– Не будь дурой! Однако стук копыт замедлялся удивительно натурально, вот рысь перешла в шаг, и уже раздается мерное шурк-шурк по гравию. И правда лошадь! Тарлтоны? Фонтейны? Она вскинула глаза. Это был кавалерист янки. Машинально она отклонилась в сторону, спряталась за шторой и вперилась в него сквозь неплотную ткань, до такой степени пораженная и зачарованная нежданным явлением, что дух перехватило. В седле он сидел увальнем, толстый, грубый мужик, нечесаная черная борода мотается над расстегнутой синей форменной курткой, маленькие, близко посаженные глазки с прищуром спокойно обозревают дом из-под козырька синей фуражки. Пока он спешивался и набрасывал поводья на привязь, к Скарлетт вернулось дыхание – внезапно и болезненно, как после удара в солнечное сплетение. Янки! Янки с длинным пистолетом на бедре, а она одна в доме, с тремя больными девчонками, да еще и с младенцами! Он медленно и как бы праздно шел по дорожке – но рука на кобуре, а глазки прицельно обшаривают двор, – за эти мгновения в голове у Скарлетт промелькнул калейдоскоп картинок из нашептанных тетей Питти историй: нападения на беззащитных женщин, перерезанные глотки, дома, сожженные вместе с немощными обитателями, дети, проколотые штыком, чтоб не кричали, и прочие невыразимые ужасы, что слились в слове «янки». Первым побуждением было спрятаться в чулане, заползти под кровать, скатиться по черной лестнице и с визгом бежать к болотам – что угодно, лишь бы ускользнуть от него. Затем она уловила осторожные шаги на парадном крыльце, крадущуюся поступь при входе в холл и поняла, что путь к бегству отрезан. Оцепенев от страха, не в силах шевельнуться, она слушала, как он перемещается там внизу, ходит из комнаты в комнату, и шаги делаются все громче и наглее: он никого не обнаружил. Сейчас он в столовой, а через минуту пойдет оттуда на кухню. При мысли о кухне в груди у Скарлетт вдруг вспыхнула ярость, да такая острая – прямо ножом по сердцу. И прежде чем она взяла себя в руки, страх пропал. Кухня! Там на плите стоят два горшка, в одном тушатся яблоки, а в другом – рагу из овощей, с такими страданиями добытых на огородах «Двенадцати дубов» и Макинтоша. Обед, который должен быть подан на стол для девятерых голодных людей, хотя его и на двоих едва ли хватит. Скарлетт уже так давно пыталась заглушить свой аппетит, поджидая остальных, а тут этот янки – явился сожрать их обед! Она вся затряслась от ненависти. Провалиться им всем! Эта туча саранчи оставила «Тару» медленно помирать с голоду, а теперь они возвращаются красть их жалкое пропитание! Пустой желудок терзал ее изнутри. Ей-богу, уж этот янки больше ничего воровать не будет! Она скинула разношенный ботинок и босиком быстренько прошлепала к бюро, не чувствуя даже нарыва. Беззвучно открыла верхний ящик и вынула тяжелый пистолет, привезенный из Атланты, – оружие Чарлза, которое он носил, но пострелять из него не успел. Она порылась в кожаной сумке, что висела под саблей, достала патрон и легко вставила на место. Рука больше не дрожала. Быстро и бесшумно она выбежала в верхний холл и стала спускаться по лестнице, придерживаясь за перила, а руку с пистолетом утопив в складках юбки. – Кто там? – крикнул он резко и гнусаво. Скарлетт замерла на середине лестницы. Кровь так громко пульсировала в ушах, что заглушала его голос. А он опять крикнул: – Стой, стрелять буду! Он стоял в дверях столовой, подобравшийся, напряженный, с пистолетом в руке. А в другой руке у него была шкатулочка розового дерева, приспособленная для швейных принадлежностей. В ней лежали ножницы с золотыми колечками, золотой наперсток и малюсенький корундовый желудь в золотой шапочке. Скарлетт, пригвожденная к месту холодным ужасом, увидела шкатулку и дико вскипела. Шкатулка Эллен у него в руках! Она хотела крикнуть: «Поставь на место! Поставь сейчас же, ты, грязная…» – но слова не выговаривались. Она только и могла, что таращиться на него через перила, наблюдая, как меняется его лицо: напряженность уходит, уступая полупрезрительной