Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 29 из 68 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я Арчи. – Прошу прощения, а как ваша фамилия? Он снова сплюнул и ответил: – Это ведь мое имя, так? Пусть будет просто Арчи. – Мне это безразлично. Все равно я ничего не могу вам предложить. – Пожалуй что можете. Мисс Уилкс жутко расстроена, что вы собираетесь разъезжать одна, как дура. Она-то и послала меня, чтоб я ездил с вами. – Вот как?! – воскликнула Скарлетт, возмущенная грубостью мужчины и вмешательством Мелли. Глаз Арчи буравил Скарлетт с безличной злостью. – Да. К чему женщине тревожить мужиков, когда они о вас пекутся. Коли вам не сидится на месте, я буду возить вас. Негров я ненавижу – янки тоже. Он переместил языком жвачку за другую щеку и, не дожидаясь приглашения, сел на ступеньку. – Я, того, не очень-то люблю катать женщин, но коли мисс Уилкс была добра ко мне, пустя в свой погреб, вот и я ее уважил. – Но… – начала Скарлетт и запнулась. Потом внимательно присмотрелась к протеже Мелани и невольно заулыбалась. На этого старого головореза страшно смотреть, зато один его вид решает массу проблем. Рядом с ним можно смело ездить по городу и на далекие лесопилки, наведываться к заказчикам. Теперь уже никому не придет в голову беспокоиться о ее безопасности; сама внешность этого человека способна в корне пресечь любой скандал. – Хорошо, договорились, – наконец сказала она. – То есть если разрешит мой муж. После разговора наедине с Арчи Фрэнк неохотно дал свое согласие и распорядился, чтобы новому кучеру-охраннику выдали лошадь и коляску из платной конюшни. Он был недоволен и разочарован тем, что материнство не изменило Скарлетт. Но уж если жена решила вернуться к своим проклятым лесопилкам, то Арчи подвернулся как нельзя кстати. Таким образом, образовалось партнерство, которое сперва напугало всю Атланту. Более странную пару было трудно вообразить: свирепый грязный старик с деревянной ногой, торчащей над крылом пролетки, и рядом с ним хорошенькая, аккуратно одетая молодая женщина с вечно нахмуренным лбом. Их можно было встретить в любое время и в любом месте, как в самой Атланте, так и в пригороде; между собой они почти не разговаривали, явно недолюбливали друг друга, но были связаны общими интересами: она платила ему деньги, он обеспечивал охрану. Во всяком случае, заключили городские дамы, это лучше, чем разъезжать бесстыдно с этим нахальным Батлером. Правда, они интересовались, куда это он подевался. Ретт исчез как-то неожиданно, месяца три назад, и где он теперь, не знала ни одна душа, в том числе и Скарлетт. Арчи был молчалив, никогда не заговаривал первым, а если к нему обращались, обычно что-то мычал в ответ. Каждое утро он вылезал из подвала Мелани и садился на ступеньки парадного крыльца тети Питти, не переставая жевать и сплевывать, и ждал, когда появится Скарлетт и Питер выведет из конюшни запряженную лошадь. Дядя Питер боялся его лишь чуточку меньше, чем дьявола или ку-клукс-клана, и даже Мамми робко обходила его стороной. Он ненавидел негров, они знали об этом и страшились его. К своему арсеналу он добавил еще один пистолет, и слух о нем быстро распространился среди цветного населения. Он ни разу не вынимал оружия и даже руку на ремень не клал. Вполне хватало морального воздействия. Ни один негр не смел даже засмеяться, когда Арчи находился поблизости. Однажды Скарлетт спросила Арчи из любопытства, почему он терпеть не может негров, и очень удивилась, не услышав привычного: «Пожалуй, это мое дело». – Я ненавижу их, как и все, кто живет в горах. Мы никогда их не любили, и никто из наших ими не владел. Это из-за них, из-за черных, началась