– Ну, теперь понял? Тот, кто принимал заведомо краденное, наказывается как член шайки. В твоем случае петлей. На Годынского-Цвирко цитата произвела должное впечатление. Он разинул рот, перечитал статью еще раз, потом посмотрел на выходные данные – не подделали ли сыщики книгу. Получалось, что они правы. Пан затравленно огляделся и уставился на питерца: – Скажите, ваша фамилия Лыков? – Да. – То правда, что сам Столыпин приказал вам очистить Москву? Сыщик показал Годынскому свой открытый лист. Тот увидел подпись премьер-министра и окончательно смешался. Алексей Николаевич добавил: – На словах он велел пленных не брать. – Пленных… Вы и не берете! На станциях Казанской дороги два подряд ограбления пресечены полицией. Счет убитым револьверцам[30] идет на десятки. Я… Как это по-русски? Влип? – По самую эспаньолку. Поляк машинально дернул себя за бородку, подумал и сказал: – Если я отдам вам Савоську, это облегчит мою участь? – Обязательно, – уверил его Алексей Николаевич. – Где и когда вы встречаетесь? – Откуда вы знаете, что мы должны встретиться? То правда. Завтра в полночь Савоська придет ко мне за деньгами. Я продал слитки и получил за них оплату. – Кому продали? – тут же встрял Стефанов. – Варшавским ювелирам, – перевел на него взгляд Годынский-Цвирко. – Я назову все фамилии, только не надо петли. – Где назначена ваша встреча с атаманом? – опять заговорил Лыков. – В номерах «Ницца» у Никитских ворот. – Завтра в полночь в «Ницце», – повторил коллежский советник. – Ну что же. Это дает вам шанс уцелеть. Прокурор непременно учтет. Но если обманули, пеняйте на себя. – Клянусь Маткой Боской Ченстоховской! – Сдать Савоську недостаточно, – грозно свел брови Василий Степанович. – Мы так и так взяли бы его со дня на день. Теперь расскажите, как вы платили московской полиции за покровительство. Я имею в виду проституцию. Кому, когда, сколько. Лично Мойсеенко давали или как? Пан тут же стал признаваться. Оказалось, что деньги он вручал Соллогубу. Пару раз взял Дещинский. Но передавали ли они эти суммы начальнику МСП, сутенеру было неизвестно. Полиция начала готовить засаду. Взять самого Савоську! Убийца-рецидивист, его подвигов хватит на два смертных приговора. Такому терять нечего, он будет биться до последнего. Лыков подумал-подумал и решил лично возглавить арестную команду. Атаман оказался осторожным и сначала подослал своего человека. Рябой парень постучал в номер к поляку, приоткрыл дверь, сунул голову и сказал: – Ну? – Что еще за ну? – возмутился Годынский-Цвирко. Он был весь на нервах, и это бросалось в глаза. – Все тихо? – Слушай, хлоп! Я с такими говорить не привык. Где твой маршалок? Я буду с ним говорить, не с тобой. – А ты че такой дерганый? Парень почуял неладное и продолжал разглядывать сутенера. Но тот наконец взял себя в руки: – Полиция была в приюте, в Болшево, помнишь? – И че? – Ниче! Рейнбота нет, Мойсеенко нет. Все плохо. Я едва откупился. Скажи Савоське, что я уезжаю из Москвы. Пусть забирает деньги, и мы в расчете. Рябой смотрел на поляка некоторое время, потом, не прощаясь, удалился. Лыков стоял за шкафом и думал: придет главарь или нет? Что ему скажет разведчик? Прошло десять томительных минут. Сыщики застыли, боясь пошевелиться. Наконец в коридоре послышались шаги, и вошел человек. – Вацлав, что еще за новости? Говорят, ты хочешь уехать? – Хочу. Все в Москве скурвилось. Возьми деньги, там, на бюро, и простимся. Атаман сделал три шага и оказался у Лыкова на мушке. Алексей Николаевич чуть не выстрелил. Столько крови на этой мрази! Но опять вспомнил свое обещание Трусевичу. Эх… Он бесшумно приблизился и врезал Савоське сверху кулаком левее темечка. Тот повалился как сноп. – Я так боялся… – прошептал поляк, глядя на распластавшееся тело. – Он сейчас встанет, Савоська очень сильный. Зовите скорее… Как это по-русски? Подмогу. Из-за ширмы появились Гревцов с Ксаверьевым и начали связывать Савоську; тот был без сознания. Сыщики извлекли из его карманов револьвер и нож. Лыков взял «ивана» за ремень и вытащил в коридор. Голова арестованного волочилась по полу. Лыков спустился на первый этаж, нарочно пересчитав его затылком все ступени. Внизу сидел рябой парень, он был уже в наручниках. Баста! Ликвидация за три дня двух известных банд наделала переполоху в преступной среде. Осведомители сообщили: уголовные в панике. Прошел слух, что в город приехал из столицы