Когда она с ним разделалась, силы в какой-то мере вернулись к ней, а вместе с ними – новый приступ страха. Откуда-то с другого конца улицы слышался далекий смутный гул, но что он заключал в себе, чего от него ждать – она не понимала. Странный гул, ничего в нем не различишь, только то, что сила звука то нарастает, то падает. Она вся обратилась в слух, вытянулась стрункой – и скоро обнаружила, что мышцы заныли от напряжения. Больше всего на свете она жаждала услышать стук копыт и увидеть Ретта – бесшабашного, самоуверенного, смеющегося над ее страхами. Ретт увезет их отсюда. Куда? Об этом она не задумывалась. Не все ли равно? Пока она так сидела, ловя каждый звук города, над деревьями появилось слабое зарево. Это ее озадачило. Понаблюдав за необычным свечением, она отметила, что отсветы растут и делаются ярче прямо на глазах. Темное небо окрасилось ярко-розовым, затем мрачновато-красным, и внезапно поверх деревьев взмыл к небесам громадный язык пламени. Она вскочила на ноги, сердце опять болезненно ухнуло и бешено заколотилось. Янки пришли! Они пришли и жгут город! Горит, кажется, где-то восточнее, не в самом городе, во всяком случае не в центре. Вспышки огня взлетали все выше и выше, заливая красным заревом широкую полосу неба. Скарлетт завороженно смотрела, не в силах оторвать глаз от пугающего зрелища. Занялся, должно быть, уж целый квартал. Потянуло ветерком, и до нее донесся слабый запах дыма. Она взлетела наверх, в свою комнату, и свесилась из окна для лучшего обзора. Небо светилось зловещим огненным сиянием, большие клубы черного дыма кружились водоворотами, сбивались в тучи, громоздились над пламенем. Сильнее запахло дымом. Мысли заметались бестолково, разбежались в разные стороны: скоро ли огонь доберется до Персиковой улицы и спалит их дом, и сюда ворвутся янки, набросятся на нее, и куда деваться, что делать… Кажется, все демоны ада выли и визжали у нее в ушах, мысли путались, еще немного, и она будет полностью во власти паники. Боясь упасть, она вцепилась в подоконник. «Я должна подумать, – твердила она себе снова и снова. – Я должна подумать!» Но мысли не давались ей, они порхали, бились, метались вокруг, как испуганные колибри. И в это время в уши ударил оглушительный взрыв, от пушек такого грохота не бывает, она ничего подобного не слышала! Небо расщепила гигантская вспышка. Потом еще один взрыв. Еще и еще. Земля содрогнулась, стекла в оконном переплете у нее над головой задребезжали и посыпались осколками. Мир превратился в ад кромешный – грохот, пламя, землю сотрясает непрерывная череда взрывов, от которых лопаются барабанные перепонки. Фонтаны искр, стреляющих в небо и медленно, лениво опускающихся сквозь клубы дыма, кроваво-красного от зарева пожара. Вроде бы ее позвали из соседней комнаты, тихим, слабым голоском, но Скарлетт не обратила внимания. Сейчас ей было не до Мелани, вообще ни до чего. Существовал один только страх, он тек по ее жилам подобно пламени, пылавшему перед глазами. Не было Скарлетт – был ребенок, обезумевший от ужаса, до смерти перепуганный ребенок, которому только и нужно, что зарыться с головой в материнские колени и ничего этого не видеть. Если б оказаться сейчас дома! Дома и с матерью! Сквозь бьющие по нервам звуки Скарлетт уловила совсем иной звук, вот: быстрые от страха ноги прыгают вверх по лестнице через три ступеньки сразу и кто-то скулит на ходу, как заблудившийся щенок. Присси ворвалась в комнату и, подлетев к Скарлетт, зажала в кулачках ее руку, да так отчаянно, словно собиралась отщипнуть кусок. Скарлетт