– Да-да, – подхватила Наталья. – Помните, как мы долго шли по длинному переходу в метро и она заголосила: «Чой-то мы так долго идем? Девки, признайтесь, вы заблудились!» – А в кафе, в кафе, помните? – взяла у Веры из рук фотографию Алекса. – Ну, когда мы с рынка ехали? – Это когда мы все вот с такими сумками тащились? – Ага, а у бабы Даши еще баулы какие-то неподъемные к спине были привязаны. – Да, точно! И мы в таком виде зашли в кафе поесть. В центре города! – Мы-то сразу поняли, что тут дорого, обслуживание такое неспешное… – …и банкет в соседнем зале. – Угу, мы ее за руку дергаем, мол, уходить надо отсюда, а она ни в какую. – Я как вспомню этого несчастного официанта! Она его за рукав хвать, а он стоит, бедный, вырваться не может. – И она на весь зал, громко так: «Милок, а где у вас тут пожрать-то можно?!» – Наталья снова точно изобразила бабу Дашу. Подруги расхохотались. – Я когда мимо этого кафе иду – ресторан теперь японский, по-моему, – всегда смеяться начинаю, – сказала Наталья, вытирая потекшую тушь. – А мне кажется, – добавила Алекса, – что официант тот до сих пор там так и стоит с выпученными глазами и с согнутой, как полотенцесушитель, рукой. – Да-а-а-а, забавная она была. И очень сильная, – Вера взяла в руки карточку с белым резным краем, на которой баба Даша стояла в полосатом платье с загогулиной из волос на голове, и погладила ее рукой. – Сильная – не то слово, – поддержала ее Алекса. – Я ту стиральную машину никогда не забуду. Как она называлась? – «Волга». Это была не просто стиралка, это была гордость советского машиностроения, по форме и весу – один в один космическая ракета, этакий стальной цилиндр, в который зараз полреки залить можно, потому, видимо, и называлась «Волгой». Вере с Алексой пришлось однажды наблюдать, как баба Даша рывком схватила эту машину, полную воды, и, подняв выше колен, опрокинула в ванну, выплеснув из нее половину жидкости, и поставила на пол, будто стакан; помедитировала с минуту на хрюкающий водоворот и – снова за «Волгу». Главное, второй раз бойчее у нее вышло – ну, правильно, ракета пару ведер-то уже отбросила. Девчонки были настолько парализованы увиденным, что даже не попытались остановить бабушку. – Мы ей потом еще полчаса объясняли, что для слива предусмотрен специальный шланг, – вспоминала Алекса, – и можно его прямо в унитаз или ванну направить, а потом остатки слить в ведерко аккуратненько. Но бабуля помяла в руках резиновую кишку, заглянула ей внутрь и разочарованно протянула: «О-о-оо… И буду я целить тут по капле! Вылил через край, да и дело с концом!» – А иногда она совсем безбашенно поступала. Сейчас такое на ютубе размещают с пометкой «Не повторять!». Вот вы, может, не знаете, – начала Вера, – но однажды она чуть себя не убила. Представляете, решила с верхней полки взять какие-то банки, встала на стул – не достает. Ну и, не долго думавши, схватила десятилитровую алюминиевую кастрюлю и поставила вверх дном на этот же стул. Рукой придержалась за стену, и раз – одну ногу на стул, два – вторую на край посудины, три – отрывает от стула первую ногу, и тут случается стремительное «четыре» – посудина под ее ста двадцатью килограммами переворачивается вверх тормашками и по пути вырывает у бабушки из ноги кусок мяса. – Фууу, – сморщились Алекса и Наталья. – Вот вам и «фууу», – продолжила Вера. – Она доползла до стены, постучала соседке, а та уж знала, раз Даша стучит, значит, «скорую» вызывай. Врачи приехали, а там через всю квартиру след кровавый от полок до прихожей – дверь она ж сама им открыла. Они поверить не могли, что пенсионерка сама с собой такое сотворить могла. Главное, мы про это узнали только через несколько дней, когда заметили перебинтованную ногу. – Кошмар… – При этом наивной и доверчивой была, как ребенок! Услышит от «специалистов» на