– Мне не нравится, как выглядят эти люди, – резко начала Скарлетт. – У них больной вид. Где еще один? – Говорит, что приболел, – лаконично ответил Джонни. – Он на нарах. – Что с ним? – Главным образом лень. – Я пойду посмотрю. – Не стоит. Он, наверное, голый. Я займусь им. Завтра он будет работать. Скарлетт заколебалась и увидела, как один заключенный поднял голову, с ненавистью посмотрел на Джонни и снова уставился в землю. – Ты бил их кнутом? – Послушайте, миссис Кеннеди, кто здесь управляющий? Вы поручили мне следить за лесопилкой, вот я и слежу. Вы сами сказали, что у меня будут свободны руки. Вам грех на меня жаловаться. Разве я не даю в два раза больше против мистера Элсинга? – Да, даешь, – ответила Скарлетт, чувствуя, как холодок бежит по спине, словно она попала ночью на кладбище. Было что-то зловещее в этом лагере с его безобразными сараями, что-то такое, чего не было при Хью Элсинге. Душу леденило одиночество и полная оторванность от мира. Эти арестанты целиком зависели от милости Джонни Галлегера. Если он бьет их и жестоко с ними обращается, то ей, видимо, не дано этого узнать. Заключенные побоятся жаловаться из страха сурового наказания после ее отъезда. – Люди истощены. Ты хорошо их кормишь? Видит Бог, я на еду трачу столько, что они должны выглядеть как откормленные бычки. В прошлом месяце только мука и свинина обошлись мне в тридцать долларов. Чем ты будешь их кормить на ужин? Скарлетт решительно направилась на кухню. Толстая мулатка, склонившись над старой ржавой плитой, слегка присела и опять принялась помешивать в горшке с черными бобами. Скарлетт знала, что она живет с Джонни Галлегером, но решила пока этот факт выбросить из головы. Кроме бобов в горшке и кукурузных лепешек на сковороде, ничего не было. – Это и все, чем вы их кормите? – Да, мэм. – А в бобах нет свинины? – Нет, мэм. – Бобы варятся без свинины? Что толку в бобах без свинины? Они не дают никакой силы. А почему я не вижу грудинку? – Мистер Джонни, он говорит, что нету смысла ложить на стол мясо. – Клади! Где ты хранишь продукты? Негритянка испуганно указала глазами на шкафчик, который служил кладовкой, и Скарлетт распахнула дверцу. Там находилась открытая бочка кукурузы, мешочек с мукой, фунт кофе, немного сахара, галлон сорго и два окорока. Один окорок, лежавший на полке, был недавно запечен и надрезан – пара ломтей, не больше. Скарлетт в ярости повернулась к Джонни Галлегеру и наткнулась на холодный злой взгляд. – Где пять мешков белой муки, которые я прислала на прошлой неделе? Где мешок сахара, где кофе? Еще я прислала тебе пять окороков и десять фунтов свиной грудинки и бог знает сколько бушелей ямса и картофеля? Куда все это подевалось? Такую прорву еды за неделю они не могли съесть, даже если бы ты кормил их пять раз в день. Ты продал продукты! Ты самый настоящий вор! Продал все мои продукты, деньги положил себе в карман, а их посадил на одни бобы и кукурузные лепешки. Неудивительно, что они так выглядят. Прочь с дороги! Скарлетт выскочила из кухни и окликнула одного из заключенных: – Эй, ты, с краю! Да, ты! Иди сюда! Человек поднялся и неловко подковылял, звеня кандалами; она увидела, что ноги у него стерты и кровоточат. – Когда в последний раз ты ел ветчину? Мужчина молча уставился в землю. – Отвечай! Несчастный, на которого было жалко смотреть, продолжал молчать. Наконец он медленно поднял голову и снова потупился, и в его глазах Скарлетт прочитала немую мольбу. – Боишься говорить, да? Ладно, иди на кухню и возьми с полки окорок. Ребекка, дай ему нож. Бери ветчину, разделите между собой. Ребекка, приготовь мужчинам бутерброды и кофе. И побольше сорго. Приступай, чтобы