крикнула: – Янки?.. – Нет, мэм, это наши, наши джитмены! – затарахтела Присси, пыхтя и подвывая, впиваясь ногтями в руку Скарлетт. – Они жгут завод и армейские склады с оружием, вот как Бог свят, взорвали семьдесят вагонов со снарядами и порохом, о, Иисус, нам всем гореть в огне! Она принялась пронзительно скулить и ущипнула Скарлетт так сильно, что та вскрикнула от боли и от злости и стряхнула с себя ее когтистую лапку. Янки-то еще не пришли! Нет их пока! Значит, есть еще время уехать! Скарлетт собрала рассеянные страхом силенки. «Если я сейчас же не возьму себя в руки, то буду просто орать, как ошпаренная кошка», – сказала она себе, а жалкий вид запуганной до животного состояния Присси помог ей обрести твердость. Она взяла девчонку за плечи и хорошенько встряхнула: – Прекращай трескотню, говори по делу. Янки еще не пришли, глупая ты дура! Ты видела капитана Батлера? Что он сказал? Будет ли он у нас? Присси скулить перестала, но зубы у нее щелкали. – Да, мэм, под конец я его нашла. В баре, как вы мне и говорили. Он… – Да не важно, где ты его нашла. Придет он? Ты ему сказала, чтобы взял свою лошадь? – Мисс Скарлетт, он говорит, наши джитмены забрали его лошадь, а заодно и кипаж для санитарной кареты. – Господи, смилуйся ты над нами! – Но он придет… – Что он тебе сказал? Присси дышала теперь ровнее, даже немного приличнее стала держаться, но глаза все еще готовы были выскочить из орбит. – Ну и вот, мэм, как вы мне наказывали, я искала его в баре. Я остановилась снаружи и покричала ему, а он и вышел. Увидел он меня, значит, и я начала ему рассказывать, а тут вдруг солдаты ка-ак рванут склад на Декатур-стрит, там, подальше, и огонь ка-ак вспыхнет, а он говорит, давай отсюдова, сгрябчил меня за руку, и мы побежали к Пяти Углам, а там он и говорит, ну и что у тебя, говори быстро. Ну, я и говорю, как вы наказывали, что капитан Батлер, приезжайте скорей и лошадь свою с кипажем не забудьте. Мисс Мелли родила ребеночка, а мисс Скарлетт рвется из города. А он и говорит: а куда это она вознамерилась ехать? А я и говорю, я не знаю, маса, но мисс Скарлетт очень нужно уехать, а то янки будут здесь, вот она и желает, чтобы вы ее увезли. А он скалится и говорит, что у него лошадь отобрали. У Скарлетт упало сердце: последняя надежда оставила ее. Нет, ну что за глупость с ее стороны – не подумать, что отступающая армия обязательно заберет с собой все оставшиеся повозки и всех лошадей, волов и мулов – все, на чем можно передвигаться. На какой-то момент она просто была оглушена и не слышала даже, что там еще бормочет Присси, но все же заставила себя собраться и дослушать до конца. А Присси тем временем тянула в своем стиле: – Потом он и говорит: передай, говорит, мисс Скарлетт, пусть не берет близко к сердцу. Я выкраду, говорит, для нее лошадь в войсках, хоть там вообще больше лошадей не останется! Я, говорит, и раньше крал коней. Скажи, говорит, ей, я добуду для нее коня, пусть меня пристрелят! А теперь, говорит, беги. И только это я собралася бечь, как оно и началося: трах-та-ра-бабах! Я так и брякнулась наземь, а он и говорит, это ничего, это наши джитмены взрывают, чтобы врагам не досталось, ну и… – Так он будет? И с лошадью? – Он так сказал. У Скарлетт вырвался долгий выдох облегчения. Если есть хоть какой-то шанс достать лошадь, Ретт Батлер ее достанет. Отчаянный парень этот Ретт. Она все ему простит, лишь бы вытащил их из этой передряги. Есть выход, есть! А с Реттом она бы ничего не боялась. Ретт сумеет их защитить. Благодарю Тебя, Господи, за Ретта! И со спокойным видом она