лавочке у подъезда какой-нибудь рецепт и сразу на себе пробовать, – Вера засмеялась. – Вот, к примеру, с расстройством кишечника она знаете, как боролась? – Как? – Яблоки зеленые ела, такие незрелые еще. – Зачем? – Говорила, раз они твердые, значит, затвердить, закрепить живот смогут. А вот чай крепкий в таких случаях не пила: он же сам жидкий, так что от жидкого стула никак не поможет. – Логично. Подруги от души расхохотались. – Да, учиться – это единственное, чего она по-настоящему боялась, – сказала Вера. – Мама часто рассказывает, как бабушка проснулась однажды в холодном поту и от ужаса слова вымолвить не могла. Оказывается, ей сон страшный приснился – учиться заставили! – Я помню, как она говорила, – снова спародировала бабу Дашу Наталья. – «Я работу любую осилить могу, все выдержать, лишь бы за книжки не садиться. Понять не могу, как люди добровольно на это соглашаются!» – Точно-точно, – подтвердила Алекса. – Сочувствовала так искренне, что нам еще столько учиться предстоит… Вера открыла шкафы и начала передавать подругам вещи, которые они проверяли на влажность и рассортировывали для сушки, продолжая воспоминания: – Да, но если ее дети хотели учиться, она всегда помогала им. Говорила «Может, у них жисть по-другому сложится». И оказалась права. И дочь, и сын ее получили образование, завели семьи, работали по специальности… Стали ли они счастливее – другой вопрос. Мы же все были умнее и образованнее бабы Даши, стеснялись ее иногда. Думали, в жизни лучше нее разбираемся. А она, между прочим, как никто другой, страхи гасить умела одной фразой. Когда Машка родилась, мне мама сразу стала читать лекции о всевозможных инфекциях, о том, что соску ребенка нельзя облизывать и все такое. А баба Даша – это еще до ее больницы было – сказала мне: «Вера, это твое дите, она из тебя вылезла, и ты навредить ей своими слюнями не можешь». У меня после этого все беспокойство как рукой сняло. Я пеленки по сто раз гладить перестала. – Н-да-а-а, – Наталья принялась раскладывать книги на уже просохшем полу, – сможем ли мы когда-нибудь найти для своих детей такие же слова… не факт… Алекса, пряча глаза от подруг, вышла на балкон покурить, что делала крайне редко. Дальше разбирали молча. Будто перенеслись мысленно лет на двадцать назад в бывшую квартиру бабы Даши, когда тем же составом, утопая в перинах, по пятому разу слушали ее рассказ. «Ну, родилась я за десять лет до войны, в большом селе, писят километров от Рязани, – каждый раз одинаково начинала баба Даша. – Это сейчас расстояние небольшое, а тогда в городе мало кто из нас и бывал-то. Отец мой, когда на матери женился, уже был вдовцом с тремя детьми, и у нее тоже муж умер, и четверо ребятишек осталось. Ну, и еще четверых они вместе народили, всего получилось нас одиннадцать братьев и сестер. Я была как раз из «общей кучи», мы были младше всех, старшие нас часто поколачивали. Помню, мать в окно глянет и кричит отцу: «Опять твои-мои наших бьют!» И бегут разнимать! Жили мы в небольшом доме – вот как эта комната, спали на русской печке, вповалку – под одеялом, его мама вручную из лоскутов зимой шила. А кто постарше – на лавках. Комната была всего одна, это теперь родят второго ребеночка и ждут, что им квартиру должны дать побольше. А у нас и старшие братья со своими женами здесь же жили. А вот когда тепло было – летом, они спали на сеновале или в амбаре, землянка такая, без окон, одна дверь. Вот потом по весне и случались прибавки в семье». После этих слов баба Даша хитро смотрела на девчонок – поняли или нет, о чем говорит, а они прыскали, переглядывались и слушали дальше. «Детей в доме всегда много было, но за ними никто так не смотрел, как сейчас. И стерильности такой не было. На пол солому стелили, малыши бегали с дырками в штанах, чтоб не менять