улыбке с намеком на заигрывание. – Значит, есть кое-кто в доме, – сказал он и сунул пистолет в кобуру. Потом вышел в холл и остановился прямо под ней: – Что, совсем одна, малышка? Молниеносным движением она вскинула над перилами свое оружие и наставила в ошарашенную бородатую физиономию. Он потянулся нашарить кобуру, и в этот момент она спустила курок. Отдача заставила ее пошатнуться, гром выстрела ударил по барабанным перепонкам, от едкого порохового дыма защипало в носу. Человека отбросило назад, до самой столовой, он так грохнулся об пол, что мебель затряслась. Шкатулочка выпала у него из руки, щелкнула крышка, и все содержимое рассыпалось вокруг. Едва ли отдавая себе отчет в том, что делает, Скарлетт сбежала вниз и уставилась в то, что осталось от лица. Над бородой вместо носа кровавая дыра, стекленеющие глаза обожжены порохом. Пока она смотрела, по сияющему полу поползли два ручейка крови: один сверху, из раны на лице, другой из-под затылка. Да, он был мертв. Вне всякого сомнения. Она убила человека. К потолку, медленно извиваясь, поднимался дымок, у ног ее ширились красные потоки. Она стояла, выпав из времени. В немой тишине жаркого дня все звуки, все запахи воспринимались преувеличенно ярко. Быстрый стук сердца – как дробь барабана; жесткий шорох листьев магнолии; далекий жалобный крик болотной птицы; тяжелый, сладкий аромат цветов за окном. Она убила человека, она, Скарлетт, всячески старавшаяся не видеть, как убивают зверя на охоте, не переносившая визга свиньи на бойне и писка кролика в силке. «Убийство. Я совершила убийство. – Мысль засела в голове тупой занозой. – Нет, не может быть, чтобы это случилось со мной!» Она перевела взгляд на его руку, увидела короткие волосатые пальцы и рядом – шкатулку Эллен. Жизнь снова влилась в нее и забурлила радостью вместе с каким-то свирепым удовлетворением. Наступить бы пяткой прямо в зияющую рану на месте носа и насладиться ощущением его горячей крови на своей голой ноге. Она ответила ударом на удар, она отомстила – за «Тару» и за Эллен. В верхнем холле послышались торопливые неровные шаги. Пауза. И снова шаги, только теперь медленные, шаркающие и сопровождаемые клацаньем металла. Скарлетт обрела наконец чувство времени и реальности. Она подняла глаза – на верхней площадке стояла Мелани. Всю одежду составлял рваный халат, служивший ей ночной сорочкой, тонкую руку оттягивала тяжелая сабля Чарлза. Мелани охватила взглядом и оценила всю сцену целиком: распростертое тело в синей форме посреди лужи крови, шкатулочка и Скарлетт, босая, посеревшая лицом, с пистолетом в руке. Глаза их встретились. Молчание. Обычно кроткое лицо Мелани сейчас светилось мрачной гордостью и явным одобрением, и улыбнулась она с тем же выражением жестокой радости, что бушевала в смятенной душе Скарлетт. «Как же так… она похожа на меня! Она понимает, что я чувствую, – в замешательстве подумала Скарлетт. – Она бы тоже так поступила!» C некоторым трепетом смотрела она снизу вверх на хрупкую, едва державшуюся на ногах девушку, на ту, к кому никогда не испытывала ничего, кроме крайней неприязни и презрения. Теперь, борясь с ненавистью к жене Эшли, в ее душе прорастало восхищение и чувство товарищества. В проблеске озарения, не замутненного ничем мелким и низменным, она увидела за внешней мягкостью, за нежным голосом и кротким взглядом сверкающее острие несгибаемой стали. И еще поняла, что боевые знамена и призывный звук трубы способны возбудить в спокойной крови Мелани безрассудную храбрость. – Скарлетт! Скарлетт! – донеслись из-за плотно закрытой двери дрожащие голоса напуганных сестер. – Тетя! Тетя! – завопил Уэйд. Мелани прижала палец к губам, положила свой меч на площадку, кое-как проковыляла через холл и отворила дверь к больным. – Ну, что это за птичий переполох? – заговорила она весело и шутливо. – Ваша взрослая, солидная сестра решила счистить ржавчину с пистолета Чарли, а он возьми да и выстрели. Напугал ее до смерти. – Успокойся, Уэйд Хэмптон, это просто твоя мама