ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ Я не помню, как уходил из поселения. Видимо, я находился в состоянии своеобразного шока. Не физического, ранения у меня незначительные. Правда, теперь бакта-пластыри из захваченных медпакетов требуются для более серьезных увечий, и бластерный ожог у меня на бедре сильно болит и буквально кишит всякими инфекциями. Но шок — самое подходящее слово. Ментальный шок, возможно. Моральный шок. Опустилась пелена: от того момента, когда Депа подошла ко мне в лагере, до времени, когда я вновь стал осознавать себя на склоне, все в моей памяти размазано и туманно. И в этом тумане уживаются два противоречащих друг другу воспоминания о нашей с ней встрече… И кажется, оба они фальшивы. Грезы. Интерпретация событий силой воображения. Галлюцинация. В одном варианте воспоминаний она протягивает мне руку и я протягиваю в ответ свою… но вместо пожатия чувствую, как натягивается моя куртка, ее световой меч вылетает из внутреннего кармана и, развернувшись в воздухе, падает ей в ладонь. Бластерные лучи лазерных пушек штурмовых кораблей выбивают кратеры по всему поселению; каждый заряд заставляет грязь и камни взрываться, словно гранаты: воздух вокруг нас наполнен красной плазмой и оранжевым пламенем. И эта ее старая знакомая полуулыбка поднимает один уголок губ, когда она спрашивает: «Вверх или вниз?» И я говорю ей: «Вверх» — и она делает сальто в воздухе у меня над головой, а я делаю один-единственный шаг вперед, чтобы она приземлилась и встала спина к спине со мной… И это чувство ее спины, прижимающейся к моей, это сильное, теплое и живое прикосновение, что я чувствовал столько раз в самых разных уголках Галактики, вырывает тоску из моего сердца и тьму из моих глаз, и наши лезвия совершенно синхронно встречают лучи, падающие сверху, и отражают их обратно в обожженное рассветом небо… Как я сказал — греза. В другом варианте воспоминаний я вижу неспешную прогулку рядом с Депой сквозь ливень бластерного огня, вижу, как мы спокойно разговариваем, обращая на бластботы не больше внимания, чем на джунгли и зарево рассвета. В этой грезе или воспоминании Депа поворачивается ко мне, наклонив голову, словно вглядываясь в мое сердце. — Зачем ты здесь, Мейс? Ты хоть знаешь? Я не слышу этих слов: как часто бывает во сне, мы просто выражаем свою мысль и нас каким-то образом понимают. — Зачем ты послала за мной? — задаю встречный вопрос я. — Это разные вещи, — мягко указывает мне она. — Ты должен определить свои условия победы. Если ты не знаешь, что пытаешься сделать, как ты поймешь, что добился результата? Зачем ты приехал? Остановить меня? Ты можешь сделать это одним взмахом светового меча. — Думаю, — все так же без слов отвечаю я, — пытаюсь понять, что же здесь произошло. Что здесь происходит. С этими людьми и с тобой. Когда я пойму, что происходит, я пойму, что со всем этим делать. — Ты не понимаешь всего одной вещи, — произнес этот слепой призрак-греза моего любимого падавана, — того, что ты уже понял все, что можно было понять. Ты просто не хочешь в это поверить. Затем пелена густеет и углубляется, становясь подобной ночи, и я не помню ничего до того момента, как немного позже бегу сквозь джунгли будто ошпаренный. Спускаясь вниз по длинному-длинному склону, обожженному лавой, я ощущал партизан, идущих где-то впереди, благодаря темному следу, что, как дым, тянулся за ними в Силе. А еще я мог следовать за ними по кровавым следам, что оставляли за собой многие раненые. И я помню, как, соскользнув по руслу высохшего ручья, увидел ждущего меня Кара Вэстора. Кар Вэстор… Я долго могу рассказывать об этом лор-пилеке. О силах, которыми он обладает, начиная с извлечения лихорадных ос из Беша и Мел и заканчивая тем, что джунгли, кажется, сами расступаются перед ним и вновь