудился… Послушай, старина, – глянул он на бывшего часового. – Может, поможешь мне дотащить моего приятеля до госпиталя? А то у меня силы на исходе. Боюсь, упаду рядом с ним. – Тут вот какое дело… – еще больше прищурился бывший часовой. – Кто ты вообще такой? И твой раненый приятель? – Ну, ты даешь! – как можно беспечнее ответил Муромцев. – Разве не меня ты пропускал ночью, когда дежурил на главном посту? – Пропускать-то я тебя пропускал, – в раздумье проговорил солдат. – Это я помню. А видел ли я тебя здесь раньше – вот этого не припоминаю… Парни, – повернулся он к другим солдатам, – кто этого техасца видел здесь раньше? Боб? А ты, Чарли? Да и знаков различия на них – никаких… Глаза у всех восьмерых солдат стали совсем нехорошими. Они коротко между собой переглянулись, их руки потянулись к оружию. – Мы из бригады специального назначения, – ухватился за последнюю соломинку Муромцев. – Я – лейтенант Эллис, он, – Муромцев указал на неподвижно лежащего Рябова, – лейтенант Кларк. Мы на базе недавно, оттого вы нас и не видели. – Это какой такой бригады специального назначения? – удивился дотошный солдат. – Что-то не слышал я ничего о такой бригаде… – А ты спроси там, – указал Муромцев на дымящееся главное здание, – кто мы такие! Там тебе объяснят! А я не уполномочен тебе докладывать! – И Муромцев прибавил к этим словам американское ругательство – одно из немногих, которые знал. – Обязательно спрошу! – сказал солдат. – А пока – не двигаться! Оружия – не касаться! Лечь на землю лицом вниз! Руки вперед!