Уэйд снова скрылся в столовой, где было непривычно тихо. Ему казалось, рушится его крошечный и непрочный мир. Неужели в этот солнечный день, когда взрослые ведут себя так странно, до семилетнего мальчика никому нет дела? Он сел на подоконник и принялся грызть лист бегонии, которая росла в ящике, стоявшем на солнце. Он оказался очень горьким, на глазах Уэйда выступили слезы, и он заплакал. Мама, наверное, сейчас умирает, а его все бросили и только бегают взад-вперед из-за какого-то ребенка, к тому же девчонки. Малыши не интересовали Уэйда, и уж тем более девчонки. Он хорошо знал только одну девчонку – Эллу, но она не сделала ничего такого, чтобы заслужить его уважение или хотя бы понравиться ему. Томительно тянулись минуты, но вот по лестнице спустились доктор Мид с дядей Реттом и, остановившись в коридоре, о чем-то тихо заговорили. Когда дверь за доктором закрылась, дядя Ретт быстро прошел в столовую, налил из графина большой бокал вина и тут заметил Уэйда. Мальчик сжался: сейчас ему снова скажут, что он гадкий и его место у тети Питти, но вместо этого дядя Ретт улыбнулся. Уэйд никогда раньше не видел у него такой счастливой улыбки и, ободренный, спрыгнул с подоконника и подбежал к нему. – У тебя будет теперь сестренка, – сказал Ретт, крепко обнимая мальчика. – Клянусь Богом, в жизни не видел более красивого ребенка! Послушай, а почему ты плачешь? – Мама… – Твоя мама сейчас обедает. Уплетает цыпленка под соусом с рисом и запивает кофе. Потом мы приготовим ей мороженое. И ты тоже получишь, хоть две тарелки. Не хочешь ли взглянуть на сестричку? Почувствовав облегчение, Уэйд хотел было сказать что-то вежливое про сестру, но ничего не приходило на ум. И что все они носятся с этой девчонкой! На него уже никто не обращает внимания, даже тетя Мелли и дядя Ретт. – Дядя Ретт, – начал он, – почему люди больше любят девочек, а не мальчиков? Ретт поставил бокал и, внимательно посмотрев в обращенное к нему лицо маленького мальчика, сразу все понял. – Нет, я бы так не сказал, – серьезно ответил он, немного подумав для вида. – Просто с девочками труднее, чем с мальчиками, а люди стараются больше заботиться о тех, кто сильнее их беспокоит. – Мамми только что сказала, что с мальчиками одна морока. – Мамми была не в духе или пошутила. – Дядя Ретт, а ты хотел бы иметь маленького мальчика, а не маленькую девочку? – с надеждой в голосе спросил Уэйд. – Нет, – быстро ответил Ретт и, заметив огорчение на лице Уэйда, поспешно прибавил: – Послушай, зачем мне мальчик, когда у меня уже есть один? – Есть? – воскликнул Уэйд, открыв от изумления рот. – А где же он? – Вот здесь, – ответил Ретт, поднимая Уэйда и усаживая к себе на колени. – Ты мой мальчик и сын. Ощущение счастья и безопасности переполнило юную душу, и Уэйд, чуть не плача, уткнулся головой в живот Ретта. – Ты ведь хочешь быть моим мальчиком, верно? – А можно быть мальчиком сразу двух пап? – спросил Уэйд, в котором боролись сразу два чувства: преданность отцу, которого он никогда не видел, и любовь к мужчине, который всегда его понимал. – Да, – твердо заверил Ретт. – Ты можешь быть маминым мальчиком и мальчиком тети Мелли. Уэйд уяснил для себя смысл услышанных слов и, улыбнувшись, робко потерся о руку Ретта. – Ты понимаешь маленьких мальчиков, правда, дядя Ретт? Жесткие линии прорезали темное лицо Ретта, а губы скривились. – Да, – с горечью в голосе ответил он, – я понимаю маленьких мальчиков. На мгновение Уэйдом снова овладел страх, страх и внезапная ревность. Дядя Ретт думает не о нем, а о ком-то еще. – Но у тебя нет других маленьких мальчиков, верно? Ретт поставил его на пол и сказал: – Давай выпьем с тобой, Уэйд, за твою новую сестренку, и это будет твой первый бокал. – Значит, у тебя нет