В первый момент она была так ошеломлена, что в растерянности уронила свои юбки – прямо на голову раненому, и он слабо задергался, пытаясь вынырнуть из-под залепивших рот оборок. О чем это доктор? Что он имеет в виду? Сухой ветерок швырнул ей в лицо горсть пыли от санитарной повозки, и она чуть не задохнулась: нос забила мерзкая вонь. – Живее, детка! Давай сюда. Она опять подхватила юбки и быстро пошла к нему – быстро, насколько это вообще было возможно в мешанине тел. Коснувшись его руки, она ощутила в нем дрожь крайнего переутомления, но лицо признаков слабости не выдавало. – Ох, доктор! Вы должны прийти. У Мелани уже началось… это… с ребенком. Он смотрел на нее и как будто не слышал. Слова не регистрировались сознанием. На земле у ее ног лежал человек, голову он пристроил, за неимением подушки, на своем походном котелке. Человек по-товарищески ей ухмыльнулся и заметил жизнерадостно: – Бабы, они такие! Они завсегда поспевают! Скарлетт не удостоила его даже взглядом, зато принялась трясти доктора за плечо: – Это же Мелани! И у нее младенец! Доктор, вам нужно к ней. Она… У нее… Конечно, сейчас не время деликатничать, но все-таки очень трудно произнести нужные слова, когда вокруг сотни чужих мужских ушей и все к тебе прислушиваются! – У нее сильные схватки. Прошу вас, доктор! – Младенец?! Великий Боже! – Доктор взревел, мгновенно наливаясь неистовой яростью, яростью, не направленной на нее лично и ни на кого другого в отдельности, а на весь мир, на целый свет, где могут твориться подобные вещи. – Ты с ума сошла? Я не могу оставить этих людей. Тут сотни уже при смерти. Я не могу их бросить для одного какого-то младенца, черт подери! Возьми любую женщину, пусть тебе поможет. Жену мою возьми. Она открыла рот – сказать ему, почему миссис Мид прийти не сможет, и резко осеклась. Он не знает, что его родной сын тоже ранен! А если б знал? Но что-то ей подсказало, что, даже если бы Фил умирал, доктор все равно оставался бы здесь, стоял бы на своем посту, помогая не одному, а множеству людей. – Нет, доктор, вы должны, вы обязаны! Вы же знаете, вы сами говорили, что у нее будут трудные… Неужели это и в самом деле она, Скарлетт, стоит тут, упорствует, произносит эти ужасные, невозможные слова, да еще в полный голос, посреди этого стонущего ада? – Без вас она умрет! Он грубо стряхнул с себя ее руки и заговорил, но так, словно почти не слышал ее, а понимал и того меньше: – Она умрет? Да, и они все умрут, все эти люди. Бинтов нет, антисептиков нет, хинина нет, хлороформа… Господи, пошли хоть чуточку морфия, ну чуть-чуть, для самых тяжелых. И немного бы хлороформа. Да падет кара небесная на головы янки! Будь они все прокляты! – Да уж, доктор, задай им жару! В аду им самое место! – сказал тот человек на земле, и зубы его блеснули в косматой бороде. Скарлетт затрясло, глаза обожгло слезами запредельного страха. Доктор с ней не пойдет. Мелани умрет, а она желала ей смерти. Доктор не придет. – Ради бога, доктор! Прошу, умоляю вас! Доктор Мид прикусил губу, подбородок опять приобрел твердые очертания, лицо снова сделалось непроницаемо. – Детка, я постараюсь. Обещать не могу. Но постараюсь. Сначала осмотрим этих людей. Янки на подходе, наши войска оставляют город. Не знаю, что будет с ранеными. Поезда не ходят. Вообще. Мейконская линия захвачена полностью… Ну, все, я постараюсь. Беги теперь, не морочь мне голову. Подумаешь, важность какая – ребенка на свет произвести. Пуповину только не забудь перевязать… Другой врач тронул его за руку, он отвернулся и начал в пожарном порядке отдавать приказы и распоряжения касательно одного, второго, третьего… Тот, кто лежал на земле, под ногами у Скарлетт, посмотрел на нее сочувственно. Ей тоже оставалось только отвернуться – доктор забыл о ее существовании. Она быстро и аккуратно пробралась меж ранеными, чтобы вернуться к себе на Персиковую. Доктора не будет, не вырвется он. Всем этим делом придется заняться ей самой. Слава богу, Присси смыслит в акушерстве. От жары