Скарлетт воспользовалась моментом, чтобы заняться своими блинчиками, и ни на что другое не обращала внимания, пока не услышала громкий всхлип Мелани. Подняв глаза, она увидела, что Питтипэт тянет руку к груди. – Эшли погиб! – взвыла Питтипэт, запрокидывая голову и безжизненно роняя руки. – Боже мой! – Скарлетт мгновенно заледенела. – Нет же, нет! – крикнула Мелани. – Скарлетт, живее, где у нее нюхательные соли? Ну, полно, будет, душенька, вдохните глубже. Полегче стало? Эшли ни при чем. Простите, что напугала вас. Я заплакала от радости. – Она разжала стиснутые пальцы и поднесла к губам какую-то штучку. – Я очень счастлива. – И Мелли опять бросилась в слезы. Скарлетт заметила золотой блеск у нее в ладони, потом разглядела кольцо. – Прочти, – выговорила Мелани, указывая на письмо, упавшее на пол. – О, какой он милый, какой добрый! Совершенно сбитая с толку, Скарлетт подняла листок и прочла несколько строчек, написанных черными чернилами, смелой, свободной рукой: «Конфедерация может нуждаться в жизнях и крови своих мужчин, но пока еще не имеет права требовать, чтобы за нее истекали кровью женские сердца. Примите, мадам, этот знак преклонения перед Вашим мужеством и не считайте свою жертву напрасной, так как кольцо выкуплено за десятикратную цену. Капитан Ретт Батлер». Мелани надела кольцо на палец и с любовью на него смотрела. – Разве я не говорила вам, что он джентльмен? – Мелани сияла широкой улыбкой сквозь слезы. – Только настоящий джентльмен, благородный и утонченный, мог заметить, как у меня тогда сердце разрывалось. Я пошлю доктору свою золотую цепочку взамен. Тетя Питти, вы должны написать капитану Батлеру и пригласить в воскресенье к обеду, так я смогу его отблагодарить. В суматохе никто, кажется, и не подумал, что капитан Ретт Батлер не вернул кольцо и Скарлетт заодно. Но Скарлетт подумала, и ее это задело. И еще она понимала, что столь галантный жест происходил не из утонченности капитана Батлера. Он хотел, чтобы его попросили прийти в дом Питтипэт, и знал безошибочный способ получить приглашение. «Меня очень встревожило сообщение о твоем недавнем поступке», – гласило письмо Эллен, и Скарлетт, читавшая его за обедом, нахмурилась. Вот уж точно, дурные вести не сидят на месте. Она часто слышала – и в Саванне, и в Чарлстоне, что нигде так не любят сплетничать и совать нос в чужие дела, как в Атланте. Теперь она в этом убедилась. Базар имел место в понедельник вечером, а сегодня только еще четверг. Которая же из этих старых кошек взяла на себя труд написать Эллен? В какой-то момент Скарлетт заподозрила Питтипэт, но тут же эту мысль отвергла. Бедняжка и без того трясется от страха, что на нее падет вина за вызывающее поведение племянницы. Донести на самое себя? Нет, она была бы последней, кто мог известить Эллен. Вероятно, это миссис Мерривезер. «Мне трудно поверить, что ты могла настолько забыться и пренебречь всем, чему тебя учили. Я закрываю глаза на неприличие появления в публичном месте до истечения срока траура, поскольку разделяю твое горячее желание поспособствовать делам госпиталя. Но танцевать – и с таким человеком, как капитан Батлер! Я много слышала о нем (да и кто не слышал?), а не далее как на прошлой неделе Полин писала мне, что в Чарлстоне он пользуется дурной славой, его не принимает даже собственная семья, за исключением, конечно, несчастной матери. Это насквозь испорченный тип, способный воспользоваться твоей молодостью и наивностью и покрыть позором и тебя, и всю нашу семью. Как могла мисс Питтипэт пренебречь своим долгом по отношению к тебе?» Скарлетт взглянула через стол на тетю. Старая дама разобрала почерк Эллен и уже надула губки, как ребенок, когда боится наказания и надеется найти защиту в слезах. «У меня сердце разрывается при мысли, что ты так скоро забыла о своем происхождении и воспитании. Я хотела было вызвать тебя домой немедленно, но