Заиграла песня «Звук тишины» Саймона и Гарфанкела. К алтарю подошел преподобный Смейл, а следом за ним – четверо носильщиков с гробом. Дубовое дерево с простыми медными ручками. Сэнди терпеть не могла все вычурное, богато украшенное, а еще ей не нравилось, когда вокруг мало свободного пространства. Их дом она оформила в стиле дзен – ничего лишнего. Гроб выбирал Грейс, и он поймал себя на мысли: «Надеюсь, она бы оценила». И тут он будто очнулся. Сэнди. Столько лет. Тревожные сны, я бродил одиноко… Сэнди лежит сейчас в гробу. Искалеченное тело внутри деревянного ящика. После исчезновения жены его жизнь стала похожа на кошмарный сон. Дни, недели, месяцы, годы. Все это время он гадал, что произошло. По опыту работы в полиции Грейс знал, что чем дольше длятся поиски пропавшего человека, тем меньше шансов найти его живым. Несчастная, запутавшаяся Сэнди… Она заслужила покой. По щеке Бруно скатилась слеза. Грейс и сам готов был заплакать. Он втянул носом воздух: к запаху церкви, затхлости и старого дерева примешивался едва различимый, сладковатый аромат духов Клио. Песня кончилась. Преподобный Смейл взошел на кафедру. – Мы собрались сегодня во имя Господа нашего Иисуса Христа, который умер и воскрес во славу Бога Отца. Да пребудет с вами благодать Божья. – Священник сделал паузу. – Мы здесь, чтобы почтить память нашей сестры Сандры, Сэнди, воздать благодарность Всевышнему за ее жизнь и вручить ее Господу, нашему Милосердному Спасителю и Судье. Предадим ее тело земле и утешим друг друга в нашей скорби. Грейс почувствовал, как Бруно содрогается, и искоса посмотрел на сына – тот рыдал. Клио хотела дать мальчику платок, но тот оттолкнул ее руку. Грейсу казалось, еще немного – и он тоже не выдержит. Вместе с преподобным Смейлом и Клио они долго выбирали книгу для Бруно и в итоге остановились на небольшом отрывке из «Грустной книги» Майкла Розена. Пора. Бруно взял себя в руки. – Удачи, – подбодрил его Грейс. Мальчик с серьезным видом поднялся на кафедру, встал на ящик, приготовленный для него преподобным, и начал читать. – Иногда мне грустно без причины. Как будто налетает туча и заволакивает меня. И дело не только в том, что мама умерла. Просто теперь все иначе… Он запнулся, но потом продолжил не торопясь, четко выговаривая каждое слово. Закончив, Бруно с прямой спиной, словно в каком-то оцепенении, вернулся на место. – Молодец! – шепнул сыну Грейс. Теперь его очередь. Жутко волнуясь, он встал, застегнул пиджак и направился к кафедре. Священник ободряюще похлопал его по плечу. Рой достал из кармана лист бумаги с речью и положил его перед собой. Затем окинул собравшихся беглым взглядом. Здесь были главный констебль Лесли Мэннинг и комиссар по делам полиции и борьбе с преступностью Никола Ройгард. Грейса тронуло, что они нашли время и приехали на похороны. И вдруг – Кэссиан Пью. Помощник главного констебля сидел один ближе к выходу, одетый в парадную форму. Вот уж кого Грейс не ожидал сегодня увидеть! Может, в нем все-таки есть что-то человеческое… Грейс несколько раз глубоко вдохнул – он всегда так делал, чтобы унять мандраж перед выступлением. Но когда Рой начал читать, голос все равно задрожал. Он старался не отрываться от текста – боялся не совладать с собой, встретившись взглядом с кем-то из присутствующих. В какой-то момент Грейс все-таки взглянул на Клио и Бруно. Сын смотрел на него так же, как сегодня утром, когда выходил их машины. Злится из-за смерти матери? Винит во всем его? Клио, напротив, улыбалась мужу ласковой, печальной улыбкой. – Каждый из нас выбирает в жизни свой путь и следует этим путем, – произнес Грейс срывающимся голосом. – Сэнди была потрясающей женщиной, и мне посчастливилось разделить с ней много лет своей жизни. Она была веселой и умной, у нее было множество увлечений и настоящий талант к дизайну интерьеров. Многие из вас знают, что какое-то время назад Сэнди решила пойти своим путем. И на этом пути ее ждали не только радости, но и испытания. Она оставила мне замечательного сына Бруно, и я безмерно им горжусь. Грейс поднял глаза, однако к горлу тут же подступил ком, и он снова уткнулся в спасительный лист. – Сэнди любила читать. Она часто цитировала мне кого-нибудь. Одной из ее любимых цитат была хулиганская строчка из Курта Воннегута: «Вот что я вам скажу: мы пришли в этот мир, чтобы валять дурака. И не слушайте тех, кто будет уверять вас в обратном». По рядам прокатился негромкий