война. За это тоже я их ненавижу. – А ведь ты воевал. – Ну и что. Это мужское дело. Янки мне тоже ненавистны. Больше, чем черномазые. Почти как болтливые бабы. Такая откровенная грубость повергла Скарлетт в тихое бешенство; ей безумно захотелось от него избавиться. Но как она будет обходиться без него? Кто еще обеспечит ей полную свободу действий? Да, он грязный, грубый, временами вонючий, но дело свое знает. Он возит ее от одной лесопилки к другой, объезжает с ней всех заказчиков, яростно сплевывая и уставившись в пространство, когда она говорит и отдает приказания. Если она выходит из коляски, он спускается следом и не отстает от нее ни на шаг. Когда она общается с грубыми рабочими, неграми или солдатами янки, он стоит рядом как вкопанный, локоть к локтю. Вскоре Атланта привыкла видеть Скарлетт с телохранителем, а привыкнув, дамы стали завидовать ее свободе. После расправы, совершенной ку-клукс-кланом, они были практически замурованы в четырех стенах и даже в город за покупками выходили группой не меньше полудюжины человек. Лишенные общения, они не находили себе места и, отбросив в сторону свою гордость, начали просить у Скарлетт одолжить им Арчи. И когда он ей не был нужен, она милостиво предоставляла его другим дамам. Так Арчи превратился в непременный атрибут Атланты, и дамы соревновались, претендуя на его свободное время. Редкое утро проходимо без того, чтобы ребенок или слуга-негр не являлся во время завтрака в дом Скарлетт с записками, содержание которых варьировалось следующим образом: «Если сегодня днем вам не потребуется Арчи, пожалуйста, предоставьте его мне. Я хочу отвезти цветы на кладбище», «Мне обязательно надо съездить к модистке…», «Я бы хотела взять Арчи, чтобы вывезти проветриться тетю Нелли», «Я должна наведаться на Питерскую улицу, а дедушке нездоровится. Нельзя ли, чтобы Арчи…». Он развозил всех: старых дев, матрон и вдов, и к каждой относился с одинаковым, непреклонным презрением. Было очевидно, что он не любит женщин, за исключением Мелани, равно как не любит негров и янки. Шокированные вначале его грубостью, дамы постепенно притерпелись к нему и, поскольку Арчи почти не открывал рта, если только не нужно было выплюнуть очередную порцию табака, то они обращали на него не больше внимания, чем на лошадей, которыми он правил, и порой вообще забывали о его существовании. Дошло до того, что миссис Мерривезер принялась живописать миссис Мид роды у своей племянницы и только потом сообразила, что на переднем сиденье экипажа находится мужчина. Ни в какое другое время подобная ситуация не была бы возможна. До войны порядочные женщины не пустила бы его даже в кухню. Ему подали бы еду с черного хода и отослали бы с богом. Теперь же они сами искали его общества, чувствуя себя при нем в полной безопасности. Грубый, неграмотный, грязный, он служил как бы барьером, отделявшим леди от ужасов Реконструкции. Это был наемный телохранитель, защищавший женщин, пока мужчин не было рядом: днем они работали, а по ночам, случалось, куда-то уходили из дому. Скарлетт заметила, что с тех пор, как Арчи начал на нее работать, Фрэнк стал часто задерживаться на работе. Он объяснял это тем, что нужно составлять баланс, торговля идет бойко, вот и приходится засиживаться допоздна. К тому же время от времени нужно навещать заболевших друзей. Кроме того, он состоит в организации демократов, которая собирается каждую среду для выработки тактики за право участия в выборах, и Фрэнк не пропустил ни одного заседания. Скарлетт для себя решила, что эта организация мало что делает и только спорит о достоинствах генерала Джона Б. Гордона, который стоит на голову выше остальных