решила оставить это на усмотрение твоего отца. В пятницу он едет в Атланту – переговорить с капитаном Батлером и препроводить тебя в «Тару». Боюсь, он будет суров с тобой, несмотря на мои просьбы. Я надеюсь и молю Бога, чтобы твою развязность можно было отнести лишь на счет молодости и недомыслия. Нет человека, который стремился бы служить нашему Делу сильнее, чем я, и мне хотелось бы, чтобы мои дочери разделяли эти убеждения, но бесчестить…» И далее в таком же духе, но Скарлетт не стала дочитывать. Она и так уже перепугалась – впервые в жизни дрожала от страха. Куда девалась вся ее бесшабашная, веселая легкость? Она вдруг почувствовала себя маленькой и виноватой, как в десять лет, когда швырнула в Сьюлен кусок хлеба с маслом. Уж если ее нежная мать отчитывает ее так жестко, а отец едет объясняться с капитаном Батлером… До нее начала доходить серьезность положения. Джералд рассвирепел и вознамерился обойтись с ней сурово. На этот раз ей не удастся увильнуть от наказания старым испытанным способом – забраться к нему на колени и поиграть в ласкового, лукавого котенка. – Не… не очень плохие известия? – проблеяла Питтипэт. – Завтра здесь будет папа, он склюет меня, как утка майского жука, – грустно ответила Скарлетт. – Присси, найди мои соли, – засуетилась Питти, отодвигаясь от стола и забыв о еде. – Я… Мне дурно. – Так они ж у вас в кармане юбки, – пискнула Присси, хоронясь за спиной у Скарлетт и наслаждаясь сенсационной драмой. Мистер О’Хара во гневе – о, это всегда потрясающее зрелище, если только гнев его не направлен на ее бедную головушку. Питти пошарила в складках юбки и поднесла к носу спасительный флакончик. – Вы должны быть за меня и не оставлять его со мной ни на минуту, – потребовала Скарлетт. – Он просто млеет от вас обеих и при вас не устроит мне головомойку. – Я не смогу, – пропела Питти слабым голосом, поднимаясь со стула. – Мне плохо, я совсем разбита. Пойду прилягу. И завтра я весь день проведу в постели, а вы передадите ему мои извинения. «Трусиха!» – мысленно обозвала ее Скарлетт и метнула в нее яростный взгляд. Мелани, вся белая, склонялась, однако, к тому, чтобы заступиться за Скарлетт, хоть и боялась представить себе встречу лицом к лицу с мистером О’Хара – Пожирателем Огня. – Я тебе помогу… помогу объяснить, что это ты старалась для госпиталя. Он поймет, я уверена. – Нет. Он не поймет. Ох, я умру, если мне придется возвращаться с позором в «Тару», как грозится мама! – Ой, нет! Тебе нельзя уезжать! – запричитала Питти и тут же бросилась в слезы. – Если ты уедешь, я буду вынуждена – да, вынуждена! – просить Генри переехать к нам, а вам известно, что я просто не могу, не умею жить вместе с Генри. Я вся изнервничалась, когда ночами в доме была одна только Мелли, а город полон чужих людей! А ты у нас такая отважная, с тобой не страшно и без мужчин. – Не может он забрать тебя в «Тару»! – У Мелли сделалось такое лицо, как будто она тоже собралась заплакать. – Теперь это твой дом. И вообще, как это мы без тебя! «Вы бы рады были обойтись без меня, если б знали, как я на самом деле к вам отношусь», – подумала Скарлетт, жалея о том, что именно Мелли придется ограждать ее от ярости Джералда. Все-таки это отвратительно – иметь в защитниках человека, который вызывает в тебе такую стойкую неприязнь. – Может быть, нам следует отменить приглашение капитану Батлеру… – начала Питти. – Ну нет, как можно! Это уж верх неприличия! – сокрушенно всплеснула руками Мелли. – Помогите мне лечь, я заболеваю, – скрипела Питтипэт. – Ох, Скарлетт, и за что ты навлекла на меня такое… На следующий день, ближе к вечеру, когда прибыл Джералд, Питти добросовестно болела, лежа в постели. Она выразила ему из-за плотно закрытой двери свои огромные сожаления и предоставила двум перепуганным девушкам принимать грозного гостя и управляться с ужином. Джералд был зловеще тих, поцеловал Скарлетт и