— Разрешите вопрос? — встрепенулся я. И, Старцев еще не успел ответить, я воскликнул: — Ты выдел, что этот кейс у меня? Ты видел, как я выносил этот кейс? Какой он был? — Тонкий, вишневый, — пискнул Вовочка. — …у меня в руках ты его видел? — продолжил я. — Ты на что намекаешь, скотина? — Я попрошу… — Старцев пристукнул ладонью по столу. — Я требую, чтобы вы внесли мои слова в протокол! — совсем разошелся я. — О том, что он скотина! Вовка вжал голову в плечи. — Успокойтесь, успокойтесь, — повторял следователь. Но я, не слушая его, размахивал руками: — Я требую, чтобы в протокол были занесены лова о том, что Владимир Иванович Довгарь, который находится здесь, — грязная скотина, ублюдок и преда… — Я вовремя прикусил язык. — Что? — спросил Старцев. — Ничего, — выдохнул я… и успокоился. Чувствовал я себя неловко. Тишина повисла в кабинете. Я молчал. Старцев тоже молчал. Что касается Довгаря, то он вообще словно умер — глаза закрыты, щеки бледные, как у трупа. Старцев окинул взглядом бумаги, которые лежали на столе, и вдруг кивнул: — Что же, очная ставка закончена. Вы свободны Владимир Иванович. — Он обращался к Довгарю! — Протокол… Протокола не будет. Вот ваш пропуск. Я сидел и нервно ерзал, осмысливая тот факт, что следователь не стал оформлять протокол и что он отпустил Довгаря. Почему? Насколько я знал (спросил у Сереги Шипука, который работал у Рувимовича и был все равно что ходячий юридический справочник), допрос и очная ставка обязательно протоколируются, иначе это не допрос и не очная ставка, а так, неофициальный разговор. Что же у нас был за неофициальный разговор? …Едва Вовка вышел, следователь обратился ко мне: — Нуте-с, где эти деньги? — Какие деньги? — спросил я. Меня уже начало клонить в сон от этих постоянных вопросов! — Деньги, о которых говорил Довгарь! — уставшим голосом произнес следователь. — Установлено, что вы, Павел Альгердович, заходили в кабинет Деденко накануне визита наших сотрудников. Установлено, что в сейфе были деньги. Установлено, что в момент ареста Деденко денег уже не было. Вывод? — Какой? — повторил я. — Деньги у вас! Я перевел дух и спросил твердым голосом: — Это вам сказал Довгарь? — Вопросы задаю я! — сказал следователь. Да, а ведь он совершенно перестал мне нравиться. И… нравился ли он мне когда-нибудь? В прошлый раз я видел его улыбавшимся — ну и что! Сегодня он уже мало напоминал мне добренького учителя математики. — Вот что, — сказал следователь, наклоняясь И переплетая руки. — Если будете глупить и запираться, то я передам вас моему коллеге. Правда, У нас с ним… своеобразные отношения, но… Гм, гм… — Но… Мне нечего сказать. Я ни в чем не виноват… — И тут меня словно стукнуло: какому эта коллеге? Старцев, как будто прочитав мои мысли, откинулся на спинку стула и завертел большими пальцами рук. — Не стоит думать, будто я глупее вас. В наше время следствие ведется методами, которые никому и не снились ранее. Жаль, что для меня это дело последнее. Я ухожу на пенсию, знаете ли… Я чувствовал дрожь в коленях. Следователь смотрел на меня внимательно. Я знал, что со всеми этими следователями нужно держать ухо востро, пока они сами не скажут все, что им известно, а лишь потом аккуратно и осторожно отвечать на их вопросы. Но и тогда помнить, что любые слова они могут истолковать в своих интересах. — Фотографии, которые я вам показывал в прошлый раз, я получил через Интернет, — добавил Старцев и достал из кармана два знакомых снимка. Они упали на стол, и я, неосторожно опустив взгляд, снова увидел улыбавшегося человека на фоне сибирских снегов — и этого же человека, висевшего в веревочной петле рядом с люстрой. — Многое я вам рассказал, нарушив тайну следствия, — вздохнул мой собеседник. — Я хотел, чтобы вы кое-что знали еще. Под свою личную, так сказать, ответственность. Вы понимаете меня? Я молчал. — Господи, так все просто, — вздохнул Старцев. — Я хочу найти какие-то средства, чтобы спасти вас, молодой человек. Неужели между нашими поколениями такая разница, что вы не понимаете меня? Вы что, понимаете только шелест купюр? Я промолчал. И он заговорил снова, показывая на