– Ретт, образумьтесь. Я ни за кого не хочу выходить замуж. – Нет? Но вы не называете мне истинной причины. Дело не в девичьей робости. А в чем? Внезапно перед Скарлетт возник образ Эшли. Она так отчетливо представляла себе его, словно он стоял рядом – с пшеничными волосами, дремотными глазами, полный достоинства, совершенно непохожий на Ретта. Это он был истинной причиной ее нежелания снова выходить замуж, хотя она ничего не имела против Ретта, а временами он ей даже нравился. Она принадлежала одному Эшли и никому больше – навсегда. Она никогда не принадлежала ни Чарльзу, ни Фрэнку; она просто не могла принадлежать Ретту. Каждая частичка ее души и тела, почти все, что она делала, к чему стремилась, чего достигла, – все принадлежало Эшли, все делалось ради него, потому что она любила его. Эшли и «Тара» – вот чему она принадлежала. Улыбки, смех, поцелуи, которыми она награждала Чарльза и Фрэнка, предназначались Эшли, хотя он никогда не претендовал на них и никогда не станет претендовать. В глубине души она таила страстное желание сохранить себя для него, хоть и понимала, что он никогда не примет ее. Скарлетт не знала, что лицо ее изменилось, мечты сделали его мягким и нежным; ничего подобного наблюдательный Ретт не замечал раньше. Он смотрел в ее чуть раскосые зеленые глаза, подернутые мечтательной дымкой, видел нежный изгиб губ, и внезапно у него перехватило дыхание. Но тут же рот его сложился в жесткую линию, и он бросил нетерпеливо и страстно: – Скарлетт О’Хара, вы дура! Не давая ей опомниться, Ретт обнял ее, уверенно и грубо, как когда-то обнимал на темной дороге, ведущей в «Тару». Волна бессилия захлестнула Скарлетт, она почувствовала, что погружается в какую-то сладостную бездну, и эта стихия помимо воли увлекает ее все глубже и глубже. И спокойное лицо Эшли Уилкса расплывается, меркнет, исчезает без следа. Ретт отвел ее голову назад и поцеловал, сперва нежно, а потом жадно, и она прильнула к нему, как к единственному средству спасения на этой уходящей из-под ног земле. От его настойчивых поцелуев губы Скарлетт задрожали, и дивная истома охватила все ее тело, заставив испытать новые ощущения, о которых она даже не догадывалась. И прежде чем водоворот страсти закрутил ее, Скарлетт поняла, что тоже целует Ретта. – Не надо… прошу… я теряю сознание, – прошептала она в слабой попытке освободиться, но Ретт крепко прижал ее голову к своему плечу, и она мельком увидела его лицо. Глаза Ретта были широко открыты и странно горели, а руки дрожали, наводя страх. – Я хочу, чтобы вы потеряли сознание. Я заставлю вас потерять сознание. Вы годами ждали этого. Ни один из ваших дураков не целовал вас так, правда? Ваши драгоценные Чарльз с Фрэнком или ваш глупый Эшли… – Прошу вас… – Я сказал «ваш глупый Эшли». Все эти джентльмены – что они знают о женщинах? Что они знали о вас? Я знаю вас. Губы Ретта снова впились в ее рот, и она сдалась без борьбы, не с силах отвернуться и не имея желания отворачиваться; сердце билось толчками, она боялась его огромной силы и собственной слабости. Что он с ней делает? Если он не остановится, она сейчас упадет в обморок. Только бы он остановился… только бы он никогда не останавливался. – Скажи «да»! – Требовательные губы Ретта касались ее рта, а глаза были так близко, что казались громадными, заполняющими собой весь мир. – Скажи «да», черт побери, иначе… – Да! – безотчетно прошептала Скарлетт. Он почти заставил ее произнести это слово, и она произнесла его помимо своей воли. Но когда слово было сказано, на душе почему-то стало спокойнее, голова перестала кружиться, и