генералов, исключая, разумеется, генерала Ли, и ведет воображаемые бои с янки. Скарлетт что-то не заметила, чтобы военные власти изменили свое решение не допускать демократов к выборам. Но видимо, Фрэнку нравилось присутствовать на этих заседаниях, если он возвращался домой под утро. Эшли тоже посещал больных и присутствовал на собраниях демократов, причем задерживался он в те же вечера, что и Фрэнк. Тогда Арчи сопровождал Питти, Скарлетт, Уэйда и крошку Эллу к дому Мелани, где оба семейства коротали вечер. Дамы занимались шитьем, Арчи же растягивался на диване в гостиной и храпел, смешно потряхивая седой бородой. Никто не осмеливался предложить ему освободить диван, который являлся лучшим предметом мебели в доме, и дамам ничего не оставалось, кроме как тихо стонать, когда Арчи устраивался на нем, положив сапог на красивую обивку. Никому не хватало духу вступать с ним в перепалку. Особенно после того, как он заметил, что женщинам еще повезло, что он засыпает быстро, иначе от их кудахтанья определенно сошел бы с ума. Скарлетт часто гадала, откуда родом Арчи и что за жизнь у него была до того, как он очутился в подвале у Мелли, но расспрашивать его она не решалась. Мрачное одноглазое лицо отбивало всякую охоту любопытничать. Она только смогла понять из отдельных слов, что раньше он жил севернее, в горах, и что в армии, незадолго до капитуляции, лишился ноги и глаза. И вот однажды припадок гнева против Хью Элсинга открыл правду о прошлом Арчи. Как-то утром старик привез Скарлетт к Хью, и там обнаружилось, что лесопилка простаивает, негров не видно, а Хью с унылым видом сидит под деревом. Бригада на работу не вышла, и он не знал, что делать. Скарлетт взбеленилась и выплеснула на Хью всю свою злость, потому что как раз получила заказ на большую партию древесины, причем очень срочный. Чтобы добиться этого, она приложила немало сил, пустила в ход все свое обаяние и умение торговаться, и нате вам – лесопилка остановилась. – Едем на другую лесопилку, – приказала она Арчи. – Да, я знаю, это далеко и мы не успеем пообедать, но за что я плачу тебе? Мистеру Уилксу придется все бросить и переключиться на выполнение этого заказа. Если только и его бригада не валяет дурака. Проклятье! Большего ничтожества, чем Хью Элсинг, я в жизни не видела! Сразу же выгоню его, как только Джонни Галлегер закончит у себя на стройке. Что из того, если Галлегер служил в армии янки? Он будет работать. Я еще не встречала ни одного ленивого ирландца. Эти вольные негры мне осточертели. На них нельзя положиться. Пусть Джонии раздобудет мне арестантов. Он-то заставит их работать. Он… Арчи повернулся, зло сверкнул на нее глазом и холодно произнес скрипучим голосом: – В тот день, когда вы возьмете арестантов, я вас брошу. – Боже мой! – изумилась Скарлетт. – Почему? – Я знаю о найме заключенных. Это все равно что убийство. Платить за людей как за мулов. Обращаться с ними хуже, чем с мулами. Бить их, морить голодом, доводить до смерти. И никому до того нет дела. Даже властям штата. Тето получают за них денежки. Людям, на которых вкалывают заключенные, тоже плевать. У них одно на уме: подешевле накормить и выжать все соки. Черт побери, мэм! Я и всегда-то был невысокого мнения о женщинах, а теперь вообще… – Разве это твое дело? – Да уж, мое, – отрезал Арчи. Потом добавил: – Я, почитай, отсидел сорок лет.
