Она не хотела использовать в качестве предлога свою беременность, она просто содрогалась от одной только мысли, что Эшли видит ее раздутой уродиной. Но поскольку все прочие доводы, кажется, не произвели на него ни малейшего впечатления, она решилась выложить последнюю карту: свою полную беспомощность. – Вы должны перебраться в Атланту. Мне очень, очень нужна сейчас твоя помощь. Я не могу больше следить за лесопилками, и пройдет неизвестно сколько времени, пока опять смогу, потому что… ну, ты понимаешь… потому что я… – Прошу тебя! – остановил он ее довольно грубо. – Бога ради, Скарлетт! Он вскочил, шагнул к окну и встал там, спиной к ней, наблюдая тожественное шествие уток через хозяйственный двор. Однако Скарлетт уже не могла прекратить свою отчаянную, почти безнадежную атаку: – И поэтому, да?.. Именно из-за этого ты не хочешь посмотреть на меня? Понимаю, вид у меня… Он мигом повернулся, взгляды их скрестились; в его серых глазах была такая неистовая сила, что у нее перехватило дыхание, и рука невольно потянулась к горлу. – К черту твой вид! – взорвался он. – Знаешь ведь, для меня ты всегда прекрасна. Счастье затопило ее, счастье до слез. – Как славно ты это сказал! А я ужасно стыдилась показаться тебе на глаза. – Ты стыдилась? Чего же тебе стыдиться? Это мне должно быть стыдно, и я действительно стыжусь. Если б не моя тупость, ты бы не попала в такое трудное положение. Ты никогда не вышла бы замуж за Фрэнка. Мне ни в коем случае нельзя было отпускать тебя из «Тары». О, до чего же я был глуп! Мне следовало лучше знать тебя и понимать, что ты в полном отчаянии и можешь натворить… Я должен был… должен был… – Он путался в словах, лицо осунулось и приняло загнанное выражение. У Скарлетт дико заколотилось сердце. Он жалеет, что не сбежал с ней! – В крайнем случае я должен был выйти на большую дорогу, совершить разбой, а то и убийство, но достать тебе денег для налогов, раз ты приютила нас, нищих и бездомных. Сердце ее сжалось от разочарования, и счастье улетучилось: не тех слов она ждала от него. – Я бы все равно уехала, – сказала она упавшим голосом. – Я бы не допустила, чтобы ты совершил нечто подобное. Да и о чем теперь говорить: что сделано, то сделано. – Да, сделанного не вернешь, – произнес он медленно и горько. – Меня ты не допустила до бесчестья, зато сама продалась человеку, которого не любила, и носишь его ребенка. Поэтому мы с семьей не умерли с голоду. Это очень любезно с твоей стороны – прикрывать мою беспомощность и бесполезность. Резкий тон выдавал затаенную боль от глубокой душевной раны, и Скарлетт опять охватил стыд. Заметив это, Эшли тотчас взял себя в руки и заговорил мягко и ласково: – Бог ты мой, Скарлетт, уж не думаешь ли ты, что я осуждаю тебя или виню в чем-то? Храбрее тебя я не встречал женщины. А виню я только себя. Он отвернулся и снова уставился в окно. Плечи, представленные ей на обозрение, больше не выражали прежней упорной решимости. Долгая минута прошла в тишине; Скарлетт надеялась, что к нему вернется то настроение, когда он назвал ее прекрасной, и он скажет еще какие-то слова, которые она сложит в свою сокровищницу. Она так давно его не видела, все это время она жила воспоминаниями, пока они не износились до дыр. Она знала, что он любит ее. Это было очевидно, это светилось в каждой его черточке, в каждом слове, которыми он клеймил самого себя, в его обиде на то, что она носит ребенка от Фрэнка. Она жаждала услышать это от него, хотела даже сама спровоцировать его на признание, но – не смела. Она