смыкаются позади. О его последователях, этих шести коруннаях, которых он зовет акк-стражами, о мужчинах, превратившихся в отголоски его самого. О том, как обучил их пользоваться фирменным оружием, этими ужасными виброщитами, которые сам разработал и сконструировал. Даже маленькие детали: природная свирепость его взгляда, речь, наполненная не словами, а звуками джунглей, то, как ты понимаешь его слова, которые твой собственный голос шепчет в твоей голове, — все это заслуживает рассмотрения гораздо более глубокого, чем я могу себе сейчас позволить. Не знаю, почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять, что он и я — естественные враги. Лор-пилек стоял ниже по склону, держа в руке поводья оседланного траводава. Животное пристально, с подозрением смотрело одним из своих трех глаз на Вэстора и, когда тот начинал говорить, дрожало так, словно собиралось убежать, но не могло из-за того, что какая-то невидимая сила побеждала его инстинкты. — Джедай Винду. Тебя зовут, дошало. Мейсу не было нужды спрашивать, кто его зовет. — Где она? — В часе езды отсюда. Отдыхает в паланкине. Она более не в состоянии ходить. Эти слова ошарашили джедая: восприятие мира внезапно изменилось, словно он смотрел на его отражение в дрожащей глади бассейна. — В часе… Не в состоянии ходить?.. — Эти слова не могли быть правдой, но Сила подсказывала, что в них нет лжи. — Она была здесь… была здесь буквально только что… — Нет. — Но она была… Она приветствовала меня, и… — Мейс провел ладонью по черепу в поисках крови или шишки, в поисках травмы головы. — Я вернул ей меч… мы сражались… мы сражались против «Турбоштормов»… — Ты сражался в одиночку. — Она была со мной… — Когда ты не присоединился к колонне, я послал двоих своих, чтобы они проверили, что с тобой случилось. Они наблюдали снизу, прячась от балавайских кораблей. Они видели тебя: ты был один посреди поселения, и твои лезвия мелькали, отражая бластерный огонь. Мои бойцы говорят, что ты в одиночку заставил корабли улететь, хотя, кажется, повреждений им не нанес. Возможно, ты научил балаваев бояться клинка джедаев. — Он показал Винду свои заостренные зубы. — Ник Росту много рассказывал о твоей победе на перевале. Даже я, вероятно, не смог бы совершить подобное. — Она была со мной. — Мейс стоял, уставившись на следы от смолы портаака, прилипшей к рукам. — Мы сражались… или разговаривали… Кажется… Не могу вспомнить… — Ты вспоминаешь пилекотан. — Силу?.. Ты хочешь сказать, это было некое видение Силы? — Пилекотан приносит нам наяву сны о наших желаниях и страхах. — Голос Вэстора наполнился мрачными, но не злыми интонациями. — Когда мы желаем того, чего боимся, и боимся того, чего желаем, пилекотан всегда отвечает. Неужели джедаи забыли это? — Все казалось таким реальным… реальнее, чем ты сейчас. Лор-пилек пожал плечами: — Оно и было реальным. Только пилекотан реален. Все остальное — формы и тени, что мимолетнее облаков… и памяти. Мы — сон пилекотана. Это джедаи тоже забыли? Мейс не ответил. Лишь осознал, что вес в его куртке распределен по-прежнему равномерно: он проверил ладонью правую часть груди и почувствовал сквозь испачканную кожу пантеры очертания светового меча, схожие с очертаниями его собственного, который он носил слева. Оружие Депы. Если то, что он видел в поселении, было лишь видением Силы, что это значит? Меняло ли это правду, которую он увидел? Меняло ли это правду, которую она увидела в нем? Благодаря Силе эти истины становились более реальны, а вовсе не наоборот. — Сон, — пробормотал джедай себе под нос. — Греза… Вэстор жестами показал, что надо забираться в седло. — Может быть, она и сон, но откажись предстать перед ней, и ты узнаешь, как легко сон превращается в кошмар. Мейс уселся в седло, не сказав лор-пилеку, что уже это знает. Какой-то непонятный импульс заставил его спросить: — А какие видения посылает пилекотан тебе, Кар Вэстор? Лор-пилек бесконечно долго смотрел в глаза Мейсу, нечеловечески долго. Его взгляд был столь же полон опасности, сколь сами джунгли. — Зачем пилекотану что-то показывать мне? У меня нет страхов. — И нет желаний? Но Вэстор уже отвернулся и повел за собой траводава, никак не выказав того, услышал он вопрос или нет. ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ Кар Вэстор вел моего траводава пешком: он умудрялся находить путь сквозь самые плотные, самые переплетенные заросли настолько легко, что казалось, будто мы все время шли протоптанной тропой. Через какое-то время мне начало казаться (и кажется до сих пор), что его умение продвигаться сквозь джунгли лишь отчасти было обусловлено органами чувств. Куда большую роль играла его незамутненная мощь. Он не просто чувствовал путь там, где его не видел никто другой. Мне кажется, когда нужно, он создавал проход там, где его вообще не существовало. Впрочем, возможно, «создавать» не самое подходящее слово. Я ни разу не увидел эту его мощь в действии: я не видел, чтобы деревья раздвигались или чтобы хитросплетения корней и лиан распутывались сами собой. Но я чувствовал непрерывный ритмичный поток Силы, словно дыхание какого-то огромного существа. Мощь втекала в Кара и вытекала наружу. Но ощущения от того, как он пользуется ей, были не сильнее ощущений моих собственных мышц, потребляющих питательный сахар. И это очень верная ассоциация, потому что мы двигались по джунглям, словно кровяные тельца их вен. Или мысли их бесконечного разума. Так, словно мы были сном пилекотана. Во время этой поездки вдоль колонны партизан я впервые смог рассмотреть прославленный Освободительный фронт высокогорья. ОФВ, ужас джунглей. Смертельный враг ополчения. Беспощадные, неистовые воины, что изгнали Конфедерацию независимых систем с этой планеты. Они едва держались на ногах. Колонну составляло сборище шагающих раненых в лохмотьях, которые находили друг друга в джунглях по следам крови и мощному запаху инфекции. Позднее, за время нескольких дней жуткого марш-броска, я узнал, что последней боевой операцией была серия налетов на поселения исследователей джунглей. Эти нападения проводились не для того, чтобы убить балаваев, а для того, чтобы захватить медпакеты, боеприпасы, еду, одежду, оружие — запасы, которые наша Республика не могла или не хотела предоставлять коруннаям. Они двигались в сторону своего лагеря в горах, где собрались почти все выжившие коруннаи: старики, инвалиды, дети и то, что осталось от их стад. Жизнь в ограниченном, перенаселенном месте для коруннаев была неестественна. Они не знали, как существовать в подобных условиях, и это постепенно начинало сказываться. Болезни, давно забытые в цивилизованной Галактике, беспощадно сокращали их численность: за то время, что провела здесь Депа, дизентерия и пневмония унесли жизней больше, чем балавайские «Турбоштормы». Эти штурмовые корабли кружили над джунглями, словно стервятники. Деревья регулярно гудели от звуков тяжелых репульсоров и турбодвигателей. Гудение превращалось в рев, затем в жужжание, как у насекомых, его источники сбивались в стаи и разделялись на одиночные точки, что разрезали невидимое небо. Снова и снова сверху на джунгли лился огонь, принося яркий оранжевый свет в сумрак под кронами, отбрасывая черные тени на зелень. Не думаю, что они надеялись по кому-нибудь попасть. Они постоянно нас донимали, стреляя без разбору сквозь полог джунглей или же скользя где-то в небесах и поджигая все и вся своими огнеметами «Солнечное пламя». Если бы мы начали отстреливаться, их стрелкам было бы проще некуда засечь наши позиции, так что мы могли лишь прятаться под кронами и надеяться, что нас не обнаружат.