выстрелила из пистолета твоего покойного папы. Когда ты подрастешь, она и тебе даст пострелять. «Что за хладнокровная лгунья! – восхитилась Скарлетт. – Я бы не могла придумать так быстро. Только зачем лгать? Им следует знать, что я это сделала». Она еще раз взглянула на тело, но уже совсем по-иному: и горячий запал, и страх – все это прошло, наступила реакция с дрожью в коленях и противным ощущением под ложечкой. Мелани тем временем опять притащилась на лестничную площадку и начала спускаться, цепко держась за перила и закусив бескровные губы. – Живо в постель, глупая, ты себя угробишь! Скарлетт подняла крик, но Мелани, еле живая, полуголая, упорно продолжала свой мучительный путь в нижний холл. – Слушай, Скарлетт, – зашептала она, – мы должны его убрать отсюда и закопать. Он мог быть не один, и если его здесь найдут… Мелани покачнулась, но с помощью Скарлетт устояла на ногах. – Скорее всего, один, – сказала Скарлетт. – Я была наверху, у окна, но больше никого не заметила. Он дезертир, наверное. – Даже если он был один, об этом все равно никто не должен знать. Негры болтливы. Сюда могут нагрянуть и забрать тебя. Скарлетт, нам надо его спрятать, пока наши не вернулись с болота. Скарлетт соображала туго. Побуждаемая к действию быстрым, настойчивым шепотом Мелани, она ответила: – Я могла бы его похоронить под беседкой в саду, в самом углу, там земля рыхлая, Порк недавно раскапывал – бочонок доставал, с виски. Но вот как мне его туда доставить… – Мы вместе потащим. Возьмем по ноге и потащим, – твердо заявила Мелани. Скарлетт неохотно призналась себе, что восхищение этой слабенькой девицей все растет в ней. – Тебе и кошку не под силу тащить, – отрезала она грубо. – Я одна дотащу. А ты давай в постель. Загубишь ты себя. И не смей даже пытаться помогать мне, не то я сама отнесу тебя наверх! Мелани, бледная, как стена, расплылась в понимающей улыбке. – Ты ужасно милая, Скарлетт! – сказала она и легонько коснулась губами ее щеки. Прежде чем Скарлетт пришла в себя от удивления, Мелани продолжала: – Если ты сумеешь вытащить его, я тут протру… э… наведу порядок до прихода остальных. И еще, Скарлетт… – Да? – Как по-твоему, это будет бесчестно, если мы проверим его рюкзак? Он мог еду какую-нибудь носить с собой. – Ничего бесчестного, – ответила Скарлетт, досадуя, что сама не додумалась. – Займись рюкзаком, а я пройдусь по карманам. – С отвращением наклонясь над мертвецом, она расстегнула оставшиеся пуговицы на куртке и принялась методично чистить карманы. – Боже милостивый, – прошептала она, вытаскивая обернутый в тряпицу пухлый бумажник. – Мелани… Мелли, мне кажется, он набит деньгами! Мелани не ответила – она вдруг осела и прислонилась спиной к стене. – Ты сама посмотри, – еле выговорила она, – я что-то ослабла. Скарлетт сорвала тряпку и трясущимися руками раскрыла бумажник. – Взгляни, Мелли! Нет, ты только посмотри! Мелани посмотрела, и глаза у нее распахнулись во всю ширь. Там оказалась беспорядочная кипа банкнотов: зеленые баксы Соединенных Штатов засунуты были вперемешку с бумагами Конфедерации, и среди них поблескивали золотые монеты – одна десятидолларовая и две по пять. – Скарлетт, не останавливайся, не надо их сейчас пересчитывать, – сказала Мелани, видя, что Скарлетт начинает перебирать банкноты. – У нас времени нет… – До тебя не доходит, Мелани, что означают эти деньги? У нас будет еда! – Хорошо, хорошо, дорогая. Я понимаю, но сейчас нам некогда. Посмотри в остальных карманах, а я возьмусь за рюкзак. Скарлетт совершенно не хотелось выпускать из рук бумажник. Перед ней открывалась сияющая перспектива: настоящие деньги, лошадь этого янки, пища! Все-таки Бог есть, это Он ее обеспечил, правда, способ выбрал очень странный. Она сидела на полу, смотрела на бумажник и улыбалась. Еда! Мелани выдернула бумажник у нее из рук: – Торопись! В брючных карманах не нашлось ничего существенного, мелочь всякая: огарок свечи, кусок бечевки, плитка жевательного табака, складной нож. А из рюкзака Мелани вынула пакетик кофе – к которому принюхивалась, как к самым восхитительным духам, потом сухарь, а дальше, изменившись в лице, стала вынимать одну за другой странные вещи: миниатюрный портрет девочки в золотой рамке, усеянной мелким жемчугом, гранатовую брошь, два широких золотых браслета с подвесками на тоненьких цепочках, золотой наперсток, детскую серебряную чашечку, золотые ножнички, кольцо с крупным бриллиантом и серьги с бриллиантами грушевидной формы, каждый по карату, не меньше, это было ясно даже их неискушенным глазам. Мелани отпрянула от недвижного тела и забормотала: – Он вор! Вор! Скарлетт, у него здесь все, наверное, краденое! – Конечно. И сюда он явился в надежде еще чего-нибудь стянуть. – Я рада, что ты его прикончила, – заявила Мелани, и кроткий ее взор стал тяжелым и жестким. – А теперь поторопись, дорогая, убери его скорей отсюда. Скарлетт нагнулась, ухватила его за ноги, обутые в сапоги, поднатужилась… Какой же он тяжелый и какой слабенькой она вдруг себя почувствовала! А если она не в состоянии будет его передвинуть? Повернувшись спиной к трупу, она пристроила его ноги к себе под мышки и всем своим весом навалилась вперед. Он сдвинулся, она опять дернулась. Нарыв на пальце, позабытый за всеми треволнениями, неожиданно дал о себе знать резкой и жутко болезненной пульсацией. Скарлетт стиснула зубы и зажмурилась. Так, теперь ей придется еще и хромать, опираясь на пятку. От напряжения с нее градом катил пот, но она тащила свой груз через холл, оставляя за собой красную полосу. – Если он вдобавок и весь двор кровью зальет, нам уже точно ничего не скрыть. – Она вздохнула: – Мелли, дай мне свой халатик, я ему голову замотаю. Мелани из белой сделалась малиновой. – Не будь дурой, Мелли, не стану я тобой любоваться. Если б на мне была нижняя юбка или панталоны, я бы их использовала. Вжавшись спиной в стену, Мелани стянула через голову старую тряпку, бывшую когда-то прелестным одеянием, и молча швырнула ее Скарлетт, после чего поскорей обхватила себя руками. «Слава богу, я не такая скромница», – подумала Скарлетт, обматывая разбитую голову истрепанным халатом и спиной чувствуя, как Мелани сгорает со стыда. Серия рывков – и взмокшая, хромая Скарлетт доволокла труп до заднего крыльца. Там она приостановилась, вытерла лоб ладонью и обернулась. Мелани все сидела, скорчившись, спиной к стене и пряча в острых коленках голую грудь. Скарлетт готова была разозлиться: нет, ну какой надо быть дурой, чтобы мучиться из-за пустяков в такое время! Вот именно это в Мелани, эта ее манера, чтобы все было славненько и приличненько, больше всего действовало Скарлетт на нервы, именно за это она ее презирала. Но тут же устыдилась сама: между прочим, Мелани вытащила себя из постели, хотя после родов прошло всего ничего. Между прочим, Мелани кинулась к ней на помощь, да еще с тяжеленным оружием, которое и поднять-то не могла. Такие вещи требуют мужества, мужества особого рода, каким Скарлетт не обладала, и в этом она себе честно признавалась. Такая крепость, свойственная тонкому стальному клинку или шелковой нити, проявилась в Мелани той кошмарной ночью, когда пала Атланта, и потом, во время бесконечно долгого путешествия в «Тару». Это была та самая стойкость, то мужество – невидимое, неосязаемое, не рассчитанное на эффект, что присуще всем Уилксам. Этого качества Скарлетт в них не понимала, но отдавала им должное, хоть и вопреки собственному желанию. – Иди в постель, – бросила она через плечо. – Не пойдешь, так тут и скончаешься. Я сама здесь помою и приберусь, только закопаю этого. – Я смогу. Я лоскутным ковриком… – прошептала Мелани, глядя больными глазами на лужу крови. – Отлично, вгоняй себя в гроб, мне-то что. Если кто-то из наших вернется до того, как я там закончу, подержи их в доме. Да, и скажи, что к нам приблудилась лошадь, неизвестно откуда. Мелани дрожала у стены залитого солнцем холла и закрывала ладонями уши, чтобы не слышать тошнотворных глухих ударов, когда голова мертвеца пересчитывала ступеньки заднего крыльца.