помнила свое обещание, данное еще тогда, зимой, в голом, продуваемом ветром саду, что никогда больше не станет ему навязываться. Да, это печально, но, если она хочет удержать Эшли возле себя, обещание придется выполнять. Только пикни о своей любви и тоске, только выдай молящим взглядом жажду объятий – и все, прощай навеки. Эшли точно уедет в Нью-Йорк. А он не должен уехать. – Ох, Эшли, не надо винить себя! Ну в чем тут твоя вина? И ты ведь приедешь в Атланту помочь мне, да? – Нет. – Но, Эшли… – Голос у нее стал пресекаться от разочарования и душевной муки. – Я рассчитывала на тебя. Ты действительно мне очень нужен. От Фрэнка не будет помощи – у него и так забот выше головы, на нем магазин. Если ты не приедешь, я просто ума не приложу, где мне взять человека! В Атланте все толковые люди заняты собственным делом, остальные же совершенно никчемны и… – Скарлетт, этот разговор бесполезен. – То есть ты хочешь сказать, что лучше уж податься в Нью-Йорк и жить среди янки, чем переехать в Атланту? – Кто тебе об этом сообщил? – Он повернулся к ней лицом, чуть нахмурясь от досады. – Уилл. – Да, я решил уехать на Север. Старый друг, с которым мы до войны вместе путешествовали по Европе, предложил мне место в банке своего отца. Это будет лучше, Скарлетт. Тебе от меня никакого проку. Я ничего не смыслю в твоем бизнесе – доски, бревна… – Но в банковском деле ты смыслишь и того меньше, а оно гораздо сложнее! И будь уверен, я твою неопытность буду оплачивать намного лучше, чем янки. Он вздрогнул, как от удара, и она поняла, что выбрала неверные слова. – Я не хочу для себя никаких поблажек, – глухо заговорил он, опять отвернувшись к окну. – Я хочу встать на собственные ноги и получать ровно столько, сколько буду стоить. Ну, что я сделал в своей жизни до этого самого момента? Пора что-то совершить самостоятельно… или смириться с падением по своей же вине. Я и так уже слишком долго был твоим иждивенцем. – Но я же предлагаю тебе половину доходов от лесопилки, Эшли! И ты встанешь на ноги, ты будешь вполне самостоятелен, потому что… ну, понимаешь, это ведь будет твой собственный бизнес. – И выйдет то же самое. Я бы не выкупил половинную долю. Я бы принял ее от тебя в дар. А ты и без того меня осыпала дарами, Скарлетт, ты дала нам с Мелани и малышом еду, кров и даже одежду. А я ничего не давал тебе взамен. – Как это не давал? Уилл один бы не сумел… – Да, я теперь замечательно могу наколоть лучины на растопку. – О, Эшли! – воскликнула Скарлетт в отчаянии; от его глумливого тона у нее на глазах закипели слезы. – Что же произошло с тобой за то время, пока меня не было? В тебе столько горечи, ты холоден, безжалостен. Раньше ты не был таким. – Что произошло? Одна весьма примечательная штука. Я задумался. Наверное, я вообще ни о чем не думал после капитуляции и до того дня, как ты отсюда уехала. Я был как заторможенный: есть еда на столе и постель, где поспать, и этого мне вполне хватало. Но когда ты поехала в Атланту, взвалив на свои плечи мужскую ношу, я вдруг увидел себя со стороны – что я и не мужчина вовсе, даже слабее женщины. Жить с такими мыслями не очень-то приятно, и я не захотел больше так жить. Другие возвращались с войны к меньшему, чем я, а посмотри-ка на них теперь. Словом, я еду в Нью-Йорк. – Но… я не понимаю. Если ты ищешь работу, то не все ли равно, в Атланте или в Нью-Йорке. А моя лесопилка… – Нет, Скарлетт. Это мой последний шанс. Я еду на Север. Если я буду жить в Атланте и работать у тебя – все, я погиб окончательно. Пугающее