сыщик, фамилия ему Лыков. У сыщика приказ от самого царя перебить всех, кто грабит чугунку. Из заметных фигур на свободе остался только Иван Вшивкин, который обирал станцию Рязанско-Уральской дороги в Даниловке. Вшивкин срочно бежал в родную деревню в Каширском уезде. Однако Лыков не собирался никого отпускать. Атаман грабил дорогу? Грабил. Пусть теперь ответит. Сыщик выехал в Каширу. Он выпросил себе у Запасова в помощники Деримедведя. Можно было, конечно, телеграфировать исправнику и поручить задержание ему. Но полиция на местах не всегда на уровне. Благово говорил своему ученику: хочешь, чтобы было хорошо, – сделай сам. Атаман был родом из села Каменка Спас-Журавенской волости. Приезжие взяли урядника и отправились в дом Вшивкина средь бела дня. Куда он денется? Верхом, что ли, ускачет? Кругом поля, далеко не уйдет. Главарь тоже это понимал. Наслушавшись рассказов о том, что Лыков пленных не берет, он выбросил оружие в окно и вышел с поднятыми руками: – Не стреляйте, я сдаюсь! Коллежский советник был доволен, а Деримедведь – нет. – Что за народ пошел, – возмущался вахмистр. – Сразу руки в гору, никакой амбиции. Вот мы, бывало… – Что бывало? – заинтересовался Лыков. – Ты до службы в жандармах бандитом, что ли, был? – Нет, какой из меня бандит, – смутился вахмистр. – Я так… – Да? А что у тебя за присказка странная – мерехлюндия? – Слово нравится. – Ты хоть знаешь, что оно означает? Жандарм покосился на начальство: – Кислое настроение? – Правильно. Навроде ипохондрии. – Вот тоже хорошее слово, – обрадовался Деримедведь. И тут же подтолкнул арестованного в спину: – Шевели ногами, ипохондрия! В результате в руках у полиции оказались два главаря и множество рядовых бандитов. А еще куча воров в Николаевских казармах! На железке тишина, народ ходит чуть не строевым шагом, за последнюю неделю ни одной кражи. Можно дописывать акт дознания и возвращаться в Петербург. В Москве скоро появится новое начальство, в том числе и в сыскной полиции. Кошко доведет дело до конца, можно не сомневаться. Словно в подтверждение мыслей Алексея Николаевича Мойсеенко вернул бриллиант доверенному крестьянина Романова, который нашел камень. Новые ветры дули в Москве, сметая старую труху. Лыков получил телеграмму от директора Департамента полиции. Тот требовал закругляться: в Петербурге дел полно. Конечно, он был прав. Единственное, что беспокоило Лыкова, – это ящики с чаем в Лукоморье. Почему чаеторговцы молчат? А еще эти аккумуляторы со станками. Быстренько разберусь с ними и уеду, решил сыщик. Он соскучился по Ольге, по Павлуке. Сын собрался жениться, а папаша застрял в командировке. Домой, скоро домой… Ах да! Еще надо поймать Тугарина Змея. Тогда на дорогах точно станет спокойно. Ишь, нашелся «Иван Иванович». Последним таким был Лобов, король уголовного Санкт-Петербурга. Но с тех пор прошло двадцать пять лет. «Иванов» в России меньше не стало. Эту поганую породу, штаб-офицеров фартовой табели о рангах, сыщик ненавидел. Надо изловить змеюку, сделать подарок Аркадию Францевичу Кошко: бери тепленького на память о Лыкове! Глава 10 Разговор с фон Мекком Легко сказать – изловить Тугарина Змея. А как? Сначала требовалось понять, может ли один человек, да еще не служащий на чугунке, знать все о ее оборотах. Лыков понял, что ему нужны профессиональные сведения. Недолго думая, он телефонировал фон Мекку и напросился на лекцию по железнодорожному делу. Магнат пригласил его домой. Он жил в скромном двухэтажном особняке на Пречистенке, там же и работал, а на Рязанскую улицу в правление приезжал не каждый день. Кабинет хозяина поразил сыщика. На стене висела огромная карта всех железных дорог России. По углам под стеклянными колпаками стояли модели паровозов. И кипы бумаг громоздились на письменном столе, аккуратно разложенные по темам. – Николай Карлович, это правда, что вы начали свою карьеру с кочегара? – Правда, Алексей Николаевич. Когда я решил пойти в дело отца, то начал изучать его с низов. Пошуровал уголек в топку, да… Трудное дело, скажу вам. После меня повысили до помощника машиниста, а там уж и до машиниста. – Что, и поезда водили? – уточнил Лыков. – Водил. Когда командуешь паровиком, а за тобой тысячи пудов железа и сотни людей, это такое чувство… Да-а… А закончил ознакомление с делом в должности начальника станции. Когда меня позвали в исполнительные директора, я уж многое понимал.