я все видела. – Это мука и кофе мистера Джонни, – испуганно пробормотала негритянка. – Мистера Джонни! Ври больше! А окорок тоже его? Делай, что тебе говорят. За дело! Джонни Галлегер, пойдем поговорим. Скарлетт пересекла замусоренный двор и села в коляску, удовлетворенно заметив, как жадно набросились узники на мясо, словно боясь в любую секунду лишиться его. – Ну, ты редкостный негодяй! – набросилась она на Джонни; тот стоял у колеса, нахмурив лоб и сдвинув на затылок шляпу. – Ты обязан вернуть мне деньги, уплаченные за продукты. Впредь я буду привозить еду ежедневно, а не заказывать на месяц вперед. Тогда ты уже не сможешь обманывать меня. – Тогда меня уже здесь не будет, – сказал Джонни Галлегер. – Значит, уходишь? У Скарлетт чуть не вырвалось «Скатертью дорога!», но холодный расчет одержал верх. Если Джонни уйдет, что она будет делать? С его приходом отдача от лесопилки увеличилась вдвое. И как его отпустить в такой момент, когда она получила крупный заказ, какого у нее еще не было, к тому же срочный… Она должна доставить эту партию в Атланту. Если не будет Джонни, то кому она может поручить управление лесопилкой? – Да, ухожу. Вы предоставили мне здесь полную свободу действий, сказали, что от меня требуется только одно – давать больше материалов. Тогда вы не учили меня, как вести дела, и я не хочу начинать все сначала. Я даю доски, а как – это не ваше дело. Вы не можете пожаловаться, что я нарушил наш уговор. Вы получали ваши деньги, а я получал свои – плюс то, что заработал на стороне. И вдруг вам вздумалось вмешиваться, задавать разные вопросы и подрывать мой авторитет в глазах этого сброда. Как, по-вашему, после этого я буду поддерживать здесь дисциплину? Подумаешь, ну вздую кого-нибудь разок-другой? Ленивых еще не так учат. Подумаешь, еды им мало. Я не могу с ними цацкаться. Значит, заслужили. Либо вы занимаетесь своим делом, я а своим, либо я сегодня же ухожу. Лицо Джонни окаменело, и Скарлетт не знала, как ей поступить. Что делать, если он уйдет? Она не может торчать тут всю ночь, сторожа арестантов! Должно быть, неуверенность отразилась в глазах Скарлетт – в ответ выражение лица Джонни немного смягчилось, и голос зазвучал вроде бы добрее: – Уже поздно, миссис Кеннеди, и вам лучше вернуться домой. Не будем же мы ссориться из-за такой ерунды, правда? Вычтите в следующем месяце, скажем, десять долларов из моей зарплаты, и инцидент исчерпан. Скарлетт посмотрела в сторону жалкой группы, обгладывающей кости, и подумала о больном, лежащем в холодной хижине. От Джонни Галлегера надо избавляться. Это вор, не знающий жалости. Нетрудно догадаться, что он делает с заключенными, когда ее здесь нет. Но, с другой стороны, свою работу он знает, а она ох как нуждается в знающем человеке. Нет, сейчас с ним расставаться нельзя. Он приносит хорошие деньги. Ей только надо будет проследить за тем, чтобы подневольные работники хорошо питались. – Я вычту у тебя двадцать долларов, – резко сказала она, – а утром вернусь, и тогда обо всем поговорим. Скарлетт взяла вожжи, понимая, что разговора на эту тему больше не будет. Вопрос закрыт, и Джонни понял это тоже. Пока она выбиралась на Декатурскую дорогу, совесть в ней боролась с желанием заработать побольше денег на страданиях людей. Если хоть один из заключенных умрет от рук коротышки-ирландца, она будет виновата не меньше, чем он. Это она оставила его на лесопилке, дав ему право и дальше самым бесчеловечным образом эксплуатировать их… С другой стороны, кто заставлял этих людей совершать преступления? Таким образом она немного успокоила свою совесть, но обреченные истощенные лица продолжали преследовать