«Он совсем старик, он усталый, старый человек», – опять подумала она и слегка удивилась, почему это ей безразлично. Заколыхался свет: в комнату входил Порк, высоко неся на блюдце оплывшую свечу. Темная пещера ожила: продавленный древний диван, на который они уселись, высокий, чуть не до потолка, секретер с изящным резным стулом перед ним и множеством полочек и ящичков, битком набитых всяческими бумагами, исписанными красивым почерком Эллен, потертый ковер на полу – все, все здесь было то же самое, и только Эллен здесь не было, не было больше тонкого духа лимонной вербены, пропитавшего ее платья, не было милого взгляда длинных миндалевидных глаз с приподнятыми к вискам уголками. У Скарлетт заныло сердце – нервам, онемевшим в первый момент после тяжелой раны, потребовалось снова обрести чувствительность. «Нельзя дать им ожить, сейчас нельзя. Пусть потом болят, всю оставшуюся жизнь. Но не теперь! Молю Тебя, Господи, не теперь!» Она взглянула на Джералда – лицо у него было цвета старой штукатурки, и впервые в жизни она увидела его небритым. Когда-то цветущая физиономия покрылась серебристой щетиной. Порк поместил свечу на подставку и подошел к дивану со стороны Скарлетт. Она подумала – нет, скорее почувствовала: если б он был собакой, то положил бы сейчас свою морду ей на колени и принялся скулить, чтобы ласковая рука потрепала его за ушами. – Порк, сколько у нас здесь негров? – Мисс Скарлетт, эти паршивые ниггеры, они все разбежались, а то и ушли вместе с янки, а другие… – Сколько осталось? – Ну, значит, я, мисс Скарлетт, и Мамми. Она целыми днями ухаживает за молодыми барышнями. Еще Дилси, она сейчас пошла посидеть с ними. Трое нас, мисс Скарлетт. «Трое нас» – это вместо прежней сотни. Скарлетт с усилием подняла голову. Шея болела тоже. Но голос ее, она знала, должен звучать уверенно и твердо. Удивительно, что слова пришли сами собой, спокойные и естественные, как будто нет и не было никакой войны и она может мановением руки призвать к себе десяток домашних слуг. – Порк, я умираю есть хочу. Имеется что-нибудь съестное? – Нет, мэм. Они это все забрали. – Ну а в саду? – Они туда выпускали своих коней. – И даже на холмы, где сладкий картофель? Что-то похожее на довольную улыбку тронуло его толстые губы. – Мисс Скарлетт, про ямсы-то я и забыл совсем. Думаю, они все как есть тама. Янки, они же народ какой – никогда не сажают ямсов. По их разумению, это так, сорняк просто, растет себе… – Скоро луна взойдет. Сходи-ка ты и накопай нам немного. И поджарь. Кукурузной муки нет? Или сухих бобов? А кур? – Нет, мэм. Нет, мэм. Они тех кур, каких прямо тут поесть не смогли, тех они через седло и с собой увезли. Они, они, они! Неужели не будет конца тому, что «они» тут натворили? Разве мало им жечь и убивать? Им надо еще оставить женщин, детей и беспомощных негров умирать с голоду в краю, который сами опустошили! – Мисс Скарлетт, у меня яблоки есть. Мамми под домом закопала. Вот сегодня мы их и отведаем. – Яблок принеси, да, а потом иди копать ямс. И вот что, Порк, я так ослабла… какое-то обморочное состояние. Нет ли вина в подвале, хотя бы ежевичного? – Э, мисс Скарлетт, в подвал-то они первым делом наведались. Комната вдруг поплыла перед глазами. Голод, бессонная ночь, дикая усталость, страшные потрясения – все навалилось разом, вызвав приступ дурноты. Скарлетт до боли сжала резные розы подлокотника. – Нет вина, – сказала она тусклым голосом, вспоминая бесконечные ряды бутылок в подвале. Память оживилась. – Порк, а что с тем кукурузным виски в дубовом бочонке, который па закопал под