фотографии: — Этот Валентин Куртанич, начальник Тюменского ГУВД, год назад покончил жизнь самоубийством. Слышали об этом? — Нет, — сказал я. — Об этом писали газеты, — сказал Старцев. — Два года назад он вел дело о превышении служебных полномочий сотрудниками Тюменского ОМОН, в результате действий которых в перестрелке погибло шесть человек. Как, и об этом не слышали? — Нет, — повторил я. — Тогда это дело было замято, — сказал Старцев и помолчал. Потом продолжил: — Но почему возникла перестрелка? Не мое дело копать события двухлетней давности. Но я знаю предысторию Два года назад в Тюмени проводились выборы губернатора. Там была какая-то заварушка. Я уверен, что существовали наличные деньги, выделенные на предвыборную кампанию. Из-за этих денег погибли люди. Я уверен, что в этом деле был замешан, как вы его называете… Дед и этот… Куртанич, — он указал на фотографию, лежащую на столе. — Но вы, Павел Альгердович, еще молоды, и поэтому я делаю попытку спасти вас. Поговорим откровенно. Он продолжил после паузы. — Пока у меня нет доказательств, что деньги находятся у вас. Но доказательства будут. Как поступать дальше, решать вам. На этих деньгах кровь, и вам надо отдать их государству. Они принадлежат ему. А теперь можете идти, я не смею задерживать вас. Вот ваш пропуск. Я встал. Перед тем как отдать пропуск, следователь еще сказал — с какой-то жалкой улыбкой на лице: — Мне мое начальство приказало не очень-то глубоко копаться в деле Деденко. Мол, существуют другие, более важные дела, а это дело так, обычное дело, подождет… Но я смотрю, что это не обычное дело! Ничего не хочу сказать о вашем отце, вполне допускаю, что он был хороший человек. Но господа Куртанич и Деденко — это отпетые мошенники, один из них сунул голову в петлю, второй находится под следствием. Деденко вполне может кончить, как Куртанич. Лично я не хочу для вас такой судьбы. И еще он сказал: — Когда порядочные люди совершают грех, они потом начинают раскаиваться, и у них появляется желание исправить то, что они совершили. Если деньги у вас, отдайте их, Павел Альгердович. Отдайте по-хорошему. Иначе будет плохо. У него странно заблестели глаза. — Отдайте деньги, или… — сказал он. — Вы понимаете меня? Я молчал. — Ну что же, я перепробовал все средства, — произнес следователь Старцев совсем тихо. Я уже совсем приготовился к тому, что допрос закончен и я уйду. Но тут дверь раскрылась, и в кабинет без стука вошел… ох, у меня внутри все похолодело, когда я увидел, кто вошел в кабинет. Это был майор Звягинцев. Тот самый. — Кто ж так работает? — сказал он, взяв со стола записи Старцева. — А как надо? — Тот поднял на него удивленные глаза. Звягинцев улыбнулся: — Например, так. — Внезапно он повернулся ко мне. И сделал это так стремительно, что по кабинету пронесся ветерок. — Мы знаем, что ты, — сказал он, — принадлежишь к преступной группировке, главой которой является некто Деденко. Дед, как вы его называете! Верно ведь? Ты только не хочешь в этом признаваться. Я открыл рот, чтобы возразить, но майор Звягинцев махнул рукой: — Не отвечай! — сказал он и пристукнул ладонью по столу. — Молчи и слушай. Возможно, ты даже правая рука Деденко, только мы этого пока не знаем, — он посмотрел на Старцева: — Доказательства его причастности у нас в руках? — Пока не имеем, — покрутил тот головой. — Ага, — снова сказал Звягинцев. — Значит, так. — он посмотрел на меня. — Если вы надумаете признаться, молодой человек, вот мой телефончик. Звоните в любое время. Всегда буду рад слышать, — он протянул мне свою визитную карточку. И надо же, я взял ее. И даже когда через несколько дней я обнаружил эту визитку у себя в блокноте, я не выбросил ее. * * * Славик все еще прохаживался под окнами МУБОП, сутулый, руки заложены за спину. Едва я вышел из подъезда, он развернулся на каблуках и налетел на меня: — Что случилось? — взволнованно спросил Славик. — На тебе лица нет. — С какой стати Дед просил присмотреть за мной?! — Я бросился в атаку. — Он что, не доверял мне? — Он сказал, что ты еще молод, — совсем растерялся Славик. — Но почему ты спрашиваешь? Что случилось на допросе?