– Ну-у, – Вулф сложил губы трубочкой, – я не утверждал этого так категорично. Не уверен. Так сказали мои клиенты, в том числе и вам. С моей стороны было бы невежливо опровергать их слова. В любом случае здесь проявляется различие между вашими целями и моими. Поскольку моя задача – добиться честного и справедливого распределения призов, содержание того, что было написано на том листке, имеет для меня первостепенное значение. Для вас же – вовсе никакого. Если бы у вас появилось убедительное доказательство того, что кто-то из них решил, будто Далманн их разыгрывает, его сразу можно было бы исключить из числа подозреваемых. Между прочим, есть ли у вас уже подобное доказательство? – Нет. А у вас? – Нет, сэр. Никаких доказательств у меня нет. – Вы полагаете, его убил кто-то из конкурсантов? Вулф покачал головой: – Как я уже сказал, я не занимаюсь убийством. Думаю, кто-то из них взял бумажник… Это предположение, не уверенность. – Хотите сказать, их там было двое? Один убил, второй взял бумажник? – Не совсем так. Конечно, данные у меня отрывочные. Я даже еще не видел отчета в вечерней газете, поскольку на него нельзя полагаться. Нет ли у вас причин думать, что их было двое? – Нет. – Вы полагаете, кто убил, тот и взял бумажник? – Да. – То же думаю и я. Как я и сказал, между нами нет никакого конфликта. Согласны? У Кремера оставалось в бутылке немного пива. Он налил его, подождал, пока в стакане не осядет пена, выпил, поставил стакан на стол и облизнул губы. Поднял глаза на Вулфа: – Вот что я скажу. В ходе выполнения своих должностных обязанностей я еще ни разу не пересекался с вами по делу без конфликтов, хотя не думаю, что этого не может быть. Думаю, если я поверю вам на слово – я говорю если, – мы могли бы найти общий язык. Думаю, ваши клиенты что-то скрывают. Думаю, их больше беспокоит мысль об их чертовом конкурсе, чем об убийце, потому я склонен верить, что наняли вас именно для той цели, о какой вы говорите. Думаю, ваши клиенты вполне могли рассказать вам все как есть, и мне хотелось бы услышать, что конкретно вам сообщили, хотя я, конечно, не жду, чтобы вы согласились поделиться этим со мной. Думаю, о конкурсе, особенно в том, что касается листка из бумажника Далманна, информация у вас изнутри, и вам известны такие подробности, каких мы не знаем и, вероятно, не узнаем. Бог свидетель, я не надеялся ничего тут из вас вытянуть, но вот на что я и в самом деле надеюсь, так это на то, что вы понимаете, насколько важна для меня каждая мелочь, которая для вас лично вообще не имеет значения. – Жаль, – сказал Вулф. – Что жаль? – Вы решили воззвать к моей совести, когда нельзя размахивать, как обычно, дубинкой, потому что у меня есть защита. Конфиденциальность нашей беседы обеспечил один из тех, кто меня нанял, мистер Рудольф Хансен, которому я заплатил в качестве гонорара один доллар. Теперь я его клиент. Сожалею же я о том, что вы не даете мне шанса поднять забрало. – Как же, поднимете вы его! – рявкнул Кремер. – У вас каждый раз новый повод. Теперь придумали новую отговорку. Не можете ничего рассказать, потому что это была конфиденциальная беседа, так? – Нет, сэр, – отозвался Вулф, слегка обиженный. – Я поддался на уговоры мистера Хансена, только чтобы его уважить. Сведения, полученные мной в беседе, которую теперь охраняет тайна конфиденциальности, имеют отношение к конкурсу, а раскрытию убийства могла бы помочь лишь информация о бумажнике и листке бумаги, но об этом вам и так известно. То же самое следует сказать и о моих беседах с участниками. Могу лишь добавить, что пока не пришел к определенному выводу, взял кто-то из них бумажник или нет. Сейчас