одобрительно ущипнул Мелани за щечку, назвав ее «кузина Мелли». Скарлетт определенно предпочла бы, чтобы он изрыгал проклятия и обвинял ее во всех смертных грехах. Верная обещанию, Мелли, как приклеенная, всюду ходила за ней шелестящей тенью, а у Джералда достало благородства не орать на дочь в ее присутствии. Скарлетт должна была признать, что Мелли справляется превосходно, держится так, словно бы ничего не случилось, а за ужином, едва уселись, она даже сумела вызвать его на разговор. – Ну, рассказывайте же, как там дела в ваших краях, – пропела Мелли сладким голосом и с сияющей улыбкой. – Я хочу знать все-все! Индия и Душечка плохие корреспондентки, никаких подробностей. А вы, я уверена, досконально осведомлены обо всем, что там происходит. Какая была свадьба у Джо Фонтейна? Джералд от лести растаял и сказал, что свадьба была так себе, «не то что у вас, девочки, потому как отпуск у него был всего ничего, но соплюшка эта его, Салли Манро, очень даже миленькая». Нет, вот как она была одета, – этого он не припомнит, но точно знает, что платья для второго дня у нее не имелось. – Как это?! – разом вскричали слушательницы, ушам своим не веря: форменный скандал – не иметь платья для второго дня! – А вот так, потому что и второго дня не было, за ночь управились, – объяснил Джералд с громким смехом, но вдруг сообразил, что с нежными женскими ушками надо бы поосторожней, и добавил: – На другой день Джо был уже опять в Виргинии, так что никаких визитов и танцев. Когда отец засмеялся, Скарлетт воспрянула духом и про себя возблагодарила Мелани за находчивость и такт. – Кстати, близнецы-то дома, Тарлтоны. – Да, мы слыхали. И как они – поправляются? – Они не очень серьезно были ранены. Стюарт в коленку, а Брент в плечо, навылет. А до вас дошло, что их в сводках упоминали, за храбрость? – Ой, нет! Расскажите! – Чего рассказывать-то, парни отчаянные, что один, что другой. Я так думаю, это в них ирландская кровь, – с некоторым самодовольством заметил Джералд. – Что уж они там такое совершили, это я позабыл, только Брент теперь лейтенант. Скарлетт слушала с удовольствием, испытывая приятное чувство собственности. Раз человек был когда-то ее поклонником, она уже не расстанется с убеждением, что он будет принадлежать ей вечно, а славные его деяния добавляют ей блеска. – А еще у меня такие для вас новости – только держитесь! Говорят, Стью опять поглядывает на «Двенадцать дубов». – И кто? Индия или Душечка? – Мелли чуть не подскочила от волнения, в то время как Скарлетт возмущенно уставилась на отца. – Ну как, мисс Индия, ясное дело. Разве не за ней он ухлестывал, пока вот эта моя озорница ему не подмигнула? – О, – откликнулась Мелани, растерявшись под напором откровенности Джералда. Гость же продолжал: – А еще того пуще, малыш-то Брент принялся обивать пороги «Тары». Скарлетт онемела. Отступничество ее кавалеров выглядело просто оскорбительным. Особенно если вспомнить, как они бесновались, когда она им сообщила, что выходит замуж за Чарлза. Стюарт даже грозился кого-нибудь застрелить – Чарлза, Скарлетт, себя самого, а то и всех троих. Очень это было волнующе. – Сьюлен? – удивилась Мелани. – Я думала, мистер Кеннеди… – А, этот-то, – скривился Джералд. – Фрэнк Кеннеди все ходит вокруг да около, все подкрадывается, собственной тени боится. Дождется, что я сам его спрошу, что он там надумал. Нет, это моя маленькая. – Кэррин? – Да она ребенок просто, и больше ничего! – взорвалась Скарлетт, обретя дар речи. – А между прочим, ей всего на год меньше, чем было вам, мисс, когда вы решили выскочить замуж. Или тебе жалко, что сестре достанется твой бывший ухажер? Мелли, непривычная к такой прямолинейности, мучительно покраснела и почла за лучшее отослать Питера на кухню, наказав подавать запеканку со сладкой картошкой. Она лихорадочно пыталась отыскать какую-нибудь другую тему для беседы, не столь личную, но