– Я передаю его тебе. – На лице Мелани мелькнула слабая улыбка. – Раз я уже передавала его тебе… помнишь?.. когда он еще не родился. Помнит ли она? Разве такое забывается? Как наяву в памяти Скарлетт воскрес ужасный день с его удушающей сентябрьской жарой, наполненный ужасом перед янки, топотом сапог отступающих солдат и тихим голосом Мелани, обращенным к ней, умолявшим взять ребенка себе в случае ее смерти… когда она ненавидела Мелани и желала ей смерти. «Я убила ее, – в суеверном страхе решила Скарлетт. – Я сколько раз желала ей смерти, что Бог услышал и решил наказать меня за это». – О, Мелани, не говори так! Ты сама знаешь, что выкарабкаешься… – Нет… Обещай… – Да, – едва сдерживаясь, вымолвила Скарлетт. – Конечно, обещаю. Мне он будет родным. – Выучишь? – тихим ровным голосом продолжала Мелани. – О да! Университет, Гарвард и Европа, все, что он пожелает… и… и… пони… уроки музыки… О, прошу тебя, Мелли, держись! Соберись с силами! Наступило долгое молчание, но по лицу Мелани было видно, что она силится еще что-то сказать. – Эшли, – наконец произнесла она. – Ты и Эшли… При упоминании имени Эшли сердце у Скарлетт замерло и едва не остановилось. Мелани все это время знала! Скарлетт уронила голову на одеяло, чувствуя, что еще немного, и она разрыдается. Мелани знала! Сейчас Скарлетт не было стыдно, потому что в эту минуту она вообще перестала чувствовать что-либо, кроме мучительных угрызений совести от сознания того, что она много лет мучила это мягкое и доброе создание. Мелани знала… и тем не менее оставалась ее верным другом. О, если бы только можно было вернуть ушедшие годы! Она ни разу даже не взглянула бы в глаза Эшли. «Господи, – принялась торопливо молиться Скарлетт. – сделай, пожалуйста, так, чтобы она выжила. Я искуплю свою вину перед ней. Я больше никогда не омрачу ей жизнь. До конца жизни я не заговорю с Эшли, если только Ты сделаешь так, чтобы она поправилась!» – Эшли… – чуть слышно повторила Мелани, касаясь большим и указательным пальцами ее волос. Скарлетт поняла, что Мелани хочет, чтобы она взглянула на нее, но не могла поднять голову, не могла встретиться глазами с Мелани и прочесть в них понимание. – Эшли… – в третий раз произнесла Мелани, и Скарлетт стиснула зубы. Предстань она сейчас перед Всевышним на Страшном суде и прочти приговор в глазах Его, ей было бы не так страшно. Собравшись с духом, она заставила себя поднять голову и увидела перед собой все те же, полные любви угасающие глаза, те же тонкие и устало шевелящиеся губы. В них не было ни упрека, ни обвинения, ни страха – одна лишь тревога за то, что у нее не хватит сил произнести последние слова. Потрясенная выражением этих глаз Скарлетт сначала даже не почувствовала облегчения. Затем, слегка сжав руку Мелани, она испытала безмерную благодарность Всевышнему и впервые за много лет обратилась к Нему со смиреной молитвой: «Благодарю тебя, Господи. Я знаю, что не заслуживаю этого, но благодарю Тебя за то, что Ты сделал так, что не дал ей узнать». – Что с Эшли, Мелли? – Ты… будешь заботиться о нем? – О, конечно. – Он простуживается… очень легко. – Сделав паузу, Мелани спросила: – Смотри… за его делом… Ты понимаешь? – Да, понимаю. Обязательно. Мелани долго молчала, потом с трудом проговорила: – Эшли… такой непрактичный. – Только приближающаяся смерть могла вырвать у Мелани это признание. – Смотри за ним, Скарлетт… но… всегда делай это незаметно. – Я буду смотреть за ним, и он никогда ни о чем не догадается. Право выбора останется всегда за ним. Мелани из последних сил улыбнулась, когда глаза двух женщин снова встретились, но это была триумфальная улыбка, означавшая, что скреплено негласное соглашение, в соответствии с которым защита Эшли Уилкса от этого жестокого мира переходит от одной женщины к другой и мужская гордость Эшли при этом не пострадает. Лицо Мелани уже казалось не таким усталым, словно обещание, данное Скарлетт, придало ей сил. – Ты такая сообразительная… такая храбрая… всегда относилась ко мне хорошо… От этих слов Скарлетт чуть было не разрыдалась и, чтобы сдержать слезы, зажала рот рукой. Не хватало еще расплакаться, как ребенок, и воскликнуть: «Я была настоящей ведьмой! Я причинила тебе столько зла! Я ничего не делала для тебя! Все – ради Эшли». Она резко встала, впившись зубами в большой палец руки, чтобы овладеть собой, и в памяти неожиданно