занялась практическими делами. – Разбуди Уэйда и одень его, собери что-нибудь из одежды для нас и сложи в маленький сундук. И не говори мисс Мелли, что мы уезжаем. Рано пока. А малыша заверни в пару толстых полотенец и собери все его пеленки-распашонки. Присси все еще не выпускала ее юбки и, судя по глазам, едва ли вообще понимала смысл сказанного. Скарлетт отпихнула ее от себя и отцепила ее пальцы. – Живо! – прикрикнула она, и Присси брызнула из комнаты, как кролик. Надо, обязательно надо зайти к Мелани, успокоить ее, она, должно быть, обезумела от этого неослабевающего грохота и полыхающего во все небо огня. Сущий конец света! Но заставить себя перешагнуть порог той комнаты – нет, только не теперь. И Скарлетт сбежала вниз, осененная идеей спасения фарфора тети Питти и кое-какого серебра, что тетя не сумела взять с собой, отбывая в Мейкон. Но добравшись до столовой, Скарлетт обнаружила, что у нее жутко трясутся руки. Она выронила и, естественно, разбила вдребезги три тарелки, после чего помчалась на крыльцо – послушать, нет ли чего нового, опять вернулась в столовую, со звоном рассыпала столовое серебро. До чего ни дотронется, все роняет. В спешке она поскользнулась на лоскутном коврике, упала на пол и ушиблась, но тут же вскочила, не успев ощутить даже боли. Слышно было, как наверху шныряет загнанным диким зверьком Присси, эта беспорядочная топотня бесила Скарлетт, потому что и сама она тоже металась бессмысленно и бесцельно, в точности как Присси. Уж раз десять выскакивала она на крыльцо и вдруг решила не возвращаться к пустопорожним своим сборам. Взяла и села на крыльцо. Паковаться все равно невозможно. Ничего невозможно делать, кроме как сидеть с колотящимся сердцем и ждать Ретта. Кажется, несколько часов уже прошло. Наконец откуда-то с дальнего конца дороги до нее донесся протестующий скрип несмазанных колес и медленное, неровное постукивание копыт. Почему он не может поскорее? Почему не пустит лошадь рысью? Звуки приблизились, она вскочила на ноги и выкрикнула имя Ретта. Потом она увидела его – смутный силуэт, вот он выбирается из маленького фургончика, звякнула калитка, он идет к ней. Теперь, в круге света от лампы, он был виден ясно. Одет щеголевато и легкомысленно – как для танцев. Отлично скроенный белый полотняный костюм с жилетом серого муара, грудь рубашки – в едва заметную защипочку, так, намек на складочки. Широкополую свою панаму он лихо сдвинул набекрень, за брючный ремень засунул пару длинноствольных дуэльных пистолетов с рукоятками слоновой кости. Карманы сюртука оттопырены и туго чем-то набиты, наверняка патронами. Он прошел вдоль дорожки пружинистой, мягкой поступью дикаря, неся распрекрасную свою голову, словно языческий бог. Опасности этой ночи, что повергли Скарлетт в панику, его только подстегнули. Темное лицо тщательно сдерживало свирепую силу и жестокость, которая могла бы напугать Скарлетт, обладай она остротой ума, способной распознавать такие вещи. В черных глазах приплясывали смешинки, как будто все это предприятие его ужасно забавляет, а сотрясающие землю взрывы и жуткие сполохи – это просто такие штучки, детишек пугать. Пока он поднимался на крыльцо, она вся потянулась к нему навстречу, белая, без кровинки в лице, с горящими зелеными глазами. – Добрый вечер, – произнес он в обычной своей протяжной манере и снял шляпу плавным жестом. – Прекрасная нынче погода на дворе. Я слышал, вы собираетесь прокатиться. – Еще одна шуточка, и я больше с вами не разговариваю, – сказала она с дрожью в голосе. – Только не говорите мне, что вы