– Не все покупается за деньги. – Кто вам сказал? Сами вы никогда бы не дошли до такой плоской банальности. И чего же нельзя купить за деньги? – Ох, ну я не знаю… Любви и счастья точно нельзя купить. – Как правило, можно. А когда нельзя, то можно найти превосходную замену. – И что же – у вас так много денег, капитан Батлер? – Фу, как грубо. Я удивлен. Однако отвечу. Да. Для молодого человека, изгнанного из дома в дни нежной юности без единого шиллинга, я весьма преуспел. И уверен, что сделаю миллион на блокаде. – О нет! – О да! Похоже, люди в большинстве своем не понимают, что на развале цивилизации можно заработать не меньше, чем на ее создании. – То есть? – И ваша семья, и моя, и все здесь присутствующие разбогатели на превращении диких земель в культурные. Иначе говоря, на строительстве империи. Созидание империи принесло громадные деньги. Но еще больше может принести ее крах. – О какой империи вы говорите? – О нашей, в которой мы живем. Наш Юг, Конфедерация, Царство хлопка – вот наша империя. Она рассыпается в прах прямо у нас под ногами, и надо быть последним глупцом, чтобы не видеть этого и не извлечь пользу из ситуации, вызванной взрывом. – Значит, вы действительно считаете, что нас ждет разгром? – Конечно. К чему уподобляться страусу? – О боже, эти разговоры – такая скучища! Неужели вы не можете сказать ничего более приятного, капитан Батлер? – Доставит ли вам удовольствие, если я скажу, что ваши глаза – как бездонные озера, где в чистейшей зеленой глуби прячутся золотые рыбки, и, когда рыбки всплывают поиграть на поверхности, вот как сейчас, вы делаетесь дьявольски привлекательной? – О нет, мне это не нравится… А музыка – чудо, правда? Я могла бы вальсировать вечно! Даже не знала, что так соскучилась по всему этому… – Вы прекрасно танцуете, лучше всех, кого я когда-нибудь держал в своих объятиях. – Только не держите меня слишком крепко, капитан Батлер, все смотрят. – А если б никто не смотрел? Вам бы понравилось? – Вы забываетесь, капитан Батлер. – Ни на миг. Как бы я мог, когда в моих руках – вы?.. А что за мелодия? Новинка? – Божественно, правда? Это наш трофей, мы перехватили у янки. Называется «Вот кончится жестокая война». – А слова? Напойте мне. – Хорошо. Помнишь ли ты, мой любимый, Как расставались с тобой? Предо мной на коленях, в серой шинели Гордый, прекрасный герой. И ты в бою За любовь и за землю свою, А я ожидаю, Слез не скрываю, Молю, чтоб вернулся домой. Там было, конечно, «в синей шинели», но мы переменили на «серую». А вы хорошо танцуете вальс, капитан Батлер. Вы знаете, у крупных мужчин это редко получается. И подумать только, что пройдут годы и годы, прежде чем я снова буду танцевать… – Отчего ж годы, всего несколько минут. Я намерен просить вас на следующую кадриль, а потом еще и еще. – О нет, мне нельзя. И не смейте! Моя репутация погибнет. – Она и так уже вся в клочьях, что изменит лишний танец? Может быть, через пять или шесть кадрилей я дам шанс и другим, но последняя должна быть за мной. – Ну хорошо. Да, я сумасшедшая, я знаю, но мне все равно. Меня нисколечко не волнует, кто что скажет. Надоело сидеть взаперти. Я буду танцевать и танцевать! – И перестанете носить черное? Терпеть не могу погребальный креп. – О нет, снять траур я не могу. Капитан Батлер, не прижимайте меня так крепко. Вы меня бесите. – А вы бесподобны в бешенстве. Еще разок вас прижму – вот так, только чтобы увидеть, правда ли вас это бесит. Вы не представляете себе, как вы были прелестны в тот день в «Двенадцати дубах», когда пришли в бешенство и взялись швыряться вещами. – О, пожалуйста, забудьте же наконец! – Никогда. Это бесценное воспоминание – одно из моих сокровищ: нежная, благовоспитанная красавица южанка, в которой взбрыкнул ирландский нрав! Вы ведь ирландка, настоящая, неподдельная! – О господи, музыка кончается, и вон тетя Питтипэт идет из буфетной. Конечно же миссис Мерривезер должна была ей сообщить. Умоляю, давайте отойдем, посмотрим в окно. Я не хочу, чтобы она меня сейчас поймала. У нее уже глаза как блюдца. Глава 10 На следующее утро за завтраком тетя Питтипэт уливалась слезами, Мелани молчала, а Скарлетт держалась с вызовом. – Мне все равно, пусть судачат. Готова спорить, я принесла госпиталю больше денег, чем любая другая девушка, и больше, чем весь этот хлам, который мы продавали. – Ах, боже ты мой, да при чем тут деньги?! – причитала