пиратским деревом? И опять черное лицо осветилось вроде бы улыбкой – улыбкой удовольствия и уважения. – Ну, мисс Скарлетт, вот же острый глаз, в самую точку, и ребенком такая была! А я про тот бочонок и забыл совсем. Но, мисс Скарлетт, ничего хорошего в том виски нету. Оно и настаивалось всего год, около того, и вообще виски – это не для леди. Нехорошо. Как глупы бывают негры! Ни о чем сами не подумают, ничего не сделают, если только им не будет сказано. А янки еще хотят их освободить! – Для этой леди и для папы оно вполне подойдет. Живей, Порк, откопай его и принеси нам два стакана, немножко мяты и сахару, а я смешаю джулеп. Порк поглядел на нее с укоризной: – Мисс Скарлетт, вы же знаете, в «Таре» уже давно нету сахара, а мяту ихние кони всю поели, а стаканы они все перебили. «Если он еще раз скажет «ОНИ», я взвою. Не могу больше». Так она подумала, а вслух произнесла: – Ладно, пошевеливайся, достань виски, быстро. Будем пить чистым. – И добавила, когда он уже повернулся уходить: – Погоди, Порк. Тут так много нужно вещей переделать, у меня мысли разбегаются… А, вот что. Я привела лошадь и корову. Эту корову требуется подоить, срочно, а лошадь распрячь и напоить. Поди скажи Мамми, чтоб занялась коровой. Передай, что корову надо обязательно как-то привести в порядок. У мисс Мелани беби умрет, если ему нечего будет покушать, а… – У мисс Мелли нету… Она не может?.. – И он примолк из деликатности. – У мисс Мелани нет молока, – договорила Скарлетт твердо и ахнула в душе: «Боже милостивый! Мама упала бы в обморок от подобных речей». – Значит, у вас тоже младенец, да, Порк? Младенцы, младенцы, кругом младенцы! И зачем Бог наделал столько младенцев? Хотя нет, Бог детей не делает, их делают глупые люди. – Да, мэм. Большой, черный, толстый мальчик. Он… – Хорошо. Иди скажи Дилси, пусть оставит девочек. Я пригляжу за ними. А Дилси пусть покормит беби мисс Мелани и сделает для нее, что сможет. Передай Мамми, чтобы занялась коровой и поставила эту несчастную лошадь в стойло. – А у нас нет больше конюшен. Они все стойла разобрали на костры. – Не смей говорить мне, что тут ОНИ натворили! Иди же, Порк, выкопай этот бочонок виски, а потом ямса. – Но, мисс Скарлетт, у меня же нечем посветить, как копать-то? – Господи, ну возьми полено, отколи лучину… – Да они все поленья – на костры! – Ну, все. Иди, сделай же что-нибудь! Мне все равно что. Но выкопай, что я велела, и выкопай быстро! Все. Поторапливайся. Порк юркнул из комнаты, поскольку ее голос явно посуровел, и Скарлетт осталась наедине с Джералдом. Она ласково похлопала его по ноге и заметила, как он похудел, усох. Ноги Джералда больше не бугрились мускулами, не то что прежде. Надо что-то предпринять, надо вытащить его из апатии. Но спрашивать о матери она не могла. Потом, позже, когда появятся силы выстоять. – Почему они не сожгли «Тару»? Джералд с минуту смотрел на нее молча, словно и не слышал. Тогда она повторила вопрос. – Н-ну-у… – Он тянул, мямлил, наконец выдавил: – Они использовали дом как штаб-квартиру. – Янки – в этом доме? У нее возникло ощущение, что родные стены запачканы, осквернены. Их дом, святилище, где жила Эллен, – и вдруг в нем эти… эти… – Вот так-то, дочь. Мы видели дым от «Двенадцати дубов», вон за рекой, перед их приходом. Но мисс Душечка и мисс Индия и кое-кто из их негров успели бежать в Мейкон, так что за них мы не тревожились. Только вот нам-то никак нельзя было переехать в Мейкон. Девочки были так плохи… и твоя мама… Мы не могли ехать. Наши негры сбежали, куда – представления не имею. Украли фургоны и