слово «погиб, погиб, погиб» отозвалось у нее в душе похоронным звоном. Она быстро заглянула ему в глаза, но взгляд этих прозрачных серых глаз был устремлен сквозь нее, в неведомую и невидимую, непостижимую для нее даль. – Почему ты должен погибнуть? Ты имеешь в виду какой-то поступок, из-за чего янки в Атланте могут тебя схватить? То есть ты помог Тони бежать или… или… Ох, Эшли, ты ведь не в ку-клукс-клане, нет? Отстраненный его взгляд тут же вернулся к ней, на губах появилась мимолетная улыбка, ничуть не затронувшая глаз. – Я и забыл, что ты воспринимаешь все настолько буквально. Нет, меня пугают не янки. Видишь ли, если я поеду в Атланту и снова приму помощь от тебя, то уже навсегда похороню надежду на самостоятельность. Скарлетт немного перевела дух. – А, ну если только это… – Да, только это. – Он опять улыбнулся, но еще холодней. – Только моя мужская гордость, мое самоуважение и, если угодно, моя бессмертная душа. – Но… – Она попыталась подойти к делу с другой стороны. – Ты же сможешь постепенно выкупить у меня лесопилку, она станет твоей собственной, и тогда… – Скарлетт! – резко оборвал он. – Я же сказал: нет. У меня имеются и другие основания. – Какие же? – Об этом тебе известно лучше всех. – О!.. Ты о том… Но и с этим будет все в порядке, – поспешно заверила она. – Я обещала, помнишь, там, в саду, зимой, и я выполню свое обещание. – Значит, ты более уверена в себе, чем я. Сказать так твердо о себе, что выполню подобное обещание, я бы не смог. Мне вообще не следовало бы касаться этой темы, но я должен добиться, чтобы ты меня поняла. Я никогда больше не стану говорить об этом. Все кончено. Как только Уилл и Сьюлен поженятся, я уеду в Нью-Йорк. На мгновение они встретились глазами – в его прямом, открытом взгляде бушевала гроза. Он быстро пересек комнату и взялся за ручку двери. Скарлетт смотрела на него в смертной муке. Разговор был окончен, и она проиграла. Она погибла! После напряжения этого горестного дня и последнего разочарования на нее внезапно навалилась слабость, натянутые нервы не выдержали, она упала на продавленный диван и, вскрикнув «О, Эшли!», разразилась бурными рыданиями. Она услышала его нерешительные шаги от двери, потом потерянный, беспомощный голос, снова и снова повторяющий над головой ее имя. Потом со стороны кухни раздался топот бегущих ног, и в кабинет ворвалась Мелани с громадными от тревоги глазами: – Скарлетт… У тебя что-то с ребенком? Скарлетт глубже закопалась головой в пыльный диванный валик и стала оттуда выкрикивать бессвязное: – Эшли!.. Он такой вредный! Такая упрямая вредина! Он злой, противный! – Ой, Эшли, что ты ей сделал? – Мелани бросилась на пол возле дивана и принялась обнимать и тискать Скарлетт. – Что он тебе наговорил? Как ты мог, Эшли? Это же плохо для беби, могут быть преждевременные… Ну, будет уже, будет, родная, положи свою головку к Мелани на плечо, вот так. Ну и что у вас случилось? – Эшли… Он такой тупоумный, вредный и злой! – Эшли, ты меня удивляешь. До такой степени ее расстроить, в ее-то положении, да и мистера О’Хара едва успели похоронить… – Не смей на него наседать! – вопреки всякой логике закричала Скарлетт, подняв голову с плеча Мелани; непокорные черные волосы выбились из-под сетки, лицо все было залито слезами. – Он вправе поступать как ему нравится! – Мелани, – сказал белый как полотно Эшли, – позволь мне объяснить. Скарлетт любезно предложила мне место управляющего на одной из своих лесопилок в Атланте… – Управляющего! – негодующе воскликнула Скарлетт. – Да я