даже бренди выветрился. Она дала обещание выйти за него замуж, хотя и в мыслях этого не имела. Она не понимала, как у нее вырвалось это слово, но ни о чем не жалела. «Да» было произнесено совершенно естественно, словно путем божественного вмешательства. Как будто кто-то более сильный, чем она, решил за нее все проблемы. Добившись признания, Ретт перевел дух и наклонился, вроде бы опять для поцелуя. Скарлетт откинула голову, но он отстранился, чем немного разочаровал ее. Какими странными были его поцелуи… и действовали очень возбуждающе. Какое-то время он сидел молча, прижимая к себе ее голову, и Скарлетт почувствовала, что он овладел собой, руки его перестали дрожать. Он чуть отодвинулся и посмотрел на нее сверху вниз. Скарлетт открыла глаза и увидела, что пугающая гримаса исчезла с его лица. Но что-то по-прежнему смущало ее, и она поскорее опустила глаза. Когда Ретт заговорил, голос его звучал совершенно спокойно. – Вы сказали это серьезно? Вы не хотите взять свое слово обратно? – Нет. – Ваше согласие – оно не связано с тем, что я, как говорится, вскружил вам голову своей пылкостью? Скарлетт молчала, не зная, что ответить, и боясь поднять глаза. Ретт взял ее за подбородок и заставил поднять голову. – Однажды я сказал, что от вас стерплю все, кроме лжи. И сейчас я хочу знать правду. Так почему вы сказали «да»? Все еще без слов, но уже взяв себя в руки, она скромно опустила ресницы и улыбнулась уголками губ. – Взгляните на меня. Из-за моих денег? – Ну что вы, Ретт! Что за вопрос! – Смотрите мне в глаза и не пытайтесь увильнуть от ответа. Я не Чарльз и не Фрэнк, я не из тех парней вашего графства, которых можно было водить за нос, хлопая ресницами. Говорите же: из-за денег? – Ну… да, отчасти. – Отчасти? Ответ, видимо, не очень огорчил Ретта. Он только вздохнул, и его глаза, загоревшиеся было от нетерпения, потухли, но Скарлетт ничего не заметила. – Сами понимаете, – неуверенно произнесла она, – без денег нельзя, Ретт. Видит Бог, Фрэнк оставил мне не слишком много. К тому же… мы с вами хорошо ладим, сами знаете. И вы единственный мужчина, который способен снести правду от женщины. Было бы неплохо иметь мужа, который не принимал бы меня за дуру и не ждал бы от меня всяких там сказок. И потом, вы мне нравитесь. – Я вам нравлюсь? – Ну да, – закапризничала Скарлетт. – Если бы я сказала, что безумно вас люблю, это была бы ложь, и более того, вы бы сразу ее разгадали. – Иногда мне кажется, что ваша правдивость заходит слишком далеко, моя птичка. Вы не находите, что сейчас очень кстати были бы слова «Я люблю вас, Ретт», – пусть даже просто слова? Куда он клонит, гадала Скарлетт, совсем сбитая с толку. Какой-то он странный: то очень живой, то обижается, то опять принимается подтрунивать. Вот спрятал руки в карманы и видно, что сжал их в кулаки. «Пусть это будет стоить мне мужа, я все равно скажу правду», – мрачно подумала Скарлетт, от его язвительных слов кровь ударила ей в голову. – Ретт, это была бы ложь, а к чему нам вся эта глупость? Вы мне нравитесь, я уже сказала. Вы сами прекрасно это знаете. Когда-то вы сказали, что меня не любите, но у нас много общего. Оба мошенники или что-то в этом роде… – Боже! – прошептал он, быстро отвернувшись. – Я попался в собственный капкан! – Что-что? – Ничего, – ответил он и, взглянув на нее, горько рассмеялся. – Назовите день, моя дорогая. Улыбаясь, он наклонился и поцеловал ее руки. Скарлетт успокоилась, заметив, что Ретт снова в хорошем настроении, и тоже улыбнулась. Он поиграл ее пальцами, усмехнулся и сказал: – Вы никогда в любовных романах