– Нет, не забыла. Я решила, что просто из вежливости не следует упоминать о них, учитывая, что Эшли живет гостем под твоим кровом. Но раз уж ты сама о них вспомнила, то изволь. Вот тебе Индия. Судя по всему, что я о ней знаю, это уже вконец иссохшая старая дева. Стюарт Тарлтон погиб, а она всячески делает вид, будто овдовела. Даже не дает себе труда забыть о нем и попытаться найти себе другого. Да, она немолода, но вполне могла бы найти вдовца с большой семьей на руках, если б только постаралась. Про бедную Душечку и говорить нечего – она как была, так и осталась помешанной на мужчинах дурой с куриными мозгами. Возьмем теперь Эшли… – Эшли – очень достойный человек, просто прекрасный! – загорячилась Скарлетт. – Не спорю, но ведь он беспомощный, как черепаха на спине. Если семейство Уилкс и прорвется сквозь нынешние времена, то вытянет их Мелани, а не Эшли. – Мелли! Господи помилуй, да что вы такое говорите, бабушка! Я прожила рядом с ней достаточно долго, чтобы понять, что она слабенькая, болезненная и пугливая, сказать гусю «кыш!» и то не сумеет. – Ну а что за нужда говорить «кыш» гусю? Мне это всегда казалось пустой тратой времени. И пусть она не скажет «кыш» гусю, зато очень даже скажет всему свету, правительству янки и чему угодно еще, если увидит в этом угрозу для своего драгоценного Эшли, для своего сыночка и своих представлений об истинном благородстве. Она не такая, как ты или я. Наверное, так вела бы себя твоя мать, Скарлетт, если б дожила. Мелли напоминает мне твою матушку в юности… И может быть, она-таки вытянет семью. – Ох, да что такое Мелли? Благонравная маленькая простушка, и все. А к Эшли вы несправедливы. Он… – Ну конечно, он – надежда и опора! Он был так воспитан, его учили книги читать, а больше ничему. Это не поможет мужчине выпутаться из трудного положения, в каком мы все сейчас бьемся. Я слышала, хуже его во всем графстве работника не сыскать. А сравни его с моим Алексом! До войны он был совершеннейший денди, никчемный абсолютно, и в голове у него только и были что новые галстуки, да кого бы подстрелить, да погоня за девицами не лучшего пошиба. А теперь – посмотри-ка на него! Прекрасно научился хозяйствовать, потому что жизнь заставила научиться. Иначе помер бы с голоду, и мы все тоже. А какой он выращивает хлопок – лучший в целом графстве, да, мисс! Куда лучше, чем в «Таре». И с курами умеет управляться, и со свиньями. Ха! Он отличный парень, хоть и горячего нрава. Он понимает, что нужно ждать своего часа, он меняется вместе с переменой порядков, и, когда закончится вся эта Реконструкция, вот увидишь, мой Алекс опять будет богат, подобно отцу своему и деду. А Эшли… Но Скарлетт уже вся исстрадалась от пренебрежения к Эшли. – Мне это ни о чем не говорит, – произнесла она холодно. – А должно бы говорить, – сказала бабушка, стрельнув в нее острым взглядом. – Потому что это именно тот курс, которым ты следуешь, с тех пор как переехала в Атланту. Да, да! Мы хоть и похоронены тут, в деревне, а о твоих проказах наслышаны. Ты тоже меняешься вместе с переменами в жизни. Знаем, как ты лебезишь перед янки, перед всякой белой шушерой и нуворишами саквояжниками, чтобы вытрясти из них деньги. А я скажу: ну и правильно, и вперед! Выжми из них все до цента, а когда сколотишь хороший капиталец, гони их от себя прочь, пинай в открытую – больше они тебе никакой службы не сослужат. Сделать это надо обязательно, причем как следует, а то прилипнет всякая шваль – и конец тебе. Скарлетт смотрела на нее исподлобья, силясь понять смысл ее речей и все еще злясь, что Эшли обозвали перевернутой на спину черепахой. – По-моему, вы не правы насчет Эшли, – сказала она несколько невпопад. – Скарлетт, ты просто кое-чего не улавливаешь. – Это ваше мнение, – грубо оборвала ее