— Таков наш путь. — Чем он отличается от убийства? — Хотя джедай смотрел на лор-пилека, казалось, что он задает вопрос скорее самому себе. — Хоть один из них может выжить? В одиночку, без припасов, без оружия… Рослый корун обернулся через плечо и хищно усмехнулся Мейсу, вновь показав свои острые, словно иглы, зубы. — Я смог, — прорычал он и ушел. — А дети? Но Мейс говорил со спиной: Вэстор уже обращался к двум-трем оборванным молодым коруннаям. Мейс не понимал, что он им приказывает, — понимание речи Вэстора ушло вместе с его вниманием. Мейс пошел в том направлении, куда ему указал последний пленник, с которым он говорил. Он остановился возле дымящейся лужи топлива из огнемета. Оно почти выгорело: черные завитки дыма взлетали от буквально нескольких пятен затухающего пламени. В паре шагов от края лужи лежало тело. Лежало на боку, приняв позу эмбриона, характерную для жертв огня. Одна рука тянулась в сторону края лужи, словно тело пыталось выползти из пламени. Мейс даже не смог определить, мужчина это был или женщина. Он присел на корточки на границе обожженного пространства, уставившись на труп. Затем сел и обнял руками колени. Больше он ничего не мог поделать. Джедай спросил пленного о том, где тот в последний раз видел мать девочек. Мейс не мог определить, было ли это действительно тело женщины, что подарила жизнь Пелл и Киле. Держала ли эта дымящаяся масса мертвой плоти их на руках и убирала ли поцелуями их детские слезы. Разве это было важно? Эти останки были чьим-то родителем, или братом, или сестрой. Чьим-то ребенком. Чьим-то другом. А теперь они безымянные лежали в джунглях. Мейс даже не мог сказать, был ли этот человек убит коруннайской пулей, или виброщитом, или бластерным выстрелом балавая. Или ему просто не повезло, и он оказался на пути потока огня из турели парового вездехода. Возможно, сквозь Силу он бы смог найти ответы на некоторые вопросы. Но он сомневался, что знание окажется лучше неведения. А касаться Силы в этом темном месте было риском, на который он не готов был пойти. Так что он просто сидел и думал о тьме. Сидел, пока партизаны разбивались на группы и уходили вниз по склону. Сидел, когда мимо провели окруженных акк-псами пленников. Сидел, когда солнце взошло над парой пиков на северо-востоке и волна света озарила склон над ним. Вэстор подходил к нему, рыча что-то о том, что надо уйти до того, как прилетят штурмовые корабли. Мейс даже не посмотрел в его сторону. Он думал о свете солнца и о том, как этот свет никогда не касается тьмы джунглей. Ник остановился на выходе из лагеря. В одной руке он нес Урно, Никл спал, прислонившись к другому плечу, обняв маленькими ручонками шею коруна. Кила ковыляла следом, придерживая одной рукой спрей-повязку, закрывающую рану на голове, а другой ведя за собой маленькую Пелл. Ник, вероятно, что-то спросил, — по крайней мере, он остановился рядом с мастером-джедаем, словно ожидая ответа. Но у Мейса не было ответов. Оставшись без отклика, Росту пожал плечами и пошел дальше. Винду думал о тьме. Еще никогда джедайская метафора «темная сторона Силы» не казалась ему столь подходящей. В ней говорилось не о тьме зла, но скорее о тьме ночи без звезд: там, где тебе мерещится лозовая кошка, оказывается куст, а то, что кажется деревом, может легко превратиться в замершего убийцу, ожидающего, что ты отвернешься. Мейс читал в архивах Храма записи джедаев, что ушли во тьму и смогли вернуться. Эти записи часто упоминали, что темная сторона все делает четким и ясным. Теперь Винду понимал, что это было заблуждение. Ложь. Правдой было в точности обратное. Здесь было столько тьмы, что, даже ослепнув, он бы не почувствовал разницы. Утреннее солнце осветило поселение и принесло «Турбоштормы»: шестерку, летящую парами со стороны обжигающего Аль'Хара, осветившего горы. Их строй раскрылся, словно цветок, когда они начали расходиться, занимая позиции, чтобы вести непрерывный перекрестный огонь. Мейс по-прежнему не двигался. «Даже ослепнув, я бы не почувствовал разницы», — подумал он. И возможно, повторил это вслух… Потому что голос, раздавшийся