разболелась голова, а лиф, насквозь пропитавшийся потом, весьма чувствительно впивался в плоть. Мозг пребывал в тупом оцепенении, ноги тоже. Как во сне: тебе страшно, ты стараешься убежать, а не можешь сдвинуться с места. Господи, как же далеко еще до дома, эта улица – длиной в вечность. Затем шевельнулась и снова принялась рефреном стучать в мозгу короткая настырная фраза: «Янки на подходе. Янки подходят». И сердце проснулось, бухнуло сильно, взялось за работу. И жизнь снова побежала по жилам. Скарлетт ввинтилась в толпу на Пяти Углах; здесь стало теперь так тесно, что на узком тротуаре места не было совсем, и она вынуждена была шагать прямо по улице. Мимо нее двигались строем солдаты, пропыленные, отупевшие от усталости. Похоже, их тут тысячи. Идут быстро, походным шагом, бородатые, заросшие, грязные, с винтовкой на плече. Катятся мимо пушки, возничие погоняют сыромятными вожжами тощих мулов. Громыхают интендантские фургоны с изодранным в клочья верхом. Конница в удушливых клубах пыли, идет и идет, нет ей конца! Никогда не видела она раньше столько солдат вместе. Отступление. Отступление! Армия уходит, нет у них больше армии. Ее прижало к плотной людской массе на тротуаре, от кого-то потянуло перегаром, кто-то дыхнул дешевым кукурузным виски. На углу Декатур-стрит оказались женщины, броско одетые женщины; своими яркими нарядами и накрашенными лицами они вносили в происходящее диссонирующую ноту маскарада, праздника. Многие из них были пьяны, а солдаты, на которых они висели, – еще пьянее. Скользнув взглядом, Скарлетт наткнулась на копну рыжих кудрей и узнала эту тварь, Красотку Уотлинг: она пронзительно взвизгивала пьяным смехом, цепляясь за однорукого солдата, едва державшегося на ногах. Скарлетт продиралась, протискивалась сквозь скопище народу, но только через квартал от Пяти Углов толпа немного поредела. Во всяком случае, опять можно было, подобрав юбки, пуститься бегом. Хватило ее лишь до капеллы Уэсли. Без сил, пыхтя как паровоз, она опустилась на ступеньку, подозревая, что корсет каким-то образом сам по себе затянулся вдвое туже против обычного. Хоть бы разочек вздохнуть полной грудью, животом, всем нутром! Скорее бы сердце перестало бить, стучать, колотить и выскакивать из груди! И хоть бы к кому-нибудь можно было обратиться в этом безумном городе! А правда, она ведь для себя самой и пальцем не пошевелила за всю свою жизнь. Не было нужды. Всегда все делалось за нее и для нее, всегда кто-то о ней заботился, опекал, защищал и баловал. Трудно поверить, чтобы она, Скарлетт, могла оказаться в таком положении. Ни друзей, ни знакомых, ни соседей. Некого на помощь позвать. Раньше всегда было полно и родни, и доброхотов, и всегда были наготове ловкие руки послушных рабов. А теперь, в момент величайшей нужды – никого! Невероятно, чтобы подобное могло случиться именно с ней: совершенно одинокая, дрожащая от страха и оторванная от дома. Домой, домой! Янки не янки, тиф не тиф, а ей нужно домой, в «Тару». Она так стосковалась по милому лицу Эллен, по крепким, ласковым рукам Мамми. Справившись с головокружением, Скарлетт неуверенно поднялась на ноги и пошла дальше. Еще не дойдя до дома тети Питти, она увидела Уэйда: он открыл калитку и лихо на ней раскачивался. Заприметив мать, он сразу сделал рот ковшиком и поднял громкий плач, торжественно держа на отлете маленький грязный пальчик. – Больно! – вопил ребенок. – Ушибся! – Тихо мне! А то нашлепаю. Уходи отсюда, здесь нельзя, побудь за домом, напеки куличиков и никуда ни шагу! – Уэйд кушать хочет! – захныкал малыш и сунул в рот ушибленный палец. – Ну и что! Сказано тебе: ступай за дом и… Она взглянула наверх и увидела Присси. Девчонка свесилась из окна над лестницей и вид имела встревоженный и перепуганный. Впрочем, при виде хозяйки она мигом приободрилась. Скарлетт жестом велела ей спуститься и зашла в дом. Как хорошо, как прохладно в холле! Она развязала ленты, метнула шляпку на столик и с облегчением провела рукой по мокрому лбу. Наверху