Скарлетт, жалея, что хлестать по щекам старых дам считается непозволительным. – О, в том, что касается долларов и центов, у тебя вполне хватает смекалки. Это мужской склад ума. Но женского ума, женского чутья ты лишена начисто. И в людях ты не смыслишь ни капли. В глазах у Скарлетт разгорался огонь, пальцы беспокойно сплетались и расплетались. – Что, здорово я тебя завела? – осведомилась с улыбкой бабушка Фонтейн. – Именно этого я и добивалась. – Вы… вы правда… Но зачем же, скажите на милость? – Были у меня на то причины. Бабушка откинулась в кресле, и Скарлетт вдруг увидела перед собой страшно уставшее, неправдоподобно древнее существо. Тоненькие лапки, похожие на клешни, были сложены поверх веера, прозрачная кожа отсвечивала восковой желтизной, как у покойника. Вся злость разом пропала, к Скарлетт вернулась способность мыслить. Она наклонилась, взяла сморщенную ручонку в свои ладони и сказала: – Вы ужасно милая старая лгунья. Вы же не придавали значения ни единому слову во всей этой болтовне. И говорили-то для того только, чтобы отвлечь мои мысли от папы. Ведь так? – Нечего со мной заигрывать, – сварливо проскрипела старуха и выдернула руку. – Ну да, отчасти по этой причине, но вообще-то все, что я тебе говорила, так оно и есть, просто ты слишком тупа, чтобы в это вникнуть. Однако слова ее больше не жгли, жало свое она убрала и даже чуть улыбнулась. Душа Скарлетт освободилась от возмущения и обиды за Эшли. Все-таки это чудесно – узнать, что на самом-то деле бабушка ничего такого не имела в виду. – Все равно спасибо. Вы очень добры ко мне, так хорошо поговорили со мной, и я очень рада, что вы на моей стороне по поводу Сьюлен с Уиллом, пусть даже все прочие и отнесутся к этому неодобрительно. В холл вошла миссис Тарлтон с двумя стаканами пахты в руках. К домашним делам она была совершенно не приспособлена, пахта у нее расплескалась, стаканы все были заляпаны. – Пришлось аж в погреб лазить за этой штуковиной. Пейте скорее, а то народ с кладбища уже подтягивается. Скажи-ка, Скарлетт, а ты и правда собираешься выдать Сьюлен за Уилла? Это я не к тому, что он не слишком для нее хорош, но все же он крекер, как ни крути… Скарлетт обменялась взглядом с бабушкой. В глазах у старой дамы плясали чертенята, и Скарлетт ответила ей тем же. Глава 41 Когда распрощались последние гости и звуки копыт и повозок затихли вдали, Скарлетт прошла в кабинет Эллен. Там, в одном из многочисленных ящичков секретера, среди старых бумаг она нашла блестящую вещицу, которую припрятала накануне вечером. Слышно было, как в столовой, накрывая на стол, тяжело вздыхает и хлюпает носом Порк; она позвала его. Порк вошел с разнесчастным видом приблудной собаки, потерявшей хозяина. – Порк, – сказала она строго. – Вот только попробуй всхлипни еще хоть раз, и я… я тоже заплачу. Перестань сейчас же. – Да, мэм. Я и стараюсь. Да ить кажный раз, как начну стараться, так сразу и подумаю про нашего миста Джералда, вот и… – Значит, и не думай. Я могу выдержать чьи угодно слезы, только не твои. Ну, будет тебе, будет. – Она сменила тон, заговорила ласково. – Не понимаешь разве? Не могу я выдержать твоих слез, потому что знаю, как ты его любил. Давай-ка высморкайся, Порк. Я приготовила тебе подарок. Порк громко высморкался. Глаза его отразили легкий интерес – точнее, не интерес даже, а вежливое внимание. – Помнишь ту ночь, когда ты схлопотал заряд дроби за то, что шарил в чужом курятнике? – Боже милостивый, мисс Скарлетт! Да я ни в жисть… – Шарил, шарил, и нечего теперь изворачиваться передо мной задним числом. А помнишь, я тогда сказала, что подарю тебе часы за такую преданность? – Да, мэм, я-то помню, только вот, по моему разумению, вы-то позабыли. – Нет, я не забыла. Вот они. Скарлетт протянула ему массивные