Скарлетт ахнула и невольно подалась назад. Так вот где ответ на тайну Арчи. Вот почему он не хотел назвать свою фамилию и место рождения. Вот почему он никому ничего не рассказывал о своей жизни. Этим объяснялась и его холодная озлобленность на весь мир. Сорок лет! Значит, он попал в тюрьму совсем молодым. Должно быть, его приговорили к пожизненному заключению, а пожизненное дают за… – Это было… убийство? – Да, – бросил Арчи и хлестнул лошадь вожжами. – Я убил жену свою. От испуга Скарлетт быстро захлопала глазами. Рот в бороде шевельнулся. Похоже, раздвинулся в мрачной улыбке. – Не бойтесь, мэм, я не собираюсь вас убивать, если это вас напугало. Женщину стоит убить только за одно дело. – Ты убил свою жену! – Она спала с моим братом. Он успел удрать. Я не жалею, что порешил ее. С гулящими так и надо поступать. За это нельзя сажать, но меня посадили. – А… как ты выбрался оттуда? Сбежал? Или тебя помиловали? – Можно и так сказать. – Густые брови Арчи сошлись, словно связать вместе несколько фраз для него было настоящей мукой. – В шестьдесят четвертом, когда подступал Шерман, в милледжвильской тюрьме я уже отсидел сорок лет. Так вот, собрал нас начальник и говорит, мол, на город двигаются янки, убивают и жгут напропалую. Если я кого и ненавижу сильнее, чем негров и женщин, так это янки. – Почему? Ты… ты знал хоть одного янки? – Нет, мэм. Но я наслышан про них. Слыхал, лезут туда, куда их не просят. А я ненавижу тех, кто лезет туда, куда его не просят. Чего они приперлись в Джорджию освобождать черномазых, жечь наши дома да резать наш скот? А наш начальник, он и говорит, что армии нужны солдаты, и если кто пойдет воевать, того после войны освободят, если, конечно, раньше не убьют. Но мы, кто сидит пожизненно за убийство, начальник сказал, армии не нужны. Нас переведут в другую тюрьму. Тогда я и говорю, я не как другие пожизненные. Я только пришил жену, и пришил по делу. И хочу воевать против янки. Ну, начальник встал на мою сторону и отправил на фронт вместе с другими арестантами. Он помолчал, хмыкнул. – Да. Забавно вышло. За убийство меня засадили, а потом выпустили, дали ружье и благословили еще убивать. Было здорово снова стать свободным человеком да с ружьем в руке. Мы, из Милледжвилла, сражались, как надо, и убивали. Но и наших полегло немало. Ни один из наших не дезертировал. Ну а после капитуляции мы были на воле. Я вот потерял ногу и глаз. Но я не жалею. – О! – только и выдавила Скарлетт. Она попыталась вспомнить, что слышала об освобождении заключенных из Милледжвилла в последней отчаянной попытке остановить армию Шермана. Фрэнк упоминал об этом на Рождество 1864 года. Так что же он сказал? Но в голове у Скарлетт все путалось при воспоминании о тех днях, наполненных безумным ужасом и грохотом орудий. Перед ее мысленным взором снова прошли вереницы повозок, роняющих кровь на дорогу, она увидела колонны марширующего ополчения, состоящего из юных кадетов, мальчиков вроде Фила Мида, и стариков вроде дяди Генри и деда Мерривезера. Были с ними и заключенные, которые шли, чтобы умереть на закате Конфедерации, месить грязь и замерзать в снегах Теннеси в ходе последней кампании. В какой-то момент Скарлетт решила, что этот старик очень глуп, если пошел воевать за штат, который вычеркнул сорок лет из его жизни. Джорджия отняла у Арчи его юность и зрелые годы за преступление, которое для него не было преступлением, а он по собственной воле отдал ногу и глаз за Джорджию. Ей припомнились горькие слова Ретта, произнесенные им в начале войны. Он сказал, что не будет сражаться за общество, которое сделало его парией. Но когда положение стало угрожающим, он, как и Арчи, отправился сражаться за это общество. Она пришла к выводу, что все мужчины-южане, высокого ли, низкого положения, просто сентиментальные дураки, которые меньше пекутся о собственной шкуре, чем о каких-то идеях, лишенных всякого смысла. Она взглянула на грубые руки Арчи, на два пистолета и нож, и снова страх объял ее. Сколько по