Варенцов кивнул: – Хлопковое дело огромно. Ведь есть еще американское сырье. И такие объемы позволяют терпеть. Ну, нагрели Альфреда Александровича Руперти на сто тысяч. Неприятно, конечно. Однако не смертельно. – Но вы настаиваете, что волокно крадут вагонами? Мы схватили крючников, которые именно вагоны и расхищали на товарных станциях. Каждую ночь громили, без устали. В подвалах магазина Любавского найдено четыреста кип хлопка без документов. Варенцов хмыкнул: – Ну и что? Вы хоть знаете, сколько пудов в кипе хлопка? Восемь. Ваш Любавский упер три тысячи двести пудов. Моя фабрика переработает это количество за три дня. – А сколько в год потребляют волокна русские промышленники в целом? – Только ферганского более двадцати одного миллиона пудов. У Лыкова глаза полезли на лоб: – Николай Александрович, сколько же его надо украсть, чтобы понизить биржевую цену на восемь процентов?! – А я вам что говорю? – обрадовался мануфактурщик. – Какие еще крючники? Тут, милейший, другие люди банкуют. Не вашим любавским чета, а иного масштаба. Коллежский советник поблагодарил консультанта и ушел, сильно озадаченный. Из сыскной полиции он телефонировал фон Мекку и спросил: – Николай Карлович, а можно украсть целый вагон груза? Или того больше – поезд. – Что за ерунду вы спрашиваете? – рассердился магнат. – Вагоны, как и паровики, – главный капитал железных дорог. Мы на них деньги зарабатываем. Пропажа вагона – чрезвычайное происшествие, его ищут всем миром. Да и вообще, как он может пропасть? Его нагрузили и прицепили к поезду. У обер-кондуктора оригинал накладной. Там указано все, даже время подачи вагона под нагрузку и время возвращения назад, на станцию отправления. На станции назначения груз принимает получатель с дубликатом той же накладной. Опять ставят штемпели с датой выгрузки. Все, вагон пустой. Это отмечается сразу в двух станционных книгах: книге прибытия и в книге подачи вагонов. – А что дальше с ним происходит? – Идет под новую нагрузку. За простой кому-то придется платить! – Но ведь вагонов тысячи, – пытался спорить сыщик. – Они едут в разные концы страны, и к вам каждый отдельно взятый вагон может не возвращаться месяцами. Как же вы его отследите? – По телеграфу, по накладным и по станционным книгам. – Это реально? – Я же вам рассказывал, как на железных дорогах налажен учет. У обер-кондуктора записаны все едущие ценности. На каждой станции он согласно раздаточной ведомости делает выгрузку. Факт выгрузки отмечается в той же ведомости за подписью грузополучателя. Если отметки нет, то бухгалтерия сразу поднимет тревогу. Обер-кондуктор просто не сдаст ведомость товарному кассиру, тот ее не примет. – А если бухгалтерия или кассир проморгают факт пропажи груза? – Тогда его заметит ревизия. Все дороги держат в штате не только грамотных бухгалтеров, но и ревизоров. А еще есть министерство со своими инспекторами! Потом, повторюсь, вагоны на дороге на вес золота, их вечно не хватает. Пропажа даже одного из них влечет за собой служебное расследование. Мы следим за каждым: нагрузка-выгрузка, пробег, оборачиваемость. А вы говорите – поезд… Ребяческий лепет! Несколько успокоенный, Алексей Николаевич сообщил свои открытия Воеводину и Стефанову. Есть ниточка, которая может вывести на Тугарина Змея. У него, оказывается, в Москве проживает семья. Пусть не венчанная, но жена, и при ней сын, которого приходится возить в коляске. Сын любит рисовать, хочет стать богомазом. Приметы достаточные, чтобы найти этих людей в миллионном городе. Воеводин согласился и дал команду МСП начать поиски женщины и «змееныша». Далее Лыков сообщил о разговоре с Варенцовым. Тот преувеличивает размер хищений хлопка, но подтверждает, что им торгует хитрое товарищество «Оборот». Хорошо бы проверить его бухгалтерию, да вот беда: контора с Никольской съехала. Зато есть фирма наследников И.А. Треумова, чей хлопок почему-то не воруют… Может, их спросить в лоб, пусть объяснят причину? Стефанов высказал сомнения. Если торговцы откупаются, вряд ли они сообщат об этом полиции. Только спугнем тех, кому они платят. Лучше действовать негласно. Тот же Гревцов – большой специалист по мошенничествам. Пусть он и поищет концы. Так и решили. Вызвали Гревцова, дали ему поручение. Надзиратель спросил: – А что надо-то? – Хорошо бы мне полистать их расходные книги, – пояснил Алексей Николаевич. – Книги? Эх-ма… Ну, попробую… Закончив с первоочередными делами, Лыков поехал в «Неаполь». Он вышел на Садовом кольце, решив немного прогуляться. Был четвертый час, на город надвигались декабрьские сумерки. Сыщик подходил к дверям гостиницы, когда заметил у входа пролетку с поднятым верхом. Вдруг оттуда высунулся человек, в руке у него был револьвер. Алексей Николаевич рыбкой нырнул в сторону и покатился по мостовой. Бах! Бах! Бах! Он переваливался с боку на бок, охая и холодея от страха. Дворник почистил снег основательно, и пули высекали из заиндевелых булыжников искры. Черт, когда же у него кончатся патроны? Бах! Бах! Вот кольнуло в руку, вот по спине потекла теплая струйка крови, а негодяй все стрелял и стрелял. Наконец щелкнул боек в пустом барабане, раздался крик «гони!», и экипаж умчался прочь. Питерец с трудом сел, потрогал руку. Кажется, вскользь… Голова гудела, словно там играл орган. Бока ныли, саднил локоть, но в целом