думаю, любой из них, в равной степени, мог сделать это и, соответственно, убить Далманна, с тем чтобы заполучить бумажник. Кроме этого, у меня есть одни лишь предположения, и я пытался их рассортировать, когда вы меня прервали. Ни одно из них не заслуживает обсуждения, по крайней мере до тех пор, пока я в них не разберусь. Я предлагаю вот что: когда я приду к какому-либо выводу, то сообщу вам об этом прежде, чем начну действовать. А сейчас дело упростилось бы, если бы я узнал некоторые детали. – Ага. Не читали газеты, да? – Нет, сэр. – Что ж, рад оказать услугу и сэкономить вам время. Убит он был в промежутке между одиннадцатью тридцатью и тремя ночи выстрелом в спину через подушку, заглушившую звук, из револьвера тридцать второго калибра. Определили по пуле, оружия не нашли. Лифт там без лифтера, консьержа нет, и мы не нашли никого, кто видел бы, как Далманн вернулся домой или кто приходил к Далманну. Перечислить вам все, чего не нашли. – Предпочитаю то, что нашли. – Я тоже, но тут мне нечего вам сказать, вернее, почти нечего, черт побери! Ни одного отпечатка, который был бы у нас в картотеке, ни одной подсказки от соседей или домовладельца, ничего – в вещах и бумагах, ни такси, подвозившего человека туда ночью, ни звонка из отеля, и так далее по процедуре. Все это вам известно. Если бы нашлась хоть какая-то зацепка, я не стал бы отрывать вас от работы. – Процедуру вы отработали безукоризненно, – вежливо сказал Вулф. – Премного благодарен. Что касается алиби, его толком нет ни у кого. Когда живешь в большом отеле и у тебя есть веские причины, незаметно выйти и вернуться не составляет большого труда. Женщина эта, Тешер, говорит, будто после обеда сразу отправилась к своей подруге, где просидела в библиотеке со справочниками до четырех утра, но рядом-то с ней никто не сидел, все в доме спали. Вот тут и возникает вопрос, который и привел меня сюда… Главный вопрос. Мы обнаруживаем, что во всем городе мало у кого могли быть причины желать зла Луису Далманну – личные у трех или, может быть, у нескольких женщин, также личные у двоих-троих мужчин, и денежные причины у нескольких человек обоего пола. Даже у его деловых партнеров. Мы занимаемся ими, проверяем, где кто был прошлой ночью и все такое, но факт остается фактом: взяли у него только бумажник и ничего больше, а это может означать, что тут мы просто теряем время. Денег в бумажнике не было, чековую книжку он носил в другом кармане. В бумажнике он носил только визитки, права и тому подобное. Наверное, заговорив о карманах, Кремер вспомнил про свой. Из внутреннего кармана пиджака он достал сигару и принялся вертеть ее в руке. – Да, – произнес он, – я надеялся услышать от вас ответ на этот вопрос. Теперь, когда я знаю, что вам поручено, даже почти в этом уверен. Был он убит из-за бумажника или нет? Если да, то это сделал один из участников конкурса, и можно более или менее забыть про остальных, по крайней мере на время, а у вас, как я и сказал, есть информация о конкурсе из первых рук. Я не прошу, чтобы вы показали блокнот Гудвина, где он записал беседу с клиентами и адвокатом. Я всего лишь хочу знать ваше мнение: был он убит ради бумажника или нет? – Повторяю, мистер Кремер, я не занимаюсь расследованием убийства. – Черт, да кто же сказал, что занимаетесь?! Как вам сформулировать вопрос? Вулф поднял плечи и опустил: – Не имеет значения. Вам нужно лишь мое мнение. А я склонен полагать, что тот, кто нужен вам, то есть убийца, и тот, кто нужен мне, то есть вор, – это один и тот же человек. Таким образом, вывод, вытекающий из этого предположения, подсказывает, что ответ на ваш вопрос: да. Вы удовлетворены? Судя