открылась дверь, и Скарлетт услышала низкий протяжный стон, исторгнутый адской мукой. Присси скатилась вниз, перелетая через три ступеньки. – Доктор пришел? – Нет. Он не может. – Господи помилуй, мисс Скарлетт! Мисс Мелли отходит! – Доктора не будет. Никого не будет. Тебе придется самой принимать ребенка, а я тебе помогу. Присси открыла рот, явно пытаясь что-то вымолвить, но слова не шли, она только молча шевелила губами. Повернувшись боком, она бросала на Скарлетт взгляды исподлобья, переминалась с ноги на ногу и зачем-то извивалась всем своим тощеньким тельцем. – Не строй из себя дурочку! – прикрикнула Скарлетт, взбешенная глупыми ужимками. – В чем дело? Присси вжалась в перила лестницы. – Как перед Богом, мисс Скарлетт… – Присси вращала круглыми глазищами, не зная, куда деваться от стыда и страха. – Ну? – Ради бога, мисс Скарлетт! Нам обязательно нужен доктор! Я… Я… Мисс Скарлетт, я не знаю, как рождаются дети! Меня мама и близко не подпускала, когда у кого ребенок появлялся. У Скарлетт душа ушла в пятки. Ужас какой! Присси сделала попытку проскользнуть мимо хозяйки, да не успела: Скарлетт крепко ее схватила. – Ах ты, черная лгунья! Что ты такое говоришь? Ты же твердила, что все знаешь, все понимаешь, что мать тебя всему обучила! Так где же правда? Говори давай! – И Скарлетт принялась изо всех сил ее трясти, так что головенка у Присси стала мотаться, как у тряпочной куклы. – Я все придумывала, все врала, мисс Скарлетт! Я и сама не пойму, как так получилось, почему я такую небылицу выдумала! Я только один раз видела, как ребеночек рождается, и то мне от мамы влетело, чтоб не подглядывала. Присси все пятилась, сжималась в комочек, стремясь закатиться в какую-нибудь щель и там потеряться. А Скарлетт смотрела на нее и не могла поверить: какое-то время сознание отказывалось воспринимать реальность. Когда же наконец до нее дошло все значение того факта, что Присси смыслит в акушерстве не больше, чем она сама, гнев вспыхнул в ней, как пламя. За всю свою жизнь она ни разу не ударила ни одного раба, но тут вдруг с чувством залепила звонкую оплеуху по черной щеке. Присси взвизгнула – больше от неожиданности, чем от боли, и начала приплясывать и крутиться, пытаясь вывернуться из крепкой хватки Скарлетт. В тот момент, когда она завизжала, стоны на втором этаже прекратились, и через минуту голос Мелани, дрожащий и слабенький, позвал: – Скарлетт! Это ты? Прошу тебя, подойди ко мне… Пожалуйста! Скарлетт выпустила руку Присси, та охнула и отлетела к ступенькам. Наверху возобновился низкий, мучительный стон; Скарлетт постояла недвижно, прислушиваясь к этому звуку, – как будто шею подставляла под хомут, который сейчас на нее наденут и впрягут в неподъемный воз. И понимала, что всю тяжесть этого груза она ощутит лишь после того, как сделает первый шаг. А что же такое с ней самой делали Эллен и Мамми, когда появился на свет Уэйд? Но родовые схватки, оказывается, сыграли и милосердную роль, покрыв почти все остальное сплошным туманом. Кое-что она, однако, припомнила и быстро, властно стала отдавать распоряжения Присси: – Затопи плиту, и пусть вода все время кипит в котле. Принеси наверх все полотенца, какие сумеешь отыскать, и клубок шпагата. Да, и ножницы. И не вздумай являться с сообщением, что ты чего-то не нашла. Ты все найдешь – и найдешь быстро. Ну, за дело. Она рывком поставила Присси на ноги и подтолкнула в сторону кухни. После чего расправила плечи и ступила на лестницу. Да, нелегкая задача – объявить Мелани, что принимать ее ребенка будут они с Присси. Глава 22 Такого долгого дня, как этот, никогда еще не было – и не будет. И такого жаркого. Да еще с таким скопищем ленивых настырных мух. Тяжелыми роями они кружили над Мелани, не обращая внимания на веер, которым непрестанно размахивала Скарлетт. У нее даже руки свело – попробуй покрути таким широченным листом пальметто! И самое обидное – сколько ни старайся, результат ничтожен: только сгонишь их со взмокшего лица Мелани, а они уже липнут