никакого другого, – повторил Уэйд. Тут он увидел, что Ретт потянулся к графину с красным вином, и возбуждение от приобщения к взрослой церемонии рассеяло его внимание. – О, я не могу, дядя Ретт! Я обещал тете Мелли, что не буду пить, пока не кончу университет, и за это она подарит мне часы. – А я подарю к ним цепочку, которую сейчас ношу, если хочешь, – улыбнулся Ретт. – Тетя Мелли совершенно права. Но она говорила о крепких напитках, не о вине. Ты, сынок, должен научиться пить как джентльмен, и сейчас самое время взяться за обучение. Он осторожно разбавил вино водой из второго графина, так что оно приобрело бледно-розовый цвет, и протянул бокал Уэйду. В этот момент в столовую вошла Мамми. Теперь на ней было черное воскресное платье и чистый крахмальный передник с косынкой. Она шла, шурша шелковыми юбками. Тревожное выражение на ее лице сменилось широкой беззубой улыбкой. – Поздравляю вас, мистер Ретт! – пропела она. Рука Уэйда с бокалом застыла у самых губ. Он знал, что Мамми недолюбливала отчима. Он также слышал, что она всегда обращалась к нему не иначе как «капитан Батлер» и держалась с ним сухо. А тут сияет и так смотрит на него да еще называет «мистером Реттом»! Мир прямо перевернулся вверх дном! – Я, пожалуй, вместо красного налью вам рома, – сказал Ретт, доставая из переносного бара пузатую бутылку. – Девочка на загляденье, правильно я говорю, Мамми? – Правда, загляденье, – ответила она и, причмокнув, взяла у Ретта рюмку. – А вы принимали кого-то, кто был бы краше? – Ну, мисс Скарлетт родилась красивенькой, но не такой. – Выпейте еще, Мамми. Да, кстати, – строгим голосом продолжал Ретт, озорно сверкнув глазами, – что за шуршанье я слышу? – Господи, мистер Ретт, да это ж только моя красная юбка из шелка! – хихикнула Мамми и заколыхалась всем грузным телом. – Всего лишь ваша юбка? Я вам не верю. Такой шум, будто шелестят высохшие листья на дереве. Дайте-ка мне взглянуть. Приподнимите ваше платье. – Мистер Ретт, ну вы и озорник! Батюшки, что делается! Нянюшка взвизгнула, отступила на шаг и осторожно, на несколько дюймов, приподняла подол платья, явив взору Ретта оборки нижней юбки из красной тафты. – Долго же вы собирались ее надеть, – проворчал Ретт, улыбаясь одними глазами. – Да уж, сэр. Дальше Ретт сказал такое, что Уэйд, сколько потом ни думал, так ничего и не понял. – С мулами в конской упряже покончено? – Мистер Ретт, мисс Скарлетт негоже было говорить вам про это. Но вы ведь не сердитесь на старую негритянку? – Нет, не сержусь, просто хотел выяснить. Давайте выпьем еще, Мамми. Да забирайте себе всю бутылку. И ты, Уэйд, выпей! Предложи тост. – За сестренку! – закричал Уэйд и залпом осушил рюмку. Поперхнувшись, он закашлялся и вновь стал икать, а Ретт с Мамми, смеясь, принялись похлопывать его по спине. Своим поведением после рождения дочери Ретт поверг всех в изумление, развеяв многие укоренившиеся о нем представления, от которых ни город, ни Скарлетт никак не хотели отказываться. Кто мог бы представить, что он, как никто другой, будет так бесстыдно, так открыто гордиться своим отцовством? Особенно в свете тех обстоятельств, что его первенцем оказалась девочка, а не мальчик. Шло время, а новизна отцовства не стиралась, вызывая тайную зависть у женщин, мужья которых воспринимали появление потомства делом само собой разумеющимся и вспоминали о детях только тогда, когда их нужно было крестить. Ретт оказался не таков. Он останавливал людей на улице и принимался пересказывать им в подробностях, как удивительно быстро растет его девочка, не прибегая даже к ханжескому, но вежливому вступлению вроде «Я понимаю, что все родители считают своего ребенка самым умным и красивым, но…». В его глазах дочь была самая замечательная, и