по выражению лица Кремера, удовлетворен он не был. – Не нравится мне это ваше «склонен полагать», – проворчал он. – Черт побери, вы прекрасно понимаете, что у меня на уме! А тут, видите ли, конфиденциальная дребедень. Почему не могло быть такого: вчера вечером после встречи компаньоны обсудили поступок Далманна и решили, что носить этот листок с собой для него опасно, и кто-то из них отправился к нему на квартиру, чтобы взять листок или уничтожить. Когда он пришел, дверь была не заперта, он вошел и увидел, что Далманн лежит на полу, мертвый. Он достал из кармана бумажник и унес с собой. Не спрашивайте, почему он не известил полицию, спросите у него. Возможно, он подумал, что его сочтут подозреваемым. Так или иначе, не известил, но партнерам, разумеется, сообщил, и они вызвали адвоката, рассказали и, обсудив дело с ним, приняли решение нанять вас. – Для какой цели? – Чтобы вы нашли выход из положения и спасли их конкурс, иначе он лопнет с ними вместе. Разумеется, они понимали, что участники узнают не только о том, что Далманн убит, но и о том, что пропал бумажник, и начнут подозревать друг друга. И тогда начнется черт знает что. В таком случае я не намерен выяснять, что там их волновало, а что вас. Меня волнует то, что если дело было так, то на участников можно плюнуть, его убили не ради бумажника. Не могли бы вы назвать хоть одну причину, почему этого не могло быть? – Нет, сэр. – И адвокат, которому нужно спрятать концы в воду, мог вам предложить стать его клиентом, чтобы вы потом ссылались на конфиденциальность. – Да, мог, – согласился Вулф. – Но в этом вопросе мы имеем дело с фактом, а не с предположением, и, если бы все произошло именно так, я не взялся бы за это дело. Мне было сказано, что вчера после обеда никто из партнеров мистера Далманна не ходил к нему домой, и я не вижу причины подозревать, что меня водят за нос. В противном случае они сделали большую глупость. – И вы утверждаете, что это факт. – Утверждаю. – Ладно, – сдался Кремер. – Такого рода вранье не в вашем духе. – Он вдруг занервничал, словно понял свою бестактность. – Ну вы понимаете, что я имею в виду, – скороговоркой выпалил он. Он сунул сигару в рот и вцепился в нее зубами. Если нельзя было вцепиться в Вулфа, то и сигара годилась. Никогда не видел, чтобы он когда-нибудь курил. – Да, – великодушно ответил Вулф. – Я понял, что вы имеете в виду. Кремер вынул сигару изо рта: – Когда вы спросили, не считаю ли я, что бумажник взял тот, кто убил Далманна, и я ответил «да», но следовало ответить: допускаю. То же, но не совсем. Если бы появились доказательства того, что кто-то из компаньонов, один или с кем-то, вчера приходил к Далманну, это была бы уже совсем другая история, потому что тут был бы и ответ, куда делся бумажник, и я не стал бы терять время на конкурсантов. Скажу честно, таких доказательств у меня нет. Все они – Бафф, О’Гарро, Асса, Хири, адвокат Хансен, – вся эта команда не в состоянии предоставить убедительные алиби, которые подтверждали бы, что они не появлялись прошедшей ночью на Перри-стрит, но и у меня нет в руках ничего, чтобы подтвердить обратное. Поймите, у меня нет желания повесить на кого-то убийство. Как я уже говорил, этот компаньон мог явиться, когда Далманн уже был мертв, и он лишь взял бумажник. В таком случае он ваш человек, а я оставил бы его в покое и искал бы дальше своего. – Логично, – сухо произнес Вулф. – Ну да. Вы говорите, что если кто-то из них и ездил туда вчера, то вам об этом ничего не известно, и я вам верю, но что, если они морочат вам голову? Ведь это возможно? Разве нет? – Нет, если они хотят, чтобы я отработал гонорар. – Вулф бросил