золотые часы, богато изукрашенные рельефной резьбой; на длинной цепочке позвякивали печатки и брелки. – Побойтесь Бога, мисс Скарлетт! – вскрикнул Порк. – Это ж часы миста Джералда, я мильон раз видел, как он смотрит на них. – Да, это папины часы, и я дарю их тебе, Порк. Прими их. – О нет, мэм! – Порк в ужасе шарахнулся от нее. – Это часы белого господина, да еще миста Джералда! И угораздило же вас сказать этакое, мисс Скарлетт! Ничего себе: прими их! Эти часы по праву принадлежат маленькому Уэйду Хэмптону. – Они принадлежат тебе. Что такого сделал Уэйд Хэмптон для папы? Разве он ухаживал за ним, когда папа стал слаб и болен? Он что – купал его, одевал и брил? Может, это он поддерживал его, когда пришли янки, и воровал кур ради него? Не глупи, Порк. Если кто и заслужил часы, то это ты. Я знаю, папа меня одобрил бы. Ну же. Она подхватила безвольно висящую руку Порка и вложила часы ему в ладонь. Порк устремил на них благоговейный взгляд, и постепенно лицо его менялось: он был в восхищении, он был доволен. – Это и правда мне, мисс Скарлетт? – Ну да, конечно. – Э… м-м-м… Благодарствуйте, мэм. – А хочешь, я возьму их с собой в Атланту и отдам в гравировку? – Что значит граби… грабиловка? – осторожно, с подозрением спросил Порк. – Это означает, что сделают тебе на память надпись на крышке, что-нибудь вроде: «Порку от семейства О’Хара. За безупречную и верную службу». – Нет, мэм, спасибочки вам, не надо никакой грабиловки. – Порк отступил на шаг, крепко зажав в руке часы. Улыбка чуть тронула ее губы. – Что случилось, Порк? Не доверяешь мне, думаешь, что не получишь их обратно? – Нет, мэм, я вам доверяю, только… вы ведь можете и передумать. – Я не передумаю. – Н-ну… можно их продать, поди, кучу денег выручишь. – Ты действительно считаешь, что я способна продать отцовские часы? – Да, мэм, – если б нуждались в деньгах. – За это тебя следовало бы выпороть. Я склоняюсь к мысли забрать у тебя часы. – Нет, мэм, уж я-то вас знаю! – Впервые за целый день слабое подобие улыбки проступило на скорбном лице. – Вы так не поступите. И, мисс Скарлетт… – Что, Порк? – Если б вы были хоть наполовину так добры к белым, как к ниггерам, я думаю, люди относились бы к вам гораздо лучше. – Они и так ко мне неплохо относятся. Ну, все. Теперь ступай, найди мистера Эшли и передай ему, что я жду его здесь, и немедленно. Эшли пристроился на изящном стульчике у письменного стола Эллен, и от его высокой фигуры хрупкая мебель словно бы еще уменьшилась в размерах. Скарлетт предложила ему стать совладельцем лесопилки – доходы пополам. Пока она говорила, он ни словом не перебил ее и ни разу не встретился с ней взглядом. Он сидел, глядя вниз, на свои руки, поворачивая их и так и этак, внимательно изучая сначала ладони, потом тыльную сторону – можно подумать, никогда их не видел. А руки у него, при тяжелом сельском труде, по-прежнему были тонкие, нежные и удивительно хорошо ухоженные. Его молчание и опущенная голова немного обеспокоили Скарлетт, и она удвоила усилия, стараясь, чтобы ее предложение звучало позаманчивей. Она включила все свое обаяние, пустила в ход улыбку и особенный взгляд из-под ресниц, но – увы! – впустую: он так и не поднимал глаз. Ну, пусть бы хоть разочек посмотрел на нее! Она ничем не давала понять, что Уилл сообщил ей о намерении Эшли уехать на Север, и говорила таким тоном, точно нет и быть не может никаких препятствий, которые помешали бы ему согласиться с ее планом. Но он не отвечал ей, и в конце концов слова ее увязли в его молчании. Теперь уже она встревожилась по-настоящему: что-то такое читалось в тонкой линии его плеч… упорная решимость? Но не станет же он отказываться! С какой стати? И что за резоны у него могут быть для отказа? – Эшли, – начала она снова и остановилась.