сзади, ответил: — Мудрейший человек из всех, что я знаю, сказал мне однажды: «Свет, которым мы являемся, ярче всего светит в самую темную ночь». Голос женщины, надломленный из-за невероятной усталости и наполненный застарелой болью… И пожалуй, единственный голос, что мог зажечь факел во всеобъемлющей тьме Мейса. Только он смог заставить Мейса подняться на ноги, развернуться, почувствовать расцветающую надежду, стать почти счастливым… Даже едва не улыбнуться… Он обернулся, раскрыв объятия, его дыхание замерло, а с губ слетело лишь: — Депа… Но она не обняла его, и надежда внутри завяла и умерла. Его руки опустились. Ник пытался предупредить Винду, но он и близко не был готов к подобному. Мастер-джедай Депа Биллаба стояла перед ним в рваных останках рыцарского плаща, покрытая грязью, кровью и соком джунглей. Ее волосы, те, что когда-то были пышной блестящей черной, словно сам космос, гривой, те, что она заплетала в математически точные косы, были спутанными, жирными, грязными и неровно обрезанными, словно она обкорнала их ножом. Лицо ее было бледным, наполненным усталостью и настолько исхудавшим, что скулы выпирали наподобие лезвий. Губы были крепко сжаты, а от краешка рта к кончику подбородка тянулся свежий ожог… Но худшим было не это. Не это заставило Мейса замереть неподвижно и не пошевелиться, даже когда корабли пронеслись над его головой и залили поселение бластерным огнем. В пылающем аду взрывов, меж разлетающихся осколков камня и грохочущей паутины плазмы Мейс стоял и смотрел на лоб Депы, туда, где когда-то был золотой бисер Великого знака просветления, символа чалактанских адептов. Знак просветления крепится к лобной кости черепа адепта мудрецами этой древней религии в качестве символа Несмыкаемого ока, которое является высшим выражением Чалактанского просветления. Депа с гордостью носила свой двадцать лет. Теперь вместо Знака осталась лишь уродливая рана рваного шрама, словно тот же нож, что отрезал ее волосы, жестоко вырезал и символ религии ее предков прямо из кости. А поверх глаз она, словно повязку, носила грязную тряпку, потрепанную непогодой, измазанную и такую же рваную, что и ее плащ. Но она стояла так, словно прекрасно видела Мейса. — Депа… — Винду пришлось повысить голос, чтобы расслышать себя сквозь рев репульсоров, лазерных пушек и взрывающейся вокруг грязи с камнями. — Депа, что случилось? Что с тобой произошло? — Здравствуй, Мейс, — грустно ответила она. — Тебе не следовало приезжать. Часть вторая. Условия победы 9. Инстинкт ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ Я наконец понял, что я здесь делаю. Зачем приехал сюда. Теперь я осознаю лживость того списка причин, что я предоставил Йоде и Палпатину в кабинете Канцлера несколько недель тому назад. Я лгал им. И себе. Пожалуй, я впервые разглядел истинную причину в тот момент, когда обернулся к ней в поселении. В изогнутых от боли уголках ее рта. В шраме на месте Знака просветления. Да, на самом деле это была не она. Это было видение Силы. Галлюцинация. Ложь. Но даже ложь Силы куда правдивее реальности, доступной нашему пониманию. В тряпке, покрывающей ее глаза, но не мешающей видеть истинного меня… Я обрел свои условия победы. Я прибыл сюда не для того, чтобы узнать, что случилось с Депой, и не для того, чтобы защитить репутацию Ордена. Мне не важно, что случилось с ней, а репутация Ордена не имеет никакого значения. Я прибыл сюда не для того, чтобы сражаться в этой войне. Мне не важно, кто победит. Потому что никто не побеждает. В настоящей войне никто не побеждает. Вопрос лишь в том, насколько каждая из сторон готова проиграть. Я прибыл сюда не для того, чтобы арестовать или убить блудного джедая, и даже не для того, чтобы осудить ее. Я не могу осудить ее. Я пробыл на краю этой войны всего несколько дней, и смотрите, в кого я превращаюсь. Она же провела в самом ее пекле месяцы. Утопая во тьме. Захлебываясь джунглями. Я прибыл сюда не для того, чтобы остановить Депу. Я прибыл сюда, чтобы спасти ее. Я спасу ее. И да проявит Сила милосердие к тем, кто попытается остановить меня, ибо я его не проявлю.