мулов. Мамми да Дилси с Порком – эти не удрали. Девочки… и ваша мама… их нельзя было трогать с места. – Да, да, понимаю. «Он все время о маме. Нельзя, чтобы он о ней говорил. О чем-то другом. О чем угодно, да хоть про самого генерала Шермана – что он устроил в этой комнате, в мамином кабинете, свой личный штаб! Что-то нужно другое». – Янки двигались на Джонсборо, перехватить железную дорогу. И шли они по дороге от реки, тысячи солдат, пушки, кони – тысячное войско. Я встретил их на парадном крыльце. «О, доблестный маленький Джералд! – подумала Скарлетт, и сердце переполнилось горькой нежностью. – Он встречал врага на ступенях «Тары», словно целая армия стояла за ним, а не он один против целой армии». – Они мне сказали, чтобы я оставил дом, потому что они его будут жечь. А я сказал, что они будут жечь его над моей головой. Мы не можем его оставить – девочки… и ваша мама… они были… – Ну и?.. «Господи, неужели он так и будет вечно сворачивать к Эллен?» – Я сказал, что в доме больные, тифозные, что трогать их с места – это для них смерть. Могут сжечь наш кров вместе с нами. Я-то в любом случае не хотел уходить… покинуть «Тару»… Слова падали в тишину, он смотрел куда-то вдаль, рассеянно, с отсутствующим видом, его не было в этих стенах, и Скарлетт поняла. За плечами Джералда бессчетные поколения его ирландских предков – эти мужчины умирали на своих скудных акрах, предпочитая драться до конца, чем покинуть дом, где они жили, пахали землю, любили, растили сыновей. – Я сказал, они будут жечь дом вместе с тремя умирающими женщинами. Но мы свой дом не покинем. Молодой офицер оказался… оказался джентльменом. – Янки – и джентльмен?! Да ты что, па! – Да, он был джентльмен. Он ускакал и скоро вернулся с капитаном, хирургом, и он осмотрел девочек… и вашу маму. – И ты пустил чертова янки в их комнату?! – У него был опиум. У нас не было ничего. Он спас твоих сестер. Сьюлен потеряла много крови. А он был добрый, и он знал свое дело. И когда он рапортовал, что здесь… больные, то дом не стали жечь. Они сами сюда въехали, какой-то генерал со своей ставкой. Они набились во все помещения, кроме той комнаты, с больными. А солдаты… – Новая пауза, он как будто притомился рассказывать. Небритый подбородок тяжело опустился на грудь, вокруг свободно лежали складки вялой плоти. С некоторым усилием он опять заговорил: – Солдаты расположились тут лагерем – и вокруг дома, и в хлопчатнике, и в кукурузе. Пастбище посинело от них. Той ночью горели тысячи бивачных костров. Они разломали заборы, чтобы готовить себе еду, и конюшню, и коровник, и стойла, и коптильню. Извели всех коров, свиней и кур – даже моих индюков. «Драгоценные Джералдовы индюки! Да, но теперь, значит, они ушли». – Они забрали вещи, кое-что из мебели, картины, фарфор… – И серебро? – Насчет серебра, это Порк и Мамми что-то сообразили – может, опустили в колодец, я уж теперь не помню, – сказал Джералд раздраженно. – Они отсюда в бой шли, из «Тары», такой стоял шум-гам, люди на конях галопом, скачут туда-сюда, все вытоптали вокруг. А потом канонада из Джонсборо – как гром над самой головой, даже девочкам было слышно, хоть они совсем плохи были. Они то и дело просили: «Папа, сделай так, чтобы прекратился этот грохот». – А… А мама? Она знала, что янки были в доме? – Она – нет, она ничего не знала. – Слава богу, – выдохнула Скарлетт. Мама была избавлена от этого. Мама ничего не знала, она не слышала, что в нижних комнатах враги, не слышала орудий в Джонсборо, она так и не узнала, что землю, которая стала частью ее существа, топчет сапог янки.