— Ну да, сто пятьдесят, — повторил я. Все cxoдится, именно такую сумму называла мне Надя. Впрочем, Феня уточнил: — Пока сто пятьдесят, а там видно будет. Я протянул деньги, а Феня дал мне маленький полиэтиленовый пакетик, перехваченный черной аптекарской резинкой. — Что это за г…? — спросил я, пристально разглядывая пакет. — Это не г…, — профессионально обиделся Феня. — Здесь ровно на три понюшки. Рекомендую содержимое пакета высыпать на стекло и вдыхать через трубочку из сотни долларов! — Он почувствовал себя увереннее и в конце даже улыбнулся: — Говорят, вкуснее! Я машинально сунул пакетик в карман и сел в машину. Я уже завел двигатель, когда Фенчик снова открыл дверцу и стал шептать мне: — Не волнуйся, твоя Надюха останется довольна! Если бы ты знал, — он вдруг понизил голос, — какова она в постели через пятнадцать минут после того, как… Я убрал ногу с педали сцепления, и Фенчик, даже не успев договорить, исчез. Не знаю, что с ним стало. Если честно, то я от души надеялся, что это именно его голова оказалась тем препятствием, на котором подскочил мой «опель» через секунду после старта. * * * Оставив машину у подъезда, я поднялся на четвертый этаж. Собственная хрущевка встретила меня запахом пыли. Ох, как он мне надоел! Я закрыл за собой входную дверь и уставился на телефонный аппарат. Он молчал. Пока мама была в больнице, я чувствовал себя особенно одиноким. Вспомнив о Наде, я подумал: «Где она? Как она могла со мной так поступить?» Разумеется, я помнил номер ее телефона и я мог ей позвонить в Клыковский микрорайон. Запросто мог! Но… в том-то и дело, что я не хотел звонить ей. Это было выше моих сил — позвонить сейчас ей. Я вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик и взвесил его в руке. Появилась мысль — а что, если. Говорят, после этого становится весело. Но нет, я отогнал эту мысль и прошел с пакетиком в туалет, держа его перед собой двумя пальцами, словно дохлую мышь. После того, что со мной проделала Надя, у меня осталось только одно чувство — злость и одно желание — как можно быстрее расправиться с тем, что заставляло Надю так вести себя и так поступить со мной. Я поднял крышку унитаза и высыпал содержимое пакетика в унитаз. Вот так! Так! И дернул за ручку. Унитаз поперхнулся, словно начинающий наркоман, а потом с диким свистом всосал все в себя. Несколько секунд шумела вода в сливном бачке, потом стало тихо. После этого я долго и тщательно мыл руки под краном. Чувствовал себя, словно хирург после операции. Вот и все. Сто пятьдесят долларов пошли коту под хвост. Правда, можно было рассуждать по-другому — на свете одним граммом белой смерти стало меньше, но в тот вечер я не был склонен к высоким материям. Глава 9 Очная ставка В начале апреля маму должны были выписать из больницы. Я забегал. Дело в том, что в деревне; за Рязанью жила мамина сестра. Вспомнив о ее существовании, я позвонил тетке. Места там превосходные, полным ходом шествует весна, за ней, естественно, ожидается лето, а свежий воздух, овощи с грядки и коровье молоко очень полезны для маминого здоровья. Маму не пришлось долго уговаривать. Через несколько дней после больницы я отвез ее в деревню Новожилове под Рязанью. Как только я вернулся в Москву, начались события на работе. Пропал Рувимович. Это открылось так. Сперва в нашу фирму позвонил какой-то тип из Хельсинки и поинтересовался, когда ждать вашего начальника? Того, который Тсу-ла-я? У нас трубку снял Марик. Он, посмеиваясь, ответил, что Тсу-ла-я выехал, а когда прибудет, неизвестно, потому что в пути он не пропускает ни одного ресторанчика и особенно уважает заведения фирмы «Макдональдс». — Он што, пиот? — спросили из телефона. — Он не пьет, — ответил Марик. — Он ест… Через две недели был второй звонок, и прежний голос спросил с еще большей тревогой, когда же приедет Тсу-ла-я? Все сроки давно к черту. Тут все всполошились. Что касается меня, я не очень-то обращал внимание на такие мелочи, как пропажа Рувимовича. У нас и раньше случалось, что начальник подолгу задерживался в командировках, гораздо дольше обычного. Мы не следили за этим: начальник есть начальник, как он делает, так и правильно. Тем более, зарплата выплачивалась исправно. * * * Когда мне прислали вторую повестку в МУБОП, я уже не волновался. Вернее, волновался, но не так, как в первый раз. Я уже просто устал волноваться. За прошедшее время я не раз вспоминал, как просил меня следователь Старцев, о своем детстве, но ничего не мог припомнить из рассказов отца. Кроме того случая, как подожгли танк, естественно. Поэтому я и был полон решимости заявить Старцеву, что он попусту теряет на меня время. Но в каких словах это сделать, я не знал. Потому и волновался. На Петровке я появился без пятнадцати девять. Заглушил двигатель прямо под синим прямоугольником с белым латинским «Р» в центре. Это был знак парковки. Под знаком висела табличка: «Только для работников управления», но я смело вынул ключ из замка зажигания, полагая, что вторая повестка дает мне право считать себя если не работником МУБОП, то кем-то вроде… завсегдатая. Едва вышел из машины, как над ухом раздалось: — Нехорошо так делать, Паша. Некрасиво. Я обернулся. Рядом стоял Славик. Он улыбался. — А ты что здесь делаешь? — удивился я. — Жду тебя, — ответил Славик. — Зачем? — Я посмотрел на часы. — У тебя еще есть время, — быстро проговорил Славик. — Правда, немного… и поэтому слушай, Паша, внимательно. Первое. Ты даже в порыве откровения никому не расскажешь о деньгах, которые Дед передал тебе на хранение… — Стоп! — перебил я, распахивая глаза. — Откуда ты знаешь? — Что «откуда»? — Откуда ты знаешь, что Дед мне что-то передал? — Даешь! — ухмыльнулся Славик. — Я же зашел тогда к нему, после того, как ты вышел в коридор. Ты же сам просил меня? — Просил, — сказал я. И вдруг замолк… Черт, да что же это такое, почему Славик только сейчас заговорил со мной об этом? Но неловко было вступать в какие-то объяснения под окнами грозного ведомства. Я сказал Славику: — Прости, у меня повестка на девять утра. — Погоди, — задержал меня за рукав Славик. — Дед просил присматривать за тобой, вот почему я тебе об этом говорю… — И ты присматривал? — заинтересовался я. — Ну… — Славик смутился. — Так, самую малость. Проехался как-то утром… — На какой машине? Славик поднял руку, в которой оказалась связка ключей от машины. В этой связке был пульт, нажатием кнопки на таком пульте включается или выключается автомобильная сигнализация. Славик прицелился в скопление легковых машин на улице, и черный «мерседес», стоявший у бровки, коротко просигналил и помигал подфарниками. От удивления я открыл рот. Разумеется, я узнал в этом «мерседесе» машину, когда-то преследовавшую меня. — Так это был ты! — Да, — рассмеялся Славик. — Дед сказал так: мол, береженого Бог бережет, а Паша у нас молодой, да неопытный… Да ты, вон, ездить не умеешь! — Как — не умею? — А кто на Лубянке не тот поворот показывал? Я нахмурился. — Слушай, а еще раньше? Вечером? — Ты сидел за рулем «ауди»? Почему ты остановился на перекрестке, ведь мог же запросто… — Какой перекресток? — У Славика вытянулось лицо. — Какая «ауди»? Я не ездил за тобой вечером. Я только утром… Настал мой черед замолчать. Славик подтолкнул меня, напутствовав: — Короче, иди и молчи, вот все, что я хочу от тебя. Я подожду здесь, мы еще поговорим. Это были странные слова, но я не стал задумываться.