не сталкивались со старой как мир ситуацией, когда холодная и равнодушная жена вдруг влюбляется в собственного мужа? – Вы же знаете, я не читаю книг, – парировала Скарлетт и добавила в тон ему: – Кроме того, вы как-то заметили, что это дурной вкус, когда муж и жена любят друг друга. – Черт возьми, мало ли что я мог наговорить, – резко бросил Ретт и встал. – Не ругайтесь. – Вам придется привыкать к этому и самой научиться ругаться. Вам придется привыкать ко всем моим дурным привычкам. Это плата за то… что я вам нравлюсь, и за то, что вы сможете наложить ваши хорошенькие лапки на мои деньги. – Не надо злиться из-за того, что я не соврала и не дала вам повод покрасоваться. Вы не любите меня, верно? С какой стати я должна любить вас? – Нет, моя дорогая, я вас не люблю, равно как и вы не любите меня, а если бы и любил, то вы оказались бы последним человеком, который узнал бы об этом. Господи, помоги тому мужчине, который полюбит вас всей душой. Вы разобьете ему сердце, моя милая, жестокая, капризная кошечка; вы настолько беззаботны и уверены в себе, что даже не стараетесь спрятать коготки. Ретт рывком поднял Скарлетт и поцеловал, но на этот раз по-другому, не заботясь о том, будет ей больно или нет, открыто давая понять, что хочет обидеть ее, оскорбить. Его губы скользнули вдоль шеи и прижались к тафте, прикрывавшей грудь. Поцелуй был долог и горяч… Скарлетт почувствовала, как его дыхание опаляет ей кожу. В ней вдруг заговорила оскорбленная скромность, и она, оттолкнув Ретта, с негодованием произнесла: – Перестаньте! Как вы смеете! – У вас сердце стучит, как у перепуганного зайчишки, – сказал он насмешливо. – Слишком быстро для простой нежности, сказал бы на моем месте самодовольный дурак. Пригладьте свои взъерошенные перышки. Меня не проймешь этими вашими невинными штучками. Скажите, что привезти вам из Англии. Кольцо? Какое бы вы хотели получить? Скарлетт заколебалась, не зная, как быть: то ли заинтересоваться его предложением, то ли доиграть сцену оскорбленной женщины до конца. – О… э-э… кольцо с бриллиантом… и, Ретт, купите с самым большим. – Чтобы им можно было пощеголять перед вашими бедными друзьями и сказать: «Смотрите, что я отхватила!» Очень хорошо, у вас будет такое кольцо, но тогда ваши менее удачливые друзья смогут найти утешение в том, чтобы шептаться и утверждать, что носить кольца с огромными камнями вульгарно. Ретт неожиданно повернулся к двери, и Скарлетт потянулась за ним, не понимая, чем вызван его внезпаный уход. – В чем дело? Вы куда? – К себе, укладываться. – О, но… – А что? – Ничего. Желаю вам приятного путешествия. – Благодарю вас. Ретт открыл дверь и вышел в холл. Скарлетт вышла следом, немного растерявшись от столь прозаичного конца. Он набросил на плечи накидку, взял перчатки и шляпу. – Я напишу вам. Дайте мне знать, если передумаете. – А вы не… – Да? – нетерпеливо спросил Ретт. – Вы не поцелуете меня на прощание? – прошептала Скарлетт, памятуя, что стены имеют уши. – Вам не кажется, что для одного вечера вы уже нацеловались? – отшутился он. – Подумать только! Скромная, хорошо воспитанная молодая женщина! М-да, ведь я обещал, что вам будет приятно, вот и… – О, вы невыносимы! – сердито воскликнула Скарлетт, уже не заботясь о том, услышит ли ее Мамми. – Мне все равно, вернетесь вы или нет! Она повернулась и бросилась к лестнице, ожидая, что сейчас его горячая рука ляжет ей на плечо. Но нет – он открыл парадную дверь, и холодный воздух ворвался в дом. – Я вернусь, – сказал Ретт и вышел на улицу; Скарлетт так и осталась на нижней ступеньке перед закрытой дверью.