их. На Пасху и Рождество солому выбрасывали и доски на полу скоблили добела. Дисциплина была строжайшая: как отец скажет, так и будет. Все обязательно помогали по хозяйству. Ели в одно время из большого чугуна: мать на стол поставит, и все ждут, когда отец ложку возьмет и первый зачерпнет – тогда и другим можно. А будешь болтать, получишь по лбу и вон из-за стола, поешь в следующий раз. Не то, что сейчас, – детям песни поют, чтобы кашу в рот запихнуть. Вот. А после семи классов отправили меня на торфяные разработки. Туда от каждой деревни людей набирали, и если от семьи кто-то ехал, то им снижали продовольственный налог. Ну, мне отец сказал: “Поедешь”. Всё, его слово – закон. Мы на родителей не огрызались, как вы, даже мысли перечить не было! Работа очень тяжелая, но я была крепкой девкой, городские там не выдерживали. А я до этого нигде, кроме своей деревни, и не была, думала, что железная дорога – это вот как асфальтовая, полностью железными листами укрыта, а там, оказывается, железные только палки». Вера с подругами всегда хохотали на этом месте. Представить свою ровесницу такой наивной им было сложно. «Девка я была добротная. Ухаживал за мной один парень, ну, как ухаживал – с танцев до дому провожал: он по одной стороне улицы шел, я – по другой. Тогда так ухаживали, слов никаких не говорили. Потом его забрали в армию, писем мы друг дружке не писали, телефонов не было. Ну, я его жду, а вернется ли он обратно в деревню, помнит ли меня – не знаю, может, он, вообще, там уже женился, надежды никакой мы друг дружке не давали. Но случилось так, что мы с ним больше никогда и не поговорили даже. Ему оставалось несколько месяцев дослужить, а брат мой старший на работе сговорился с товарищем. У того сын был, непутевый такой, вот он хотел поскорее женить его на хорошей девке, думал, за ум возьмется. Сваты приехали быстро. Я не хотела, но мать сказала: “Не выдумывай, девка, будешь жить в городе, парень красивый, у них свой дом там”. Я не сужу родителей, они думали, что еще одно свое дите удачно пристраивают. Старшие-то их сыновья с войны не вернулись, пропали без вести, а нас много, как выдюжить?» Тут Вера, Наташа и Алекса обычно переставали хихикать, будто чувствуя дуновение тревоги за собственные судьбы, которые тогда казались неизбежно счастливыми. «По деревне возили богатое приданое: подушки, перины, огромный сундук с платьями, платками, отрезами. И вот попала я из одной семьи в другую, в такой же деревенский дом, только пятистенок – там с другого конца соседи жили. Земли, конечно, поменьше, город все-таки. И людей в семье было меньше, только жизнь тяжелее оказалась: пили все безбожно. И муж мой, и брат его, и сестра, и мать – все, кроме свекра. Крепко пили. Мне это было дико, у меня отец никогда капли в рот не брал, знал всего много – к нему все село за советом ходило, и лечить он умел. Свекор меня к себе на работу устроил, сам и деньги за меня получал. Тяжело мне по первости было, в каждом дому ведь всяк по-своему. Вот вы замуж выйдете, придете в чужую семью – слушайте, какие там порядки, поперек-то не лезьте, – тут же мимоходом баба Даша давала подружкам совет. – Вот, беременная, приехала я в деревню родителей навестить. Встали утром, а река разлилась, и дорогу в город затопило. А мне, как назло, приспичило! Лодку найти не смогли, возвращались назад на телеге. И вот, веришь-нет, забежали мы в пустой дом, еще недостроенный, отец дите у меня принял. На окне ножницы лежали – вот ничего в доме еще не было, а ножницы были! Отец пуповину этими ножницами перерезал и обыкновенными нитками перевязал. Это была моя первая дочка, мать Верина. А потом я в троллейбусный парк перешла, там было лучше: за мной никто не следил и получку я сама забирала. Там всю жизнь и проработала. Но вот с тех пор не люблю я попов и