ее. «А, ладно, подумаю об этом потом», – привычно решила Скарлетт, загоняя неприятную мысль в дальний чулан своей памяти и накрепко захлопывая дверцу. Когда она подъехала к повороту дороги, проходившей вблизи нехорошего поселка, солнце скрылось за горизонтом, а лес погрузился в кромешную тьму. Вечер принес с собой пронзительный холод, от которого потрескивали сучья и жестко шуршала мертвая листва. Так поздно Скарлетт еще не возвращалась с лесопилки и от этого сильно нервничала, с тоской вспоминая уютный теплый дом на Персиковой улице. Сэма нигде не было видно, Скарлетт остановила лошадь и с беспокойством подумала, не попался ли он в лапы янки. Но вот на тропинке от ручья послышались шаги, и она облегченно вздохнула. Придется Сэма поругать за то, что он заставил себя ждать. Но на дорогу вышел не Сэм. Она увидела долговязого белого оборванца и коренастого негра – с плечами и торсом как у гориллы. Стегнув лошадь, Скарлетт сжала пистолет. Кобыла пошла рысью, но от взмаха руки белого шарахнулась и встала. – Леди, – сказал он, – дайте мне четвертак. Я хочу есть. – Прочь с дороги, – ответила она, пытаясь скрыть волнение. – У меня нет никаких денег. Уйди. Белый живо ухватил лошадь под уздцы и крикнул негру: – Держи ее! Погляди-ка у нее за пазухой! Дальше все происходило как в кошмарном сне. Она наставила пистолет на белого, но стрелять испугалась: как бы не попасть в лошадь. В следующую секунду она заметила метнувшегося к коляске негра, увидела его грязную ухмылку и пальнула в упор. Досталось ему или нет, Скарлетт так и не поняла. Негр цапнул ее за руку, державшую пистолет, да так, что хрустнули кости. Перед ней оказалось черное лицо, дышащее перегаром и перекошенное злобой. Свободной рукой она принялась отбиваться и царапать эту физиономию, но негр разорвал ей платье от горла до пояса и принялся шарить по груди. От ужаса и отвращения Скарлетт заорала как безумная. – Заткни ей пасть! Вытаскивай ее скорей! – крикнул белый. Черная рука зажала Скарлетт рот, но она впилась зубами в пальцы и опять завизжала. Сквозь истеричный свой крик Скарлетт услышала ругань белого и поняла, что на темной дороге появился кто-то еще. Негр отпустил ее и прыгнул в сторону, пытаясь увернуться от Большого Сэма. – Бегите, мисс Скарлетт! – закричал Сэм, подминая негра. Скарлетт, трясясь и визжа, подхватила вожжи, хлестнула кнутом лошадь. Коляска дернулась и переехала что-то мягкое и упругое. Это был белый оборванец, которого свалил Сэм. Ничего не соображая, Скарлетт все нахлестывала лошадь, пока та не понеслась бешеным аллюром, от которого повозка тряслась, грозя развалиться. Преследуемая страхом, она услыхала за спиной топот ног и снова закричала, подгоняя лошадь. Если эта черная обезьяна догонит ее, она скорее умрет, чем даст прикоснуться к себе. – Мисс Скарлетт! Стойте! – послышалось сзади. Скарлетт на ходу оглянулась и увидела, что за ней мчится Большой Сэм. Она придержала лошадь, и он рухнул на сиденье, прижав ее к бортику своим крупным телом. Тяжело дыша, обливаясь потом и кровью, Сэм прохрипел: – Вы целы? Он вам ничего не сделал? Скарлетт не могла выговорить ни слова, но, заметив, как он быстро отвел глаза, сообразила, что платье у нее разорвано и видна голая грудь и корсет. Трясущейся рукой она стянула разорванные края, наклонила голову и горько разрыдалась. – Дайте-ка мне вожжи, – распорядился Сэм. – Н-но, пошла! Щелкнул кнут, испуганная лошадь пошла с места в карьер, едва не перевернув коляску. – Надеюсь, я прикончил этого бабуина. Не стал ждать, пока очухается. А коли он чего повредил вам, то могу вернуться и добить. – Нет! Нет! Гони быстрей, – всхлипывая, пролепетала Скарлетт.