Сыщик продолжил, словно не заметил вопроса: – Власть деградирует. Слышали про Распутина? – Какие-то неопределенные сплетни. Но то, что слышал, печально, соглашусь. – А как вам то, что творится в Москве? Раньше такое было невозможно, а теперь реальность. – Опять соглашусь, Алексей Николаевич. Трепов, конечно, был держиморда, но хуже Рейнбота уже некуда. И все же ответьте на мой вопрос: что делать? – Лично я принял меры, – сообщил Лыков. – У моих сыновей лесное имение в Костромской губернии. Большое, дает порядочный доход. Даже и мне перепадает. Так вот, все заработанные средства я обращаю в золото и вывожу во Францию. И свою долю, и сыновей. Уже второй год. Фон Мекк расстроился: – Ах я дурак! – В чем дело? – Да тоже ведь принял меры. А именно – продал после пятого года свои южные имения. Но вырученные деньги вложил в покупку доходных домов здесь, в Москве. По-вашему, я совершил ошибку? – Если честно, то да. На мой взгляд, это ошибка. Когда начнется тут заваруха, вы доходный дом во Францию не перенесете. – Черт, черт… – Я вообще, Николай Карлович, начинаю думать об отставке. Дай бог, дожить до шестидесяти лет, и тогда подам прошение. Хватит. Уеду в Париж, к дочери, внучек нянчить. – Это когда же будет? – уточнил магнат. – Шестнадцатого августа тысяча девятьсот семнадцатого года. – Хм… Ладно доходные дома, а куда я дену свою железную дорогу? Ее в Европу тоже не перенесешь. – Покупайте золото и депонируйте его в иностранных банках. – Но не в германских? – Там отберут. Мекк поблагодарил сыщика за честный разговор, и они расстались. Интересно, воспользуется ли богатей полученным советом? А Лыков уже думал о другом. До отставки еще далеко, надо продолжать дознание. Глава 11 Московские атаманы, хлопок… и прочие дела Итак, в руках у сыщиков оказались два главаря. Савоське за его подвиги виселицы было не избежать. Он это знал и вряд ли стал бы говорить; терять ему нечего. Более перспективным выглядел допрос Вшивкина. Тому светила каторга, значит, открывались возможности для сделки. И коллежский советник отправился в Малые Каменщики. Атаман чуть ли не обрадовался сыщику: – Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – Чего такой веселый? – Дык живой же. Могли шлепнуть при аресте, как других, а не шлепнули. Спасибочки! – И петли не ждешь? «Иван» сразу посерел: – А что, разве полагается? Или стращаете? – Вроде каторгу видать, а виселицу пока нет. – Уф… – Я тут выбирал между тобой и Савоськой, – начал разговор сыщик. – Кого первым допрашивать. И выбрал тебя. Вшивкин слушал, глядя исподлобья. – Савоське мне нечего предложить, разве что какое мыло дать, когда начнут веревку мылить – хвойное или дегтярное. Он человек конченый, за кровавые свои дела. И поделом. Вот с тобой другой разговор. Я не прокурор, но много уже народу отправил в рудники. Тебе светит от пятнадцати лет до бессрочной, как суд решит. Но есть выбор. – Капорником[33] предлагаете стать? – усмехнулся бандит. – Не пойдет. Я… Коллежский советник сделал жест рукой: молчи и слушай. – Каторга теперь разная бывает. Можно ехать в Сибирь строить железную дорогу. А можно в централе отсидеться. Слыхал про такие? – Говорили что-то, да не помню толком… – пробормотал арестант. – Сахалин теперь у японцев, каторга там закрылась. А вас, оглоедов, меньше не становится. Правительство решило выстроить в европейской части страны центральные каторжные тюрьмы. Их будет всего восемь, работы идут полным ходом. Пока ты под следствием, глядишь, уже и подготовят тебе местечко. Могут в Шлиссельбурге… Вшивкин машинально поежился. – …а могут и тут, в Москве. Если я этого захочу. – Неужто в самой Москве? – поразился арестант. – В Бутырках отделили половину площадей. Камеры уже отремонтировали, я заходил, смотрел – красота! После обеда на два часа койки будут опускать для отдыха. Санатория, а не каземат. И главное, каторжных работ в Первопрестольной не предусмотрено. Нету тут ни рудников свинцовых, ни туннельного строительства. Станешь в картишки дуться с утра до вечера да шпанкой помыкать. Ну что, интересно? – Сомнительно… А что я за такое счастье должен буду сделать? – Выдать Тугарина Змея. Вшивкин нахмурился: – Да разве так можно? Он «иван», и я «иван». Но Лыков не стал церемониться. Он прищурился, поглядел на бандита, как на пропащего, и протянул: – Не хочешь? Сам себя спасти не хочешь? – На измену не пойду, – упрямо ответил Вшивкин. – Ну как знаешь. В Шлиссельбургской каторжной тюрьме есть корпус, который называется «Зверинец». Там в камерах даже окон нет. Выбирай: туда тебя законопатить, или желаешь костыли на сибирской чугунке забивать? Бандит мрачно молчал. – Ах так? Пошел к псам! Без тебя поймаю змеюку. Сыщик поднялся, открыл дверь и крикнул: – Конвой! Увести дурака. – Погодите, ваше высокоблагородие! – воскликнул арестант. – Я согласный. Алексей Николаевич снова сел: – Ну? – Но обещайте, что нашего разговора никому не перескажете и на бумаге ничего не останется. – Это можно, – сказал Лыков, отодвигая протокол допроса. – Только где Змей живет, никому не известно… – Зачем же ты мне тогда?.. – Я ниточку дам. – Всего-то? – рассердился коллежский советник. – Схитрить решил? Это тебе дорого обойдется. Вшивкин выдохнул и сказал жалким голосом: