– Но все же ты не стрелял. – Тогда нет, – сказал Артур. – Позже. – Позже? Что-то изменилось, замкнулось. Артур посмотрел на часы и сказал: – Уже поздно. Думаю, тебе уже пора. * * * Посещение Артура стало излюбленной привычкой Хелены, средоточием ее жизни. Вскоре ее собственной библиотеки было уже недостаточно, чтобы обеспечить его чтением, его, которому весь день было нечем заняться, кроме как читать, и который к тому же был быстрым читателем, и потому она отправилась в городскую библиотеку взять книги, которые, как она предполагала, могли бы понравиться Артуру. Однако через некоторое время библиотекарша заприметила в ней необычайно усердную читательницу, и при возвращении книг эта пожилая назидательная женщина стала расспрашивать ее о том, понравились ли они ей, что она думает о решениях того или иного персонажа и тому подобное. Эти вопросы сначала смутили Хелену, она сама не читала эти книги, но у этой проблемы было простое решение: она попросила Артура всегда рассказывать ей, о чем книги и что он думал по этому поводу, и поэтому Хелена всегда была готова ответить на вопросы библиотекарши. Подспудное недоверие, которое поначалу излучала женщина, ослабло, и она стала рекомендовать ей книги. Хелена охотно следовала этим рекомендациям, за исключением тех случаев, когда речь заходила об откровенно женской литературе – например, сентиментальных любовных романах, биографиях выдающихся программисток и тому подобном, что, безусловно, не заинтересовало бы Артура. Она явно ощущала, насколько важны Артуру ее визиты и их разговоры. В остальном он был одинок, и чем больше проходило времени, тем более замкнутым он себя чувствовал. Раз в неделю Отто находил возможность позволить Артуру провести час на солнце и свежем воздухе, что казалось замечательным сейчас, когда весна цвела во всей красе, но большее оставалось невозможным, и даже это было очень опасно – Артур до сих пор был в розыске. Время от времени Хелена заглядывала в базу данных гестапо – для этого ей требовалось особое письменное разрешение, но на практике это никого не волновало, – и следила за ходом расследования. Артур Фрай вместе с десятками других имен значился в списке, который каждую неделю рассылался по электронной почте во все полицейские участки, и в этом списке он каждую неделю поднимался на несколько позиций выше, в зависимости от того, сколько других дезертиров было поймано. Она читала и относящиеся к нему отчеты о розыске: гестапо предполагало, что он находится в Мюнхене или Берлине, уже опросило всех членов семьи, друзей, родственников и знакомых и провело тщательные обыски в их квартирах. У Мари приближался срок наступления родов. Теперь все шло медленно, и ей все труднее становилось заботиться об Артуре. О том, что она больше не может приносить ему каждый день горячую еду, Хелена узнала от нее; Артур же ни разу не проронил об этом ни слова, его переполняла благодарность хозяевам дома. Так Хелена и в самом деле начала помогать Мари, даже несмотря на то, что это ограничивало ее время с Артуром. Артур не жаловался и всегда был рад ее видеть. Они проводили прекрасные часы, рассказывая друг другу всю свою жизнь. Артур происходил из простой семьи, его отец был заводским рабочим, а мать постоянно подрабатывала надомной работой, чтобы семья могла сводить концы с концами. Его родители были разочарованы тем, что он изучал именно историю, а не что-то прикладное, полезное, что могло бы его прокормить. А вот с сестрой, которая была на четыре года старше него и вышла замуж за коммивояжера, у него вообще не было особых отношений. – Тогда почему ты ожидал, что она тебя спрячет? – удивилась Хелена, но Артур только пожал плечами, и она больше не стала приставать к нему с расспросами. Он рассказывал о войне и об учебе во время войны. После того как он пробыл некоторое время в Польше, его отпустили на триместр продолжить учебу и отправили в Мюнхен. – Из-за войны больше нет семестров, только триместры, а значит, все происходит довольно поспешно. Больше нельзя самостоятельно выбрать место учебы, нужно идти туда, куда отправляют. И хуже всего то, что нельзя арендовать каморку и быть самому себе хозяином, а надо жить в студенческой компании. И это прискорбно! Сначала нас запихнули в казарму, через месяц нам пришлось съехать в старую школу, по двенадцать человек в комнате, без отопления. Каждый день было построение, что означало – явиться в форме и ждать, ждать, ждать. В какой-то момент я все же снял комнату в гостинице и являлся только на построение, что достаточно раздражало. Но, по крайней мере, мне было тепло и я мог спокойно учиться. – И? – спросила Хелена. – Ты завершил выпускную работу? Артур вздохнул и покачал головой. – Она никак не продвигалась. Со всем этим беспокойством вокруг меня и всем беспокойством внутри, под этим постоянным, смертельно скучным потоком пропаганды… Мне понадобилось два месяца, чтобы только освоиться. Возможно, если бы мне позволили остаться на второй триместр… – Тогда ты рассказал бы, насколько другим был бы мир без аналитической машины. – Точно. Хелена усмехнулась. – Если бы лорд Бэббидж не изобрел ее, то кто бы тогда изобрел? И когда? – Может быть, она была бы построена примерно сейчас, – предположил Артур. – И, возможно, также англичанами. – А почему? – Потому что им она бы срочно понадобилась, чтобы взламывать шифры наших подводных лодок. Говорят же, что война – мать всех вещей. – Чтобы взламывать шифры, необходимо больше, чем просто компьютеры, – возразила Хелена. – Прежде всего, необходима математика кодирования. Но как бы она развивалась без компьютеров? – Вручную. Почему бы и нет? Шифрование существовало всегда. Просто оно было не таким сложным, как коды сегодня. – Шифры, выполненные вручную, и взломать можно вручную. – Хелена покачала головой. – Если честно, твой тезис мне до сих пор кажется довольно надуманным. После триместра в Мюнхене Артуру снова предстояло вернуться в Россию, на фронт, в русскую зиму. Это означало постоянно мерзнуть, в тридцати- или сорокаградусный мороз постоянно искать достаточно теплое место, возможность помыться, постоянно быть голодным – еды было слишком мало. Несмотря на холод, вши были настоящим бедствием. – Это тебя деморализует – постоянное напряжение, неуверенность в том, переживешь ли ты еще один день. Я буквально чувствовал, как из меня вытекает молодость, как я утратил всю беспечность и уверенность, присущие тебе, пока ты молод. При этом, рассказывал он в другой раз, его всегда очаровывали пейзажи. – Эта бесконечная, бесконечная равнина… Закаты часто бывали неописуемо красивыми. А потом появлялась луна и погружала все в чистое серебро: луга, деревья… Единственным уродством в этом мире были мы. – Он закрыл лицо одной рукой. – Я немного учил русский, пытался вступить в контакт с людьми. Но что мне это дало? Только то, что теперь моей целью стало говорить людям, что им нужно бежать, если нам приказывали снова сжечь деревню. Бежать, немедленно, прихватив только то имущество, которое они могли унести. И эти взгляды, когда они проходят мимо тебя, с ношами на спине, с детьми в руках, без цели, без места, куда они могли бы отправиться, – этого не забыть никогда. У них был час, чтобы уйти, или два, в зависимости от наших приказов, а потом мы поджигали все и обстреливали руины. А для чего? Этого нам никто никогда не говорил. Приказ был приказом. Чистое безумие. Хелена молчала, пытаясь представить, что возникало перед его внутренним взором. Это был прекрасный момент, несмотря на мрачные воспоминания, которые его вызвали, момент общего молчания, не разделяющего, а объединяющего их. – Я сошел здесь, в Веймаре, не из-за своей сестры, – внезапно произнес Артур. – А из-за чего? – спросила Хелена, ожидая услышать о некоем друге, у которого он надеялся укрыться, но его самого как назло призвали в армию. Артур начал проводить рукой по полу, словно там лежали невидимые крошки и их предстояло смести в кучу. – Я продолжал думать о девушке, которая так яростно защищала леди Аду. О самом интересном разговоре, который я когда-либо вел с женщиной. Я не надеялся увидеть ее снова, потому что она была дочерью хирурга, известного хирурга и выдающегося медика, а я – всего лишь сын рабочего, но мне хотелось хотя бы попробовать. Это влекло меня, можно сказать… и теперь, вопреки всей вероятности, мы здесь. Он поднял глаза. Хелена смотрела на него, ошеломленная, беззащитная, утратившая дар речи. Это он наклонился вперед или она сама? Она не знала. В любом случае они подались навстречу друг другу, и их губы встретились, как будто это было неизбежно предопределено с самого начала. * * * Поцелуй. Она только что впервые в жизни поцеловала мужчину, красивого, высокого, сильного мужчину, такого, о котором тайно мечтала несколько лет, нет, о котором мечтала бы, если бы только осмелилась. Но она не осмеливалась, не хотела разочаровываться, не позволяла себе надеяться, и все же это случилось, произошло так, как и должно было произойти. Да, Артур был прав: это было совершенно невероятно, настоящее чудо. Никто даже не рассчитывал на такой поворот событий. Но вопреки всему, всем возможным препятствиям – все случилось именно так. Поцелуй пронзил ее насквозь, как будто по телу пробежал электрический разряд, добравшись обжигающей волной до кончиков пальцев рук, до пальцев ног, до кончиков волос, словно пытаясь заставить ее тело светиться. Именно так, только так могло ощущаться исполнение всех мечтаний, миг, когда жизнь добралась до своего сокровенного смысла. Что еще она могла сделать, кроме как полностью повиноваться, кроме как погрузиться в объятия Артура и слиться с ним в поцелуе, и ей хотелось, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался, а если и так, то чтобы за ним последовали другие, еще более прекрасные вещи… Артур, ее Артур – и пока идет война, он будет принадлежать ей, только ей! Пока он вынужден прятаться здесь, никто не мог его у нее отнять! Эта мысль, возникшая словно из ниоткуда, заставила Хелену вздрогнуть, вырвала ее из забытья. Она оторвалась от Артура, села на прежнее место, потрясенная. – Извини, – поспешно сказал Артур. – Это было возмутительно с моей стороны. Прости еще раз. – Что? – растерянно пробормотала Хелена. – Ну, у тебя наверняка есть жених и… а я, в общем… как сказать… это только потому, что… потому что… Она оглядела его сверху донизу, тоскуя по его рукам, которые только что так крепко обнимали ее, но не решаясь вернуться, чувствуя опасность. Сначала ей нужно понять, что происходит. Очертить границы, определить параметры. Ей требовался план действий, схема, применимая к этой ситуации. – Если бы у меня был жених, – произнесла она, сделав над собой усилие, – то вряд ли я проводила бы здесь несколько вечеров в неделю. Артур ответил ей взглядом, смущенный, крепко сжав губы, которые только что так чудесно ее целовали. – Верно, – пролепетал он. – Скорее всего, нет. Я просто хотел… просто мне будет плохо, если ты больше не придешь. Вот что я хотел сказать. Хелена хотела сказать, что любит и желает его и готова на все, но не могла, потому что не знала, так ли это на самом деле. Действительно ли она любила Артура? Откуда ей было знать, если она вообще не знала, что это такое – любовь? Она видела ее между Мари и Отто, но не понимала. Она видела только, что эти двое каким-то образом связаны, составляют единое целое, и она помнила, что так было всегда, что они всегда казались ей единой душой, занимавшей два тела. У них с Артуром все было по-другому. Она не чувствовала, что связана с ним, только хотела этого. Желала ли она его? Это да. Она его желала. Она никогда не ощущала ничего подобного к мужчине, никогда не чувствовала себя так, но у нее не возникало никаких проблем с идентификацией этого чувства: это было желание, первобытный инстинкт, который пробудился в ней и хотел исполнить то, для чего существовали мужчины и женщины. И еще: действительно ли она была готова ко всему? Ответ на этот вопрос звучал однозначно: нет. Ни в коем случае она не должна забеременеть, потому что для Артура это означало бы смерть, погибель для нее и Мари с Отто в придачу. Неважно, что бы в ней ни происходило, ей нужно держать себя под контролем, любой ценой, даже ценой счастья в своей жизни. И, прежде чем уйти, ей пришлось снова взять себя в руки. Ей было уже пора, но в таком состоянии она не могла уйти. Мари поняла бы, что произошло, и наверняка не одобрила бы, сочла бы аморальным, что под крышей ее дома складываются близкие отношения между людьми, не состоящими в браке. – Я вернусь, – сказала Хелена и поднялась. – Но сейчас мне пора уходить. Она направилась к узкому зеркалу, обтерла лицо холодной водой, пригладила растопыренными пальцами волосы, наблюдая при этом за Артуром, который следил за ней на заднем плане. Он уже не был таким худым, как несколько недель назад, когда вернулся из России, и выглядел очень хорошо. Великолепный мужчина, такой же желанный, как и прежде, на Майском празднике. Когда же она рассматривала себя рядом с ним, то почувствовала себя как минимум на два размера меньше и менее привлекательной. Это было не как у Мари с Отто, глядя на которых сразу было видно, что они созданы друг для друга. Она не была той женщиной, подходившей Артуру, но она была единственной женщиной в пределах его досягаемости, и она останется ею до тех пор, пока идет война. Ей было стыдно за эту мысль, но она пришла ей в голову. И эта мысль делала ее счастливой.