смех. – А вот еще одна, совсем другая, серьезная. Это из «Любовницы французского лейтенанта» Джона Фаулза. «Жизнь все же не символ, не одна-единственная загадка и не одна-единственная попытка ее разгадать, она не должна воплощаться в одном конкретном человеческом лице; нельзя, один раз неудачно метнув кости, выбывать из игры; жизнь нужно – из последних сил, с опустошенною душой и без надежды уцелеть в железном сердце города – претерпевать. И снова выходить – в слепой, соленый, темный океан». Он еще раз глубоко вздохнул. – Никто из нас не знает, что ему уготовано. Жизнь коротка, а для кого-то – как для Сэнди – слишком коротка. Но я благодарен судьбе за годы, что мы прожили вместе. Я всегда ею гордился. Надеюсь, эта прекрасная, талантливая женщина обрела покой. Грейс спустился с кафедры. По его лицу катились слезы. Глава 76 Четверг, 28 апреля Все эти мертвецы под могильными плитами, которые точит время и разрушает непогода. Эти печальные надгробные надписи. На могиле моего дедушки написано: «Ушел, но остался в памяти». Чушь собачья! В чьей памяти? Говорят, по-настоящему умираешь, только когда умирает последний знавший тебя человек. Дальше – полное забвение. Некому вспомнить о тебе. Но не все ли равно? Вот Эйнштейну было не все равно. Гений прямо-таки бесился. Как печально, говорил он другу, что однажды Альберт Эйнштейн, столько сделавший для человечества, пойдет на корм червям, как миллионы людей. Точно, старина Альберт, полностью с тобой согласен. И когда тебя пожизненно упекают в тюрьму, перспектива одна – кладбище. Вот что будет, если пустить все на самотек. Но нет, не дождетесь. Глава 77 Четверг, 28 апреля – Мои глубочайшие соболезнования, Рой. Грейс вздрогнул и обернулся. Пью протягивал ему руку. По козырьку его парадной фуражки с начищенной до блеска серебряной отделкой стекали капли дождя. – Благодарю, сэр, – сухо ответил Грейс и добавил из вежливости: – Спасибо, что пришли. Они стояли у могилы. Клио обнимала Бруно за плечи. Мальчик сжимал в руках букет белых лилий. После неловкой паузы помощник главного констебля выдал: – Ну что вы, Рой, мы ведь в полиции как одна большая семья. Все друг за друга горой, правда? Их взгляды встретились. Грейс вспомнил жалобные вопли Пью, когда тот два года назад висел вниз головой над обрывом и умолял спасти его. И Рой спас, хотя это чуть не стоило ему жизни. Он порой жалел, что вытащил тогда Пью. – Разумеется, сэр. Помощник главного констебля понизил голос: – На два слова, Рой. Насчет нашего приятеля, мистера Зуба. Он вряд ли придет в себя, поэтому я отменил круглосуточную охрану. Моя обязанность – следить, чтобы у нас не было лишних расходов. Снисходительно улыбнувшись, Пью отошел. Вне себя от ярости, Грейс остался стоять у могилы. Он весь промок – от дождя не спасал даже прорезиненный плащ, – но ему было все равно. Вокруг простирались ряды надгробий. Вдалеке шумело шоссе – Олд-Шорем-роуд. К могиле торопливо, опустив головы, подходили люди, замыкавшие траурную процессию. На почтительном расстоянии он заметил Гленна Брэнсона и Джона Экстона. Гай Батчелор стоял рядом, мрачный и молчаливый, преисполненный уважения к происходящему. Дерек и Марго Болквилл демонстративно встали в нескольких ярдах от него и с каменными лицами уставились на могилу. Не похоже, чтобы они по-настоящему горевали, подумал Грейс. С самого их появления на похоронах родители Сэнди отводили взгляд при виде бывшего зятя. Окажись их сегодняшняя встреча последней, он бы только обрадовался, но они ясно дали понять, что претендуют на общение с внуком. Бедный Бруно, придется делить его с этими скупердяями! Грейс был приятно удивлен, увидев среди собравшихся Хейдна Келли, – судебный ортопед специально приехал из Лондона. А еще из Мюнхена прилетел Андреас Томас, адвокат Сэнди, добродушный здоровяк лет сорока с длинными волосами и небритым лицом. На Томасе были серый костюм и кремовая рубашка, все измятые, словно их вытащили из корзины с грязным бельем. Черный галстук болтался, верхняя пуговица рубашки была расстегнута – то ли Томас забыл ее застегнуть, то ли воротник ему жал. Впрочем, какая разница. Он вроде неплохой малый, к тому же ему удалось победить, а может, перехитрить немецкую бюрократическую систему. Если б не адвокат, Грейсу пришлось бы несколько месяцев ждать разрешения на вывоз Бруно из Германии, а суд пока назначил бы сыну временного опекуна. Надо подойти к нему, поздороваться.