милиционеров – тока они платить никогда за проезд не хотели. И ведь других учат закон соблюдать, а сами не платят! Потом мужа моего забрали в армию. Служили тогда три года. Он попал в Германию, приехал такой франт, дочке медведя огромного привез, у нас таких не было. Вот, а вскоре я еще девочку родила, но она быстро умерла, уж и не помню от чего. Потом – сына. Ходили они в городскую школу, старшая сама в институт поступила, серьезная такая, все читала. А сын – веселый, весь в меня. Дети у меня промеж собой непохожими выросли – страх! Будто из разных мест лезли! Ну, давайте я еще чайку вам подолью!» Бабушкин рассказ всегда заканчивался резко – как только она замечала, что девчонки переставали жевать. Вот и сейчас, до отказа набив балкон полусырыми вещами, подруги уставились друг на друга, словно у них одновременно в наушниках перестал звучать голос бабы Даши. Было решено сделать перерыв на чай. – Знаете, – сказала Вера, наливая чайник, – я все чаще думаю о том, что узнала о бабушке уже после ее смерти. Оказывается, она все же развелась со своим мужем. Когда дети ее уже зажили своими семьями, по их настоянию она это и сделала. Но продолжала жить с ним в одной квартире: тогда не так просто было разменять ее. В итоге они не успели разъехаться, дел заболел и, когда стало ясно, что он больше уже не встанет, она снова с ним расписалась… – Зачем? – искренне удивилась Алекса. – Сказала: «Как же мы с ним будем вместе лежать нерасписанные?» Вот так… Два года ухаживала за ним. Он последние месяцев шесть – восемь совсем уже не вставал. – Вера с шумом разорвала упаковки каких-то печений и рулетов, что принесли подруги. – А до этого лет за десять она за умирающим отцом ухаживала. Из деревни взяла его к себе именно она. А была ведь далеко не самой обеспеченной из всех «твоих-моих-наших». Иногда мне кажется, что она, сама того не зная, отмолила за нас грехи на много поколений вперед. Хоть с тех пор, как уехала в город, в церковь почти и не ходила. Алекса, которая обычно не любила всех этих розовых соплей, откусила печенье и усмехнулась: – А мне всегда казалось, будто это наша общая бабушка. Может, потому что у меня своей не было… – Угу, – согласилась Наталья, – такая добрая толстая деревенская бабушка для всех нас троих, тощих городских девчонок. Веру накрыли слезы умиления: – Это правда. Она хоть и прожила большую часть жизни в городе, все равно оставалась деревенской. А мне результат анализа уже пришел, – вдруг выпалила Вера. – Ну, а что ж ты молчишь-то! – Мы тебя не спрашиваем, чтобы не дергать лишний раз. Что там? – Все хорошо, отрицательный. – Я же говорила! – воскликнула Алекса. – Но теперь ведь счет один-один, – сказала Вера. – Я на всякий случай сдала и в обычной поликлинике, но там через неделю будет готово. – Ну, это было лишнее, конечно, но как хочешь. Андрею уже сказала? Вера опустила голову и слегка помотала ею. – Издеваешься над мужиком? – удивилась Алекса. – Или там план какой хитрый? – Нет у меня никакого плана. Приезжал ночью, поругались. Ушел, дверью хлопнул. Не знаю, как теперь быть. – У нас, кстати, тоже есть новости, Вер, – слегка помешкав, произнесла Алекса. – Ну, в общем, я помню, что ты просила не копать. Но это получилось как бы само собой. В общем, мы узнали, кто эта Ася. Вера замерла в нерешительности, соображая хочет ли она это знать. Но различить «да» и «нет» было невозможно – любопытство взяло верх: – Кто? – Это… младшая сестра женщины, нам ровесницы. Андрей с ней учился в универе в одном потоке, еще на спортфаке… – сообщила Алекса. – Они встречались одно время… – И… – встрепенулась Вера, – что это означает? – Пока непонятно, – ответила Наталья. – Но какие могут быть версии? Вы думаете… – Вера со страхом смотрела то на Алексу, то на Наталью, – там есть какая-то любовная подоплека?..