Немного поспав, в одиннадцать утра коллежский советник уже допрашивал арестованных ночью хотьковских. Ребят сильно помяли, вид у них был неказистый. Алексей Николаевич надеялся кого-нибудь разговорить, чтобы узнать про серебро. Первые двое признаваться отказались и назвались явно вымышленными именами. Третий объявил, что его зовут Федор Седачев, он коренной андроновец. Работал слесарем в насекальном цехе, затем «помазком» в паровозном депо Курско-Нижегородской дороги, но ушел оттуда в бандиты полтора года назад. – Почему ушел? Легкой жизни захотелось? – Ага. Вы, ваше высокоблагородие, хоть знаете, кто такой «помазок»? – Нет. Расскажи. Седачев оживился: – Так называют слесарей, которые смазывают паровозные двигатели. С утра до вечера ты весь в этой дряни. И сам пахнешь, как паровик, – керосином и олеонафтом. – Олеонафтом? – Это смазочное масло, его из кавказской нефти делают. Жалованья за такую работу дают двадцать рублей в месяц. – Ну и что? – нахмурился сыщик. – В Москве столько получают городовые. Да еще платят из них за квартиру. А ты в своем доме живешь – неужели не хватало? Налетчик стал горячиться: – Разве можно за такой ад столь мало платить? Ведь я год после увольнения вонял. Год! Он понюхал свой рукав и ругнулся. – Вот и сейчас еще кажется мне, что олеонафт из меня не вышел. Вся банда смеялась. А у Хотьковского я за один разбой больше получал, чем в депо за месяц. Ну? – Что «ну»? – в тон бандиту ответил Лыков. – Значит, в бандиты ты перевелся из экономических соображений? – Чего? – Ну, от трудной жизни? – А то как же! Не пустили меня в машинисты, вот и сломали судьбу. Машинисты, ваше высокоблагородие, по две тыщи в год загребают. С внеокладными, конечно.[26] Им даже квартирные дают. Ходят во всем чистом – короли! А меня не пустили. – Почему? – Да это… – Арестованный смутился. – Я мастеру в ухо дал. По пьяной лавочке, так вышло, не хотел я. – Ладно, Федор. Ясно, что ты жертва проклятого деспотического режима… – Чего? – Ну, все кругом виноваты в тяжелой твоей жизни, кроме тебя самого. – Так и есть! – обрадовался Седачев. – Вот вы сразу меня поняли. – Скажи, а чей труп мы откопали во дворе? Доктор сказал, что этого человека зарезали неделю назад примерно. – А, это начальник тракции[27] с Виндавской железки. – Хм. А за что вы его? – Тугарин Змей приказал, мы исполнили. – Тугарин Змей? – насторожился сыщик. – Кто это? – Да есть такой. Я и сам толком не знаю. Но вроде как над железными дорогами он главный. – В каком смысле? Он начальник дорог? Парень прыснул: – Нет же! Он бандит, как и мы. Только главный. – «Иван»? Седачев задумался: – «Иванов» в одной нашей хевре двое было: Серега Хрипатый да Ленька Хотьковский. Нет, повыше берите. – Но кто выше «ивана»? – удивился Лыков. – «Иван Иваныч»? Я уж двадцать лет про таких не слышал. «Иваном Ивановичем» раньше называли королей преступного мира, которым подчинялись все банды в городе. Но титул этот уже давно вышел из обихода. – Подумать надо, – добросовестно стал рассуждать арестованный. – Серега с Ленькой такие люди были – оторви да брось. Никому не подчинялись. Атаманы первый сорт: и в тюрьме сидели, и с каторги бежали. – А Тугарин Змей им приказал, и они подчинились? – В хевре так говорили. Опять же, он наводку давал. В каком вагоне что лежит, когда и куда груз отправят, как его сторожат. – На какой дороге, на Московско-Казанской? Тут бандит удивил сыщика: – Нет. Тугарин Змей про все дороги знал. – Про все? – Так точно, про все. Их ведь у нас восемь? – Восемь, – подтвердил Лыков. – Я и говорю! Мы и Ярославско-Архангельскую грабили, и Брестскую, и Виндавскую. Про Николаевскую или там Казанскую и говорить нечего: как у себя дома хозяйничали. Алексей Николаевич весьма заинтересовался новым фигурантом. Наводчик? Нет, тут другой масштаб. Он дает команду убить крупного железнодорожного чиновника, и гордые андроновские «иваны» выполняют приказ. Следовало подробнее выяснить про загадочного Змея. Но Седачев ничего больше сказать не смог, он был рядовой бандит. – За что хоть прикололи начальника тракции? – Не моего ума дело, ваше высокоблагородие. Тогда Лыков заговорил о другом: – Скажи, а чай вы тоже громили? – А то как же! Любимый наш товар после табака. Он же дорогой, а весит мало. – Много брали? – Да вестимо. – А еще мы тут на черной бирже аккумуляторы нашли и аппретурные машины. Не ваши? Бандит растерялся: – Я, ваше высокоблагородие, и слов-то таких не знаю. Алексей Николаевич вернул арестованного в камеру и пошел искать Стефанова. Оказалось, что тот опять в постели у себя на квартире. Ночные перестрелки подорвали его и без того шаткое здоровье. Лыков поехал на Ольгинскую. – Василий Степанович, – начал он с порога, – а кто такой Тугарин Змей? Москвич опешил: – Где вы про него услышали? Лыков рассказал. Коллежский секретарь почесал лысеющую голову: – Очень интересно. Про все дороги знает? Где что ценное лежит, когда вывозить станут. Как это возможно? Дороги сами-то про себя этого не знают, там путаница не приведи господь. Бардак творится на русских железных дорогах. И обмениваются сведениями друг с дружкой они крайне неохотно. Каждый сам за себя. А тут вдруг кто-то располагает полными данными. Восемь чугунок сходятся в Первопрестольной, и он видит их насквозь. Раньше такого за Ефимом Вавиловичем не водилось. – Так он вам известен? – обрадовался питерец. – Есть такой человек, и по калибру подходит. Он считался «иваном» еще в тысяча восемьсот девяносто пятом году. И тогда уже специализировался на железнодорожных грабежах. Но порядку в стране тогда было не в пример больше, и его поймали. Зовут Тугаринов Ефим Вавилович. – И где он сейчас? – Я в то время служил простым околоточным. Краем только участвовал в дознании. Поэтому знаю немного, – пояснил Стефанов. – Но в девятьсот первом году Тугаринова приговорили к бессрочной каторге и услали на Сахалин. А когда началась война и туда пришли японцы, я слышал, что он исчез. – Странно. Каторжных сразу эвакуировали на материк. Часть осталась воевать, из них сформировали команды. Но то были поселенцы, а не каторжане. – Война, вторжение… Что там творилось, мы с вами не знаем. Начальство потом отрапортовало, что вывезли всех. А на самом деле как было? То-то.