он легко отделался… Подбежали прохожие, помогли подняться и повели пострадавшего в номера. Быстро явился доктор, что держал врачебный кабинет напротив. Он осмотрел сыщика, смазал чуть не всего йодом и прописал двухдневный покой. Сказал весело: – Считайте, заново родились! Четыре дырки в платье, и ни одной в теле, только царапины. Везунчик! Где так ловко кувыркаться научились? Я случайно в этот момент смотрел в окно и все видел. Стрелок никак не мог попасть, хоть и с пяти шагов. – Жить очень хотелось, – пояснил Лыков. Через полчаса в номер набились Стефанов, Запасов, Воеводин и даже следователь Бухман. Все кричали, что надо переехать в здание градоначальства, приставить к сыщику охрану, телеграфировать Столыпину и так далее. Голова разболелась еще сильнее, и Алексей Николаевич попросил гостей уйти. К нему все-таки приставили вахмистра Деримедведя. Спокойный, немногословный и весь какой-то надежный, тот ухаживал за питерцем, как за ребенком. Вместе они провели сутки. Вахмистр носил больному пиво из буфета, свежие газеты, горячие бублики. И никого не пускал в номер, даже собственное начальство. Лыков наконец узнал, как его зовут – Андрей Зиновьевич. За сутки сыщик и жандарм сдружились. Два дня коллежский советник, конечно, не вылежал. Через двадцать четыре часа он приехал в Малый Гнездниковский, его поддерживал Деримедведь. Гревцов сделал доклад, который сводился к тому, что требуется червонец. За эту сумму артельщик, убиравшийся в конторе наследников Треумова, готов был вечером впустить сыщиков. Лыков вынул из кошелька красненькую и вручил надзирателю: – Когда сумеете? – Хоть завтра. Часов в семь там уж нет никого. Весь день питерец, охая и держась за бока, просидел в сыскной полиции, перебирал бумаги. Из Петербурга телефонировал директор департамента, спросил, когда Алексей Николаевич приедет. В департаменте готовилось важное дело – расширение штатов. Еще Благово двадцать лет назад начал проектировать новое делопроизводство, которое взяло бы на себя управление всеми сыскными отделениями империи. Он задумывал своего рода общероссийский уголовный сыск. Но министры финансов все эти годы тормозили проект. Вот и сейчас Коковцов вел себя словно часовой при денежном ящике. Свою задачу, как и предшественники, он видел лишь в сохранении казны, стратегические задачи были недоступны его чиновничьему уму. Но недавняя революция все же напугала власть, и Столыпин пробил реформирование МВД. Готовилось создание сыскных отделений во всех крупных городах. А новое делопроизводство должно было их направлять. В самом конце разговора Трусевич вскользь спросил, как здоровье. Услышал, что в порядке, и положил трубку. Доложили… Следующим вечером два сыщика с предосторожностями вошли в контору хлопкоторговцев. Она помещалась в Ивановском переулке, в доме церкви Святого Владимира. Три больших комнаты на втором этаже, добротная мебель, ковры на полу, в витрине – образцы хлопка и шелка-сырца. Артельщик, кудрявый болтливый парень, сразу затараторил: – Пусто, пусто, заходите, заходите. – Где у них расходные книги? – строго спросил Лыков. – Вон тама, вон тама. Но только Алексей Николаевич уселся за конторку, на лестнице послышались грузные шаги. – Хозяин вернулся! – в ужасе прошептал артельщик. – В уборную, скорее! – потянул начальство за рукав надзиратель. Но Лыков молча направился в дальнюю комнату и забрался там под письменный стол, жестом приказав Гревцову сделать то же самое. Прошло пять очень неприятных минут. Неожиданно вернувшийся директор протопал в нужник и затих там. Наконец зашумела сливаемая вода, и через какое-то время хлопнула дверь. А затем раздался голос кудрявого: – Эй! Выходите, выходите. Гревцов с перекошенным лицом пытался улыбнуться: – Ну и ну. Представляете: вошел бы он в уборную, а там мы сидим. – Вот смеху-то было бы, – в тон ему ответил питерец. – А почему вы меня не послушали и спрятались в комнатах, а не в уборной? – Потому что подумал: он в нужник и намылился. Иначе зачем возвращаться? Надзиратель и артельщик поглядели на коллежского советника с нескрываемым восхищением. А тот уже сел листать бухгалтерские отчеты. Лыков с Гревцовым изучали бумаги два часа. Все это время кудрявый прибирался, мыл пепельницы, поливал фикусы и вообще без дела не сидел. Болтун, а трудолюбивый, одобрил питерец. Наконец он спросил надзирателя: – Иван Николаевич, а что такое контора по взиманию переборов с железных дорог? – Их две в Москве, – ответил тот. – Одна Ванды Подгурской, а вторая Данилы Архиповича Степанова. Занимаются тем, что возвращают грузоотправителям излишне взысканные с них железной дорогой деньги. У вас какая? – Подгурской. Хм. Вроде бы нужное дело… А подозрительно. – Что подозрительно, Алексей Николаевич? – Каждый месяц фирма Треумова платит им десять тысяч рублей. Надзиратель задумался и осторожно предположил: – По договору, должно быть. За обслуживание. Но сумма велика, что-то тут не так. – Никакого прихода от Ванды Подгурской нет, никакие переборы она им не возвращает. За что тогда ей десять тысяч? Гревцов молча почесал затылок, а Лыков повеселел: – Кажется, мы нашли, кого искали. – Вымогатели? – Весьма вероятно. Надо Ванду негласно проверить. Очень-очень аккуратно. Сумеете, Иван Николаевич? – Постараюсь. Но снова деньги понадобятся, вот как здесь. – Сколько?