ему долю предложила, половину доходов, а он… – А я сообщил ей, что у меня уже имеется договоренность, мы приготовились к отъезду на Север, а она… – О!.. – простонала сквозь рыдания Скарлетт. – Я твердила ему, как сильно в нем нуждаюсь… и что не могу найти никого управлять лесопилкой… и что я жду ребенка – а он отказался помочь! И теперь… теперь надо продавать лесопилку, а приличной цены я за нее не сумею получить, так что нам, может быть, придется умирать с голоду, но ему наплевать. Он такой вредный! Она опять уткнулась лицом в узенькое плечико Мелани; в душе пробудилась искра надежды, и боль потихоньку стала отпускать. В доброй, верной Мелани она, конечно, найдет себе союзницу: вон как малышка возмущена тем, что кто-то, пусть даже ее возлюбленный супруг, довел Скарлетт до слез. Кроткая голубка вдруг взъерошила перышки и решительно кинулась клевать Эшли – в первый раз в жизни: – Эшли, как ты мог отказать ей? И это после всего, что она для нас сделала! По твоей милости мы теперь выглядим неблагодарными! А она такая беспомощная в ожидании беби… Где же твое рыцарство? Когда мы нуждались в поддержке, она помогала нам, а сейчас, когда она нуждается в тебе, ты отталкиваешь ее! Украдкой взглянув на Эшли, Скарлетт увидела его изумление и явную растерянность перед темным пламенем, загоревшимся в глазах жены. Скарлетт тоже была поражена неожиданным напором Мелани: она хорошо знала, что жена считает Эшли безупречным идеалом и любое его решение принимает как слово Божие. – Мелани… – начал он, но остановился и только беспомощно протянул к ней руки. – И ты еще колеблешься! Вспомни, что она сделала для нас – для меня! Если б не она, я бы умерла в Атланте, когда Бо появился на свет. И она… да, она убила янки, защищая нас. Ты не знал об этом? Ради нас она убила человека! И до появления Уилла, а потом тебя она работала как негр, чтобы хоть что-то положить в наши голодные рты. Когда я вспоминаю, как она пахала землю, как собирала хлопок, я могу лишь… О, моя дорогая! – В приступе преданности Мелани принялась неистово целовать рассыпавшиеся волосы Скарлетт. – А теперь, когда она впервые попросила нас о чем-то для себя… – Ты могла бы и не напоминать мне о том, что она сделала для нас. – И еще, Эшли, ты только подумай! Кроме помощи ей, ты подумай, что это будет значить для нас самих! Жить в Атланте, среди своих, а не среди янки! Там тетушка, и дядя Генри, и все наши друзья, у Бо там будет полно товарищей по играм, там он пойдет в школу. А если мы уедем на Север, мы же не допустим, чтобы он ходил в школу вместе с детьми янки и сидел в одном классе с негритятами! Нам пришлось бы нанимать домашнего учителя, а я не представляю, как мы это осилим. – Мелани, – сказал Эшли мертвенно-спокойным тоном, – ты действительно горишь желанием ехать в Атланту? Тебе это так необходимо? Ты ничего подобного не говорила, когда мы обсуждали отъезд в Нью-Йорк. Ты ни намеком… – О, когда мы обсуждали поездку в Нью-Йорк, я же думала, что для тебя ничего нет в Атланте, а кроме того, я сознаю свое положение – мне не следовало тебе указывать. Долг жены – всюду следовать за мужем. Но теперь, раз Скарлетт так нуждается в нас и у нее есть для тебя место, причем именно и только для тебя, мы можем поехать домой. Домой! – Мелани в упоении тесно прижимала к себе Скарлетт. – Я опять увижу Пять Углов, и Персиковую дорогу, и… и… О, как же я соскучилась по всему этому! И может быть, у нас будет свой собственный домик! Мне все равно, пусть он будет мал и тесен, но – наш собственный дом!