взгляд на часы на стене. – Мистер Кремер, уже полночь. Могу сказать лишь одно: я категорически отвергаю ваше предположение. Не только по личным причинам – я, как вы и сказали, сейчас по другую сторону, – но и по другим соображениям. Если бы кто-нибудь из компаньонов пришел вчера к Далманну и увидел, что он мертв, зачем бы он сделал такую глупость и забрал бумажник, если знал, что его начнут искать, а конкурс окажется под угрозой? Ему нужно было бы только взять бумагу, потому что иначе ее нашла бы полиция и, вероятно, репортеры, но почему он в таком случае не мог бы взять бумагу и оставить на месте бумажник? – Господи, все-таки все это время вы лгали! – воскликнул Кремер. – Да? Почему? – Потому что это чушь, а вы не дурак! Он вошел, увидел труп и занервничал. Люди, знаете ли, нервничают, когда находят труп. Ему захотелось бежать сломя голову… Все пытаются бежать, особенно если есть хоть малейшая вероятность стать подозреваемым… Но он взял себя в руки, приблизился и достал из кармана убитого бумажник. Он, может быть, даже собирался достать бумагу и вернуть бумажник на место, но вспомнил про отпечатки пальцев. Конечно, он мог бы стереть их, но что, если какой-то останется. Тем не менее он мог так и сделать, если бы спокойно обдумал последствия, но он не был спокоен, у него было мало времени, ему нужно было поскорее убираться оттуда. Он и убрался вместе с бумажником. Прошу прощения за то, что потратил ваше драгоценное время на эту детсадовскую ерунду, но вы сами спросили. Он поднялся, посмотрел на сигару, которую держал в руке, кинул ее в мою корзину для мусора и промахнулся. Бросил взгляд на сигару, на Вулфа: – Если у вас нет ничего получше, я пойду. Он повернулся к выходу. – Вы явно не поверили мистеру Хансену и остальным, когда они заявили, что посчитали поступок Далманна розыгрышем? – поинтересовался Вулф. Кремер задержался на пороге ровно настолько, чтобы хмыкнуть: – Чушь! А вы? Когда я, выпроводив Кремера, вернулся в кабинет, Вулф по-прежнему сидел за столом и мял мочку уха большим и указательным пальцем, уставившись в пустоту. Я поставил свой стакан из-под молока на один из подносов, отнес в кухню, вымыл стаканы, вытер, убрал бутылки, убрал подносы. Фриц ложится спать в одиннадцать, если его не просили задержаться. Вулф в кабинете по-прежнему тер свою мочку. – Если у меня есть задания на завтра, могу допечатать сегодня. Какие будут указания? – спросил я. – Никаких. – Вот и хорошо, – бодро сказал я. – Значит, спешить некуда. До двадцатого апреля еще неделя. За неделю прочтете двадцать книг. Он хмыкнул: – Свяжись с Солом и пригласи его позавтракать со мной в моей комнате в восемь утра. Достань для него двести долларов… нет, триста… запри сейф и отправляйся спать. Мне нужно посидеть, подумать. Я, разумеется, подчинился, но задумался. Не решил ли он выбросить двести… нет, триста долларов из денег ЛБА на ветер только ради того, чтобы показать мне, будто он что-то тут высидел? Сол Пензер был лучший в этом городе человек, способный выполнить любую работу, но в чем работа? Сесть на хвост сразу пятерым? Вряд ли. Если же одному из них, то кому? Если не это, то что? На мой взгляд, мы за весь день не услышали и не увидели ничего такого, что могло бы подсказать, куда двигаться. На его взгляд? Я не поверил. Ему захотелось, чтобы кто-то – не я – составил ему компанию за завтраком. Ладно. Я позвонил Солу, который в тот момент был у себя в квартире на Восточной Тридцать восьмой улице, подписал его на утро, достал деньги из кассового ящичка, запер сейф, отдал баксы Вулфу и спросил: – Значит, сегодня допечатывать не нужно? – Нет. Ложись спать. Мне надо поработать.