всплыли слова Ретта: «Она любит тебя… Это будет твоим крестом…» Да, крест воистину оказался тяжел. Мало того что она разными хитростями пыталась отнять у нее Эшли, так еще на смертном одре Мелани, слепо верившая ей всю жизнь, продолжает говорить о своей любви и доверии к ней. Нет, она не может больше говорить с Мелани. Она не в силах даже повторить еще раз: «Прошу тебя, Мелли, держись!» Ей надо дать уйти спокойно, без напряжения, без слез, без огорчения. Дверь приоткрылась, и доктор Мид остановился на пороге, властным жестом подзывая Скарлетт к себе. Скарлетт, едва сдерживаясь, склонилась над Мелани и, взяв ее ладонь, поднесла к щеке. – Спокойной ночи, – попрощалась она, удивляясь тому, как ровно звучит ее голос. – Обещай мне… – чуть слышно произнесла Мелани. – Я все сделаю, дорогая. – Капитан Батлер… будь добра с ним. Он… очень любит тебя. «Ретт? – недоуменно подумала Скарлетт. – При чем здесь он?» – Да, конечно, – машинально ответила она, осторожно поцеловала ладонь Мелани и опустила ее руку на одеяло. – Передай дамам, чтобы немедленно шли, – прошептал доктор выходящей Скарлетт. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она увидела, как Индия с Питти проследовали за Мидом в комнату, придерживая юбки, чтобы они не шуршали. Доктор закрыл за ними дверь, и дом погрузился в тишину. Эшли нигде не было видно. Скарлетт, как провинившийся ребенок, уткнулась головой в стену, сжимая рукой горло. Там, за этой дверью, уходит из жизни Мелани, а с ней и источник, из которого она, сама того не зная, черпала силы много лет. Ну почему, почему она не понимала раньше, как сильно любит Мелани, как нуждается в ней? Но кто бы мог подумать, что хрупкая и маленькая Мелани – надежная опора? Мелани, которая страшно робела перед чужими людьми, опасалась громко выразить свое мнение, боялась встретить осуждение со стороны старых дам… Мелани, которая мухи не обидит? И все же… В памяти Скарлетт всплыл душный день в «Таре», когда серый дым стлался над распростертым телом в синей форме и Мелани, держа саблю Чарльза, стояла на верху лестницы. Скарлетт припомнила, как в ту минуту еще подумала: «Как глупо! Мелли даже не сможет поднять эту саблю!» Но сейчас она поняла, что, если потребовалось бы, Мелани бросилась вниз и убила бы этого солдата… или погибла сама. Да, в тот день Мелани, сжимая маленькой рукой эфес, была готова вступиться за нее. И, оглядываясь назад, Скарлетт печально осознавала, что Мелани, незаметная как собственная тень, всегда находилась рядом с ней, любя ее и оберегая незримым оружием, сражаясь за нее со слепой страстной преданностью против янки, огня, голода, бедности, общественного мнения и даже дорогой своему сердцу родни. Скарлетт почувствовала, как смелость и самоуверенность оставляют ее от сознания того, что оружие, которое защищало ее от всего мира, уже никогда не будет обнажено. «Мелани была моей единственной подругой, – с горечью подумала она, – единственной женщиной, после мамы, которая по-настоящему любила меня. В сущности, она заменила мне мать. Все, кто знал Мелани, всегда тянулись к ней». Значит, за этой закрытой дверью Эллен как бы во второй раз покидает сей бренный мир. Мысленно Скарлетт снова перенеслась в «Тару», в тот мир, где, увы, уже не будет той слабой, мягкой, доброй и наделенной необычайной силой духа женщины, которая помогала ей преодолевать жизненные невзгоды. Скарлетт стояла в холле, нерешительная, испуганная, и яркий свет камина в гостиной отбрасывал мрачные тени на стены вокруг нее. Дом погрузился в ночную тишину, и это холодное безмолвие, капля за каплей, усиливало ее тревогу. Эшли? Где Эшли? Как продрогшее животное, ищущее тепла, Скарлетт направилась в гостиную, но его там не было. Она должна найти его. Только что она открыла служивший ее единственной опорой в жизни источник силы Мелани, который вот-вот иссякнет, но ведь еще остался Эшли. Тот, в ком счастливым образом сочеталась сила духа с мудростью и способностью утешать других. Эшли и его любовь помогут ей преодолеть слабость и страхи; он поддержит ее и развеет печаль. «Должно быть, он у себя», – решила Скарлетт и, неслышно миновав холл, постучала в дверь. Ей никто не ответил, и тогда Скарлетт толкнула дверь. Эшли стоял перед комодом и разглядывал чиненые-перечиненые перчатки Мелани. Сначала он брал одну перчатку и смотрел на нее так, словно никогда ее не