к ногам, елозят по коленкам, отчего Мелани начинает дергаться и ныть: – Ну, пожалуйста! Вон они, видишь, за ноги кусают! В комнате стоял полумрак, потому что Скарлетт, спасаясь от палящего зноя и ярчайшего света, сдвинула шторы. Но солнечные лучи проникали острыми шпагами сквозь крохотные дырочки и по краям занавесей. Комната превратилась в духовку, и пропотевшая одежда Скарлетт не только не просыхала, но час от часу все больше сырела и противно липла к телу. Присси сидела на корточках в углу, тоже истекая потом и жутко благоухая своими испарениями. Скарлетт давно бы уж выставила ее вон, если б не знала, что девчонку ни на миг нельзя выпускать из поля зрения: тотчас задаст стрекача. Мелани лежала на смятой, посеревшей от пота и пролитой воды постели и безостановочно вертелась с боку на бок: то ляжет на правый, то повернется на левый, и опять все сначала. Иногда она делала попытки усесться на кровати, ей это не удавалось, она заваливалась на спину и снова принималась крутиться. Первое время она еще пыталась сдерживаться, не кричать громко и до крови искусала губы. Скарлетт, у которой нервы были истерзаны не меньше, чем у Мелани рот, сказала ей довольно сухо: – Мелли, перестань храбриться! Хочется кричать – вот и кричи. Нет ведь никого. Кто тебя услышит, кроме нас. День подходил к концу, и скоро Мелли стало уже не до того, слышит ее кто-нибудь или нет. Какая там храбрость, куда подевалось ее мужество! Она стонала, гудела, охала, а иногда и взвизгивала. В такие моменты Скарлетт роняла голову на руки, плотно закрывала уши, качалась на стуле и желала смерти себе самой. Все лучше, чем торчать тут беспомощным свидетелем мучений. Все лучше, чем сидеть, как на привязи, и ждать этого ребенка, который все медлит и медлит с появлением на свет. Вот так просто сидеть и ждать, сознавая при этом, что янки фактически уже у Пяти Углов. Какая жалость, что она никогда не прислушивалась к беседам, ведущимся шепотом в кругу матрон, на темы деторождения! Хоть в чем-нибудь, да разобралась бы! Если б ее интересовали подобные вещи, она теперь уже знала бы, нормально ли это – такие длительные роды. Может, это и не считается долго? Смутно всплыла в памяти одна из историй тети Питти о какой-то подруге, которая тужилась целых два дня и умерла, так и не разродившись. А вдруг Мелани будет продолжать в том же духе целых два дня? Нет, Мелани чересчур нежная. Двух дней ей не выдержать. Если ребенок не поторопится, Мелли умрет, и очень скоро. И как потом взглянуть в лицо Эшли – если он жив, конечно, – как сообщить ему, что Мелани умерла? Ведь сама же пообещала ему о ней заботиться! Когда наступали особенно жестокие схватки, Мелани требовалось держаться за Скарлетт. Несчастная с такой силой стискивала ей руку, что чуть кости не переломала. За час у Скарлетт все руки распухли и покрылись синяками. Тогда она догадалась связать вместе два полотенца подлиннее, перекинула их через спинку кровати в ногах, а узел дала Мелани. И бедняга вцепилась в него, как в единственное спасение. Она вся подтягивалась к нему, напрягалась, мяла, комкала и старалась изодрать в клочья многострадальную тряпку. Порой она выпускала полотенце, потирала дрожащие ладони и смотрела на Скарлетт огромными, расширенными от боли глазами. – Поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной, – шелестела она пересохшими губами, и Скарлетт несла всякую чепуху, пока Мелани не хваталась судорожно за этот свой спасительный узел, принимаясь опять вертеться на кровати. Сумеречная комната плыла перед глазами, насыщенная влажной жарой, болью, жужжанием мух; время тащилось такими медленными шажочками, как будто вот-вот замрет совсем, и утро вспоминалось Скарлетт как нечто далекое и нереальное. Ей казалось, что она всю жизнь свою провела в этом паровом котле. И каждый раз, когда вскрикивала Мелани, у Скарлетт возникало безумное желание завопить вместе с ней. Она яростно, до боли закусывала губы и только так еще удерживала себя в узде, не давая воли истерике.