другие дети в подметки ей не годятся, а что там думают люди, ему начхать. Когда новая нянька дала девочке пососать кусочек жирной свинины, от которого у той разболелся животик, реакция Ретта вызывала у видавших виды отцов и матерей гомерический хохот. Он тут же вызвал доктора Мида и еще двух других докторов, и его едва удержали, когда он хотел отхлестать кнутом несчастную няньку. Ее, конечно, немедленно выгнали, а за ней многих других нянек, – ни одна, как правило, больше недели не задерживалась, ни одна из них не удовлетворяла высоким требованиям, установленным новоиспеченным отцом. Мамми также с неудовольствием следила за появлением и изгнанием нянь, ревнуя к появлению в доме любой негритянки и не понимая, почему она не может, помимо Уэйда и Эллы, ухаживать и за малышкой. Но годы брали свое, и Мамми, с ее ревматизмом, уже не могла передвигаться резво, как прежде. А у Ретта не хватило мужества сказать, по какой причине он берет ей помощниц. Вместо этого он отделался фразой, будто человеку в его положении не подобает иметь одну няню – мол, важен престиж. Он наймет еще двух женщин, которые станут выполнять тяжелую работу, а она будет старшей над ними. Это Мамми вполне устраивало. Количество слуг не только укрепляло авторитет Ретта, но и ее собственное положение. Однако Мамми заявила, что не потерпит в детской никаких вольных негров со стороны. Таким образом, Ретту пришлось посылать в «Тару» за Присси. Ее недостатки были ему известны, но как-никак она всю жизнь прослужила в семье О’Хара. А дядя Питер предложил взять в дом свою внучатую племянницу Лу, которая прислуживала у одной из двоюродных сестер мисс Питти по фамилии Бэрр. Лежа в постели и постепенно приходя в себя, Скарлетт отметила повышенное внимание мужа к ребенку. Ее несколько коробило и смущало, когда он с гордостью рассказывал гостям о дочке. Очень хорошо, если мужчина любит своего ребенка, но, по мнению Скарлетт, выказывать свою любовь – это не по-мужски. Ее следует выражать как-то беспечно и небрежно, как свойственно всем мужчинам. – Ты выглядишь смешно, – однажды заметила она с раздражением, – и я тебя не понимаю. – Не понимаешь? И не поймешь. Все очень просто. Дочь – первый человек, который целиком и полностью принадлежит мне. – Она и моя тоже! – Нет, у тебя уже есть двое. Она – моя. – Вот те на! – удивилась Скарлетт. – Ребенка родила я, верно? Потом, милый, и я принадлежу тебе. Ретт поверх маленькой черноволосой головки ребенка посмотрел на жену и странно улыбнулся: – Ты так думаешь, дорогая? Только появление Мелани позволило погасить очередную ссору, которые часто вспыхивали между супругами последнее время. Скарлетт проглотила обиду, следя за тем, как Мелани берет девочку на руки. Было решено назвать ее Южини Виктория, но в тот же вечер Мелани, сама того не желая, подсказала имя девочки, которое укоренилось за ней, точно так, как Питтипэт стерло из памяти людей настоящее имя – Сара Джейн. Ретт, склонившись над дочкой, произнес: – Глаза у нее будут цвета зеленого гороха. – Ну что вы! – возмутилась Мелани, забыв о том, что у Скарлетт они почти такого же оттенка. – Они будут голубыми, как у мистера О’Хара, такие же голубые, как… как наш красивый голубой флаг «Бонни блю». – Бонни Блю Батлер, – засмеялся Ретт, забирая у нее ребенка и вглядываясь в маленькие глазки. Вот так появилась девочка с прекрасным именем, и спустя много лет даже родители не могли вспомнить, как нарекли ее в честь двух королев. Глава 51 Вскоре Скарлетт почувствовала, что в состоянии ходить, и велела Лу зашнуровать свой корсет. Взяв мерную ленту, она измерила талию и громко застонала – двадцать дюймов! Вот что делают дети с твоей фигурой! Теперь она такая же толстая, как тетя Питти и Мамми.