стране бродит таких вот бывших арестантов, убийц, бандитов, воров, помилованных во имя Конфедерации? Да любой незнакомец на улице может оказаться убийцей! Если Фрэнк узнает правду об Арчи, неприятностей не оберешься. А если тетя Питти? Да она сразу умрет от шока. Что касается Мелани… Скарлетт так и подмывало рассказать ей об Арчи. Будет знать, как подбирать всякую шпану и навязывать друзьям и родственникам. – Я… я рада, Арчи, что ты рассказал мне это. И… я никому ничего не скажу. Если бы миссис Уилкс и другие леди узнали, они были бы потрясены. – Ха! Мисс Уилкс знает. Я все рассказал ей в тот же вечер, когда она дозволила мне переночевать у нее в подвале. Неужто вы думаете, что от такой хорошей женщины я буду что-то утаивать? – Господи, сохрани! – ужаснулась Скарлетт. Выходит, Мелани знала, что этот человек убийца, что он убил женщину, и не выгнала его из дому. Она доверила ему родного сына, тетушку, невестку и всех своих друзей. Робкая из робких, она не побоялась оставаться с ним одна в доме. – Мисс Уилкс для женщины вполне разумная. Она знает, что врун всегда будет врать, а вор всегда будет красть, но убивает человек раз в жизни. И она верно посчитала, что любой, кто воевал за Конфедерацию, искупил все свои грехи. Хотя я не сделал ничего плохого, прикончив жену… Да, мисс Уилкс вполне правильная – для женщины. Ну так вот, говорю вам: в тот день, когда вы наймете каторжников, меня тута не будет. Скарлетт промолчала, а сама подумала: «Чем ты скорей уйдешь от меня, тем лучше. Убийца!» Как Мелли могла! Как она могла! Надо же было додуматься – взять отпетого головореза и не сказать друзьям, что он сидел за решеткой. То есть служба в армии искупает все грехи? А не путает ли Мелани армию с обрядом крещения? В таком случае у нее очень глупое представление о Конфедерации, ее ветеранах и обо всем, что связано с ними. Скарлетт, в душе всегда проклинавшая янки, сделала против них еще одну зарубку. Это они виноваты в том, что женщина берет к себе в защитники убийцу. Возвращаясь однажды в сумерках домой, Скарлетт еще издали увидела скопление оседланных лошадей, кабриолетов и повозок у салуна. Эшли сидел на лошади, напряженный и мрачный; братья Симмонсы, высунувшись из повозки, отчаянно жестикулировали; Хью Элсинг, растрепанный, размахивал руками. Видавший виды фургон деда Мерривезера стоял в центре толпы, и, приблизившись, Скарлетт заметила, что Томми Уэллберн и дядя Генри теснятся рядом с ним на сиденье. «Не хотелось бы, чтобы дядя Генри возвращался домой на таком драндулете, – поморщилась Скарлетт. – Потом позора не оберешься. Как будто у него нет своего выезда. Просто ему так удобней каждый вечер отправляться с Мерривезером в салун». Оказавшись рядом с толпой, Скарлетт почувствовала, как людское возбуждение передается ей, и от испуга схватилась за сердце: «Ой! Надеюсь, никого больше не изнасиловали. Если ку-клукс-клан линчует еще одного черномазого, янки сотрут нас в порошок!» Потом быстро проговорила Арчи: – Останови. Что-то случилось. – Негоже вам останавливаться у салуна, – пробурчал он. – Ты что, не слышал? Останови. Всем добрый вечер. Эшли! Дядя Генри! Что случилось? Вы все такие… Люди поворачивались к Скарлетт, касаясь пальцами головных уборов и улыбаясь; все были взвинчены. – Может, хорошее, а может плохое! – гаркнул дядя Генри. – Это как посмотреть. На мой взгляд, законодатели и не могли поступить по-другому. Законодатели? Скарлетт облегченно вздохнула. Законодатели ее интересовали мало, и то, чем они там занимаются, к ней не имеет никакого отношения. Это не бесчинствующие солдаты янки, явившиеся наводить новые порядки.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!