боитесь! – Он изобразил крайнее удивление и улыбнулся такой улыбочкой, что у нее руки зачесались столкнуть его вниз с крутой лестницы. – Да, я боюсь! Вы бы тоже боялись, если б у вас была хоть капля здравого смысла, которым Господь не обделил даже и козлов! Но сейчас не время для разговоров. Нам надо выбираться отсюда. – К вашим услугам, мадам. Но куда именно рассчитываете вы попасть? Я предпринял эту небольшую прогулку к вам сюда из чистого любопытства: мне просто хочется понять, куда это вы намереваетесь ехать? На север вам нельзя, на юг тоже, равно как на запад или на восток. Янки, они повсюду. Существует лишь одна дорога из города, которую янки еще не перехватили. Этой дорогой отступает армия. Но она не долго будет открыта. Конница генерала Стивена Ли ведет арьергардные бои в районе местечка Раз-и-Готово, чтобы дать возможность отойти войскам. Если вы последуете за армией, у вас немедленно отнимут лошадь. Правда, лошаденка так себе, но я с этим конокрадством пошел на большие неприятности. Так куда же вы все-таки путь держите? Скарлетт стояла потрясенная, слушая и почти не слыша, что он говорит. Но с этим последним вопросом ей внезапно открылось, куда должна она ехать. Ей открылось то, что она и так знала, о чем думала весь этот мучительный день. Есть только одно место на земле. Она сказала: – Я еду домой. – Домой? Вы имеете в виду, в «Тару»? – Да, да, в «Тару»! О, Ретт, нам нужно спешить. Он смотрел на нее как на умалишенную. – В «Тару»? Господь всемогущий, что с вами, Скарлетт? Вы разве не знаете, что в Джонсборо целый день идут бои? Свободна только десятимильная полоса дороги выше и ниже Раз-и-Готово, а вокруг бои, даже на улицах Джонсборо! Может быть, к этому моменту янки уже в «Таре» и вообще по всему графству. Никто не знает в точности, где они, но они могут быть совсем рядом, по соседству. Вам нельзя домой! Вы же не сумеете пройти через армию янки! – Я поеду домой! – закричала Скарлетт. – Я хочу! И поеду! – Ну и дурочка! – Он заговорил быстро и грубо. – Нельзя тебе ехать этой дорогой. Даже если ты не попадешься в лапы к янки, то в лесу полным-полно бродяг и дезертиров из обеих армий. Да еще наши части, отступающие из Джонсборо. Не янки, так они отберут у тебя лошадь, и глазом не моргнешь. У вас единственный шанс – это двигаться за войсками по дороге Мак-Доноу и молиться, чтоб они вас не увидели в темноте. И в «Тару» нельзя. Даже если вы туда доберетесь, то, скорее всего, застанете одно пепелище. Я не отпущу вас домой. Это безумие. – Я хочу домой, – закричала она, срываясь на визг. – Домой! Вы не можете меня остановить! Я домой хочу! К маме! Я вас убью – попробуйте только остановить меня! Я хочу домой! – Долго сдерживаемые слезы страха и напряжения, в котором она пребывала весь этот кошмарный день, прорвались форменной истерикой, потоками заливая ее лицо. Она колотила ему в грудь кулачками и взвизгивала: – Я хочу домой! И пойду! Хоть весь путь пешком пройду! И вдруг она очутилась в его объятиях, мокрая щека прижата к крахмальной рубашке, воинственные кулачки присмирели у него на груди. Его ладони ласково приглаживают ее взъерошенные волосы, голос тоже ласковый. Такой нежный, такой тихий и настолько чуждый насмешке, что казалось, он принадлежит не Ретту Батлеру вовсе, а какому-то незнакомому сильному человеку, от которого пахнет бренди, табаком и лошадьми – уютная, утешительная смесь, напоминающая о Джералде. – Ну, будет, будет, дорогая моя, – приговаривал он тихонько. – Не надо плакать. Ты поедешь домой, моя маленькая отважная девочка. Ты поедешь