видел, затем осторожно, как будто она была стеклянная, клал на место и брал другую. – Эшли! – робко позвала его Скарлетт. Он медленно повернулся и посмотрел на нее. Сонливая отрешенность исчезла из его серых глаз, и теперь они были широко открыты. В них отражались страх, беспомощность, растерянность. Таким она никогда не видела Эшли. Ужасное предчувствие, которое захватило Скарлетт в холле, еще больше усилилось при взгляде на его лицо. Она подошла к нему и сказала: – Мне страшно. О боже, Эшли, обними меня. Мне так страшно. Но он продолжал неподвижно стоять, сжимая в руках перчатку. Скарлетт положила руку ему на плечо и прошептала: – Что с тобой? Его глаза, полные отчаяния, долго смотрели в ее лицо и, видимо, не находили ответа. Наконец он чужим голосом произнес: – Я хотел идти к тебе. Я хотел бежать к тебе… бежать как ребенок, который ищет утешения… а вижу еще более испуганного ребенка, прибежавшего ко мне. – Нет, нет! – воскликнула Скарлетт. – Ты не можешь испугаться. Тебя ничего и никогда не пугало. Вот я… Ты всегда был очень сильный… – Если я и был сильный, то лишь потому, что она стояла за мной, – срывающимся голосом сказал Эшли, глядя на перчатку и расправляя ее пальцы. – И… и… вся моя сила уходит вместе с ней. В его тихом голосе было столько безумного отчаяния, что Скарлетт убрала руку и сделала шаг назад. Возникла тяжелая пауза, и ей показалось, что она по-настоящему поняла его только в эту минуту. – Значит… – медленно спросила Скарлетт, – значит, Эшли, ты любишь ее? – Она, – с трудом ответил он, – моя единственная мечта, которая жила, дышала и умерла, столкнувшись с реальностью. «Мечта! – начиная, как обычно, закипать, подумала Скарлетт. – Всегда у него мечты! Ни капельки здравого смысла!» А вслух горько и с тяжелым сердцем произнесла: – Каким же ты, Эшли, был глупым. Как ты не понимал, что она стоит миллион таких, как я? – Скарлетт, прошу тебя! Если бы ты только знала, что мне пришлось пережить после того, как доктор… – Тебе пришлось пережить! Ты не считаешь, что я… О, Эшли, ты давно должен был понять, что любишь ее, а не меня! Почему ты не понял? Все было бы иначе и… О, ты мог бы сообразить и не дразнить меня своими разговорами о чести и жертве! Если бы ты раньше сказал мне, я бы… Мне было бы очень больно, но как-нибудь я пережила бы это. Но ты медлил, пока не наступил смертный час Мелли, а теперь уже слишком поздно что-либо менять. Эшли, Эшли, мужчинам полагается знать такие вещи – не женщинам! Ты должен был понять, что все это время любил ее, а меня только хотел, как… как Ретт хочет эту Уотлинг. Эшли вздрогнул, но глаз не отвел, и Скарлетт увидела в них немую мольбу о молчании и утешении. Все черты его лица подтверждали справедливость ее слов. Ссутулившиеся плечи Эшли указывали на то, что от самобичевания он страдает гораздо сильнее, чем от ее жестоких упреков. Он так и продолжал молча стоять перед ней, сжимая перчатку, как будто это была рука того, кто понимает его, и в затянувшейся паузе негодование Скарлетт сменилось жалостью, к которой примешалось презрение, но она тут же устыдилась своих мыслей. Она пинает несчастного и беззащитного… хотя дала Мелани слово, что будет заботиться об этом человеке. «Не успев дать ей обещание, я наговорила ему много обидного, хотя ни я, ни кто-либо другой не имеют на это никакого права». Кому, как не Эшли, знать всю правду, и она точит его изнутри, – в отчаянии сказала себе Скарлетт. – Но он так и не повзрослел. Это – ребенок, вроде меня, и он мучительно страшится потерять Мелани. Мелли понимала, чем это обернется… Она знала его намного лучше меня. Вот почему она просила следить за ним и одновременно за Бо. Как Эшли выдержит это? Я могу выдержать. Я могу выдержать все, что угодно. Я уже выдержала слишком много. Но ему не дано… без нее ему никогда и ничего не осилить». – Прости меня, милый, – мягко проговорила Скарлетт, протягивая к Эшли руки. – Я понимаю, что творится у тебя на душе. Но запомни – она ничего не знает… она никогда ничего не подозревала… Бог уберег нас. Эшли бросился к Скарлетт и, как слепой, обнял ее. Она приподнялась на цыпочки, прижалась воспаленной щекой к его щеке и погладила рукой его волосы. – Не плачь, мой любимый. Она хотела, чтобы ты оставался храбрым. Через минуту она захочет увидеть тебя, и ты должен быть храбрым. Она не должна видеть твоих слез. Это расстроит ее.