Питтипэт, горестно стиснув ручонки. – Я просто глазам своим не поверила, а бедный Чарли и умер-то всего, года нет. А этот ужасный капитан Батлер, который тебя скомпрометировал, он страшный, страшный человек, Скарлетт! У миссис Мерривезер есть кузина, миссис Коулман, чей муж из Чарлстона, так вот она мне про него говорила. Он белая ворона в приличном семействе, и как только у Батлеров мог такой уродиться! В Чарлстоне его не принимают, у него репутация отъявленного ветреника, и что-то там было с одной девушкой очень скверное, миссис Коулман даже и не знает, что же это могло быть… – Мне не верится, что он такой скверный, – мягко вмешалась Мелани. – Он производит впечатление в высшей степени достойного человека, настоящий джентльмен, а как подумаешь о его храбрости – он же ходит через блокаду… – Нет у него никакой храбрости, – злорадно объявила Скарлетт, выливая полкувшинчика сиропа себе на оладьи, – он это делает просто из-за денег, сам мне сказал. Его ничуть не волнует, что станется с Конфедерацией. Он говорит, нас ждет разгром. Но танцует он божественно. Аудитория безмолвствовала, оцепенев от ужаса. – Мне надоело сидеть дома, я не хочу и не буду больше жить затворницей. Если вчера вечером все говорили обо мне, значит, моя репутация уже погублена, и теперь не важно, кто и что скажет еще. Она и не вспомнила, что повторяет за Батлером. Просто его слова пришлись очень кстати и точно совпали с тем, что она сама чувствовала. – Ох! Что скажет твоя матушка, когда услышит? И что она подумает обо мне? Холодное, противное чувство вины затопило Скарлетт: Эллен придет в ужас, если узнает о позорном поведении дочери. Да, но между Атлантой и «Тарой» целых двадцать пять миль! Тетя Питти, можно быть уверенной, ничего не станет сообщать Эллен, потому что она и сама тогда предстанет в невыгодном свете: куда смотрела? А раз тетя Питти не проболтается, то и бояться нечего. – Я вот думаю… – запинаясь, начала Питтипэт, – да, я определенно думаю написать об этом Генри, хоть у меня душа и не лежит, но что поделать, он же единственный мужчина у нас в семье, вот пусть и пожурит капитана Батлера, отвадит его от нас… ох, господи, если бы Чарли был жив!.. А тебе, Скарлетт, больше никогда, никогда нельзя разговаривать с этим человеком. Мелани все это время сидела тихо, сложив на коленях руки, а блинчики остывали у нее на тарелке. Теперь она поднялась, встала за спинкой стула Скарлетт и обняла ее за плечи. – Милая моя, не расстраивайся, я все понимаю, ты вчера вела себя очень храбро и много помогла госпиталю. А если кто-то посмеет сказать о тебе хоть словечко, не волнуйся, я это беру на себя. Тетя Питти, не надо плакать. Для Скарлетт это было тяжело – никуда не выходить, она же совсем ребенок. – Мелани перебирала пальчиками черные локоны Скарлетт. – Наверное, нам всем было бы полезно время от времени выезжать. Может быть, это эгоистично с нашей стороны – заперлись тут со своим горем. А в военное время все иначе. Как подумаешь об этих солдатах, оказавшихся в чужом городе, без друзей, не к кому пойти вечером… Или вот раненые – те, кто может ходить, но не окреп еще достаточно, чтобы вернуться в армию… Конечно, мы были эгоистичны. Мы просто обязаны взять к себе в дом троих выздоравливающих, сию же минуту, так все делают, а по воскресеньям приглашать к обеду еще несколько солдат. Ну, полно тебе, Скарлетт, не казнись. Люди не будут судачить, когда поймут. А мы знаем, что ты любила Чарли. Скарлетт была далека от того, чтобы казниться. Если ее что и раздражало, так это руки Мелани у нее на плечах. Хотелось отдернуть голову и сказать что-нибудь вроде: «Подумаешь! Нашли из-за чего нюни распускать!» Ее согревало еще воспоминание о минувшем вечере, когда гвардейцы из самообороны, ополченцы и выздоравливающие из госпиталя наперебой оспаривали право потанцевать с ней. В Мелани как в защитнице она нуждалась меньше всего. «Нет уж, благодарю покорно, я способна сама за себя постоять. А если старым кошкам надобно пошипеть – то и на здоровье, я прекрасно обойдусь без старых ворчуний. Разве мало на свете достойных офицеров, чтобы еще беспокоиться, что скажет какая-то старуха…» Пока она предавалась этим размышлениям, а глаза Питти все еще источали влагу под утешительные речи Мелани, явилась Присси с пухлым конвертом: – Для вас, мисс Мелли. Негритенок принес. – Для меня? – удивленно переспросила Мелани, вскрывая конверт.