Я захлопываю дверь, чтобы создать преграду между собой и этим голосом. Этим взглядом. * * * – Сколько коробок? – спрашивает Корбин, обуваясь. Я беру со стола ключи. – Шесть. Плюс три чемодана и одежда на плечиках. Корбин громко стучит в дверь напротив и направляется к лифту. – Маме сообщила, что нормально добралась? – Да, вчера эсэмэску скинула. Я слышу, как открывается дверь соседской квартиры, но в лифт вхожу, не оборачиваясь. Как только возникает Майлз, чувствую: бой проигран. Сражение, которое я вела, сама о том не подозревая. Вообще такое не часто бывает, но если уж меня и влечет к парню, я предпочитаю, чтобы это был тот, к кому я готова испытывать влечение. А в отношении Майлза я не хочу ничего чувствовать. Не хочу, чтобы меня тянуло к мужчине, который напивается до беспамятства, рыдает из-за баб и даже не помнит, спал он со мной или нет. Хотя трудно не замечать его присутствия, когда оно заполняет все вокруг. – Пару раз туда и обратно, – говорит Корбин и жмет на кнопку первого этажа. Майлз пристально глядит на меня. Сохраняет суровый вид, и я не понимаю, что за ним кроется. В ответ смотрю вызывающе. Как бы ни шло ему это выражение, я все еще рассчитываю на благодарность. – Добрый день! – наконец произносит Майлз, делает шаг вперед и протягивает мне руку, грубо нарушая неписаные правила лифтового этикета. – Майлз Арчер, ваш сосед из квартиры напротив. Я в замешательстве. – По-моему, это мы уже выяснили. – Просто решил начать сначала, – говорит он, приподняв одну бровь. – Познакомиться как полагается. А, ну да, я же сама так хотела. Жму ему руку. – Тейт Коллинз, сестра Корбина. Майлз отступает, однако по-прежнему смотрит мне прямо в глаза. Я чувствую себя неловко, потому что Корбин рядом. Впрочем, брат слишком поглощен своим телефоном и не обращает на нас внимания. Наконец Майлз отводит взгляд и тоже достает из кармана мобильник. Решаю воспользоваться этим и разглядеть соседа как следует. Все в Майлзе противоречит одно другому. Как будто его создавали два враждующих творца. Точеные скулы, суровое выражение лица, а губы такие милые, мягкие. Они кажутся безобидными по контрасту с шероховатым шрамом на подбородке. Волосам никак не решить, быть им золотистыми или темно-каштановыми, прямыми или вьющимися. Ведет он себя то дружелюбно, то грубо и безразлично, сбивая с толку мою способность отличать холодное от горячего. Непринужденная поза идет вразрез со сдержанным гневом, который я прочла в его взгляде утром. Сегодняшнее спокойствие не вяжется со вчерашним опьянением, а глаза не могут определиться, на меня ли им смотреть или в телефон: прежде чем мы доезжаем до первого этажа, Майлз несколько раз то поднимает взгляд, то опускает. Я перестаю на него пялиться и первой выхожу из лифта. Кэп сидит на своем месте, точно дозорный. Увидев нас, он медленно поднимается, опираясь на подлокотники. Корбин с Майлзом приветствуют его кивком и идут дальше. – Как прошла первая ночь, Тейт? – с улыбкой интересуется Кэп. Не удивлена, что ему известно мое имя, ведь вчера он знал, на какой мне этаж. Я смотрю в затылок удаляющемуся Майлзу. – Довольно насыщенная ночка. Похоже, мой брат попал в плохую компанию. Кэп тоже глядит на Майлза. Плотно сжимает морщинистые губы и слегка покачивает головой. – Скорее всего, малыш просто ничего не может с собой поделать. Не ясно, кого Кэп имеет в виду – Майлза или Корбина, – однако я не переспрашиваю. Шаркающей походкой Кэп направляется в сторону туалета. – Похоже, я обмочился, – бормочет он на ходу. Я смотрю ему вслед и гадаю, к какому возрасту человек перестает заботиться об условностях. Хотя, по всей видимости, Кэп никогда о них не задумывался. Почему-то мне это нравится. – Тейт, пошли! – зовет Корбин с другого конца вестибюля. Я догоняю их с Майлзом, и мы идем к машине. Потребовалось три попытки, чтобы перенести мои вещи. Не две. Целых три похода, в течение которых Майлз не перекинулся со мной ни словечком. Глава четвертая Майлз Шестью годами ранее Папа: «Ты где?» Я: «У Иэна». Папа: «Нам нужно поговорить». Я: «До завтра подождать не может? Я вернусь поздно». Папа: «Нет. Ты мне нужен сейчас. Жду тебя с тех пор, как кончились уроки». Я: «Хорошо, еду». Таков был разговор, предшествовавший этому моменту. И вот сейчас я сижу перед папой на диване, а он говорит мне то, что я не хочу слышать. – Я бы рассказал тебе раньше, но… – Чувствовал себя виноватым? Словно сделал что-то плохое? Папа смотрит на меня, и мне становится стыдно, но я продолжаю: – С ее смерти прошло меньше года! Произношу эти слова и чувствую, что меня сейчас вырвет. Папа не любит, когда его критикуют, особенно собственный сын. Он привык, что я поддерживаю любое его решение. Черт, да я и сам привык к тому же! До сегодняшнего дня все его поступки казались мне замечательными. – Конечно, тебе трудно это принять, но мне нужна твоя поддержка. Ты представить себе не можешь, до чего тяжело мне было с тех пор, как она умерла. – Тяжело?! Я встаю. Повышаю голос. Веду себя так, будто мне не все равно, хотя на самом деле мне плевать. Плевать, что он завел любовницу. Может встречаться с кем пожелает. Трахать – кого пожелает. Наверное, я реагирую так потому, что сама мама ответить не может. Трудно защитить свой брак, когда ты мертва. Поэтому я и делаю это за нее. – Что-то непохоже, будто тебе тяжело! Дохожу до противоположного конца гостиной, разворачиваюсь и иду обратно. Дом слишком мал, чтобы вместить все мое раздражение и разочарование. Внезапно я понимаю: меня задело не столько то, что папа встречается с другой женщиной, сколько его взгляд, когда он о ней говорил. На маму он так никогда не смотрел. Кем бы ни была его новая избранница, это явно не случайная связь. Очень скоро она проникнет в нашу жизнь, вплетется в наши с ним отношения, как ядовитый плющ. «Мы» будет значить уже не папа и я, а папа, я и Лиса. По-моему, это неправильно, ведь повсюду в доме еще чувствуется мамино присутствие. Папа сидит, сцепив руки на коленях и уставившись в пол.