домой. Не плачь. Она почувствовала, как что-то касается ее волос; сквозь царивший в голове сумбур мелькнула смутно невероятная мысль – а вдруг это его губы. Он был совершенно укрощен и так нежен, так обольстителен – беспредельно, и ей страстно захотелось остаться в его объятиях навсегда. Когда тебя обнимают такие сильные руки, уж конечно, никакое зло тебя не коснется. Он покопался в кармане, извлек носовой платок и промокнул ей глаза. – Ну вот, и высморкай свой носик, как полагается воспитанному ребенку, – приказал он, и улыбка блеснула у него в глазах. – А теперь распоряжайтесь мной: что нужно делать? Надо управиться быстро. Она послушно высморкалась, но думать, как оказалось, была еще не в состоянии. Что сказать ему? Что велеть делать? У нее дрожали и кривились губы, и смотрела она на него растерянно. Видя такую картину, он принял командование на себя. – Миссис Уилкс родила ребенка? Значит, движение для нее будет опасно – опасно везти ее двадцать пять миль в этом расшатанном фургоне. Лучше оставить ее у миссис Мид. – У Мидов нет никого дома. Я не могу ее оставить. Положим ее в фургон. – Где эта ваша маленькая черная паршивка? – Наверху, пакует сундук. – Сундук? Никакой сундук не поместится. Мы сами-то едва туда влезем, да и то колеса того и гляди отвалятся. Позовите ее и велите отнести в повозку самую маленькую перинку, какая только сыщется в доме. Скарлетт все еще не могла сдвинуться с места. Он крепко взял ее за руку, и как будто часть его жизненной силы перелилась в ее тело. Вот бы ей такую уверенную небрежность, как у него! Он решительно втащил ее в холл, но она опять остановилась, по-прежнему беспомощно на него глядя. Он насмешливо опустил уголки губ: – Возможно ли? И это вы – та героическая юная дама, которая уверяла меня, что не боится ни Бога, ни человека? Неожиданно он расхохотался и выпустил ее руку. Глубоко уязвленная, она пронзила его уничтожающим взглядом. Она ненавидела его! – Я не боюсь, – заявила она. – Нет, вы боитесь. Да вы сейчас в обморок упадете, а я, к сожалению, не ношу с собой нюхательных солей. В бессильной ярости она топнула ногой – потому что не могла сообразить, как ему ответить, а потом, не говоря ни слова, схватила лампу и пошла по лестнице. Он поднимался следом, очень близко к ней, и ей слышно было, что он тихонько про себя посмеивается. Он этого звука спина ее выпрямилась и отвердела. Она вошла в детскую к Уэйду и увидела, что он, полуодетый, сидит на руках у Присси, цепко за нее держится и тихо икает. А Присси хнычет. Маленькая перинка лежала на кровати Уэйда, Скарлетт велела Присси отнести ее вниз и положить в фургон. Присси повиновалась: она поставила ребенка на пол, взяла перинку и стала спускаться вниз, а Уэйд поплелся следом, икоту его вытеснил интерес к происходящему. – Пойдемте, – сказала Скарлетт, повернувшись к двери комнаты Мелани, и Ретт зашел следом за ней, держа шляпу в руке. Мелани лежала недвижно, укрытая простыней до подбородка. Лицо было смертельно белое, но глаза, глубоко запавшие, обведенные черными кругами, сияли спокойным, ясным светом. При виде Ретта в своей спальне она не выказала ни малейшего удивления, приняв это как должное. Она постаралась улыбнуться, но улыбка получилась слабенькая и пропала, даже не коснувшись уголков губ. – Мы едем домой, в «Тару», – быстро объяснила Скарлетт – Янки на пороге. Ретт заберет нас. Это единственный выход, Мелли. Мелани чуть заметно кивнула и показала на ребенка. Скарлетт подняла маленькое тельце и торопливо завернула его в махровое полотенце. Ретт шагнул к постели.