достаточно увлекательную, чтобы отвратить Джералда от мыслей о цели поездки. Ничего такого ей в голову не приходило, однако Джералд, раз начав, уже больше не нуждался в стимулах, ему нужен был только слушатель. Мистер О’Хара заговорил о грабительских замашках интендантства, чьи аппетиты растут не по дням, а по часам, обозвал дураком и жуликом Джефферсона Дэвиса, а тех ирландцев, которые за большие деньги вступили в армию янки, заклеймил как подлецов и мерзавцев. Когда был подан портвейн и девушки поднялись, чтобы оставить его, Джералд нацелил строгое отцовское око на свою дочь и приказал ей побыть с ним несколько минут наедине. Скарлетт бросила отчаянный взгляд на Мелли, но та, беспомощно повертев в руках платочек, молча удалилась и тихонько сомкнула за собой створки двери. – Ну, что теперь скажешь, барышня, – загремел Джералд, наливая себе стакан. – Ты тут так отличилась, дальше некуда! Не успела, значит, овдоветь, а уже другого муженька хочешь подцепить? – Не так громко, папа. Слуги… – Да они уж знают, будь уверена, все знают про наш позор. Твоя несчастная мать от этого слегла, а я не могу голову поднять. Стыдобища! Нет, котенок, даже и не думай, на сей раз слезами ты меня не проймешь. – Последнюю фразу он произнес торопливо и с оттенком легкой паники, так как заметил, что дочь часто-часто заморгала и выгнула губу подковкой. – Я тебя знаю, ты и на поминках родного мужа способна флиртовать. И нечего плакать. Ну, все, сегодня больше я с тобой говорить не буду, мне надо срочно повидаться с этим распрекрасным капитаном Батлером, который пустил по ветру репутацию моей дочери. А вот утром… Все, хватит, не реви. Ничего ты этим не добьешься. Ни-че-го, поняла? Мое слово твердое: завтра же утром ты едешь в «Тару», довольно нас позорить. Ну, не плачь, ребенок. Посмотри, что я тебе привез. Чем плох подарочек? Вот видишь! И как ты могла навалить на меня такую обузу, заставить тащиться в этакую даль, а то у меня дел мало? Перестань реветь! Мелани и Питтипэт давно спали, а Скарлетт, перепуганная, лежала без сна в душной темноте, и на сердце у нее был камень. Уехать из Атланты, когда жизнь, кажется, поманила снова, вернуться домой и посмотреть в лицо Эллен… Уж лучше умереть, чем встретиться сейчас с матерью. И она захотела умереть, прямо вот сию минуту, тогда все бы пожалели, что были так злы. Она ворочалась в постели и терзала свою горячую подушку, когда ухо ее уловило какой-то шум, издалека слышимый на тихой улице. Звуки были до странности знакомы, хотя и неразличимы. Скарлетт выскользнула из постели, прошлепала к окну и высунулась наружу. Улица терялась в глубокой, бархатно-черной тени ветвистых деревьев, под призрачным, утыканным звездами небом. Звуки приближались: голоса, скрип колес, стук копыт… Неожиданно она усмехнулась: густой бас, осипший от виски, выводил с крепким ирландским акцентом «Ехала Пегги в телеге». Пусть это и не Джонсборо в праздничный день, но Джералд ехал домой в точно таком же состоянии. Скарлетт увидела темное пятно коляски, остановившейся перед домом, и две фигуры смутных очертаний. Кто-то с ним приехал. Фигуры помедлили у калитки, потом звякнула щеколда, и отцовский голос произнес отчетливо: – А сейчас я спою тебе «Плач по Роберту Эммету». Эту песню тебе надобно знать, дружище. Я тебя научу. – Буду рад выучить ее, но не сейчас, мистер О’Хара, – откликнулся его спутник, пряча усмешку в ровном, тягучем говоре. «О господи боже мой, опять этот ненавистный Батлер», – со злостью подумала Скарлетт, но тут же и спохватилась: по крайней мере, они не перестреляли друг друга. Даже подружились, наверное, раз приехали вместе в такой час и в такой кондиции. – Нет, петь я все равно буду, а ты будешь слушать, а нет – так я пристрелю тебя, потому что ты оранжист. – Не оранжист, а чарлстонец. – Ничуть не лучше. Даже хуже. У меня две свояченицы в Чарлстоне, так что я-то знаю.