– Если это допрос, то пусть его ведет следователь. А с вами, господин сыскной агент, я вообще не хочу разговаривать. Пришлось вызвать Бухмана, но Александр Николаевич не справился с полькой. Та лишь смеялась над попытками в чем-то ее уличить. – Почему ваши клиенты посылали вам на счет такие суммы? – спросил следователь. – Ах, это все плата за мою любовь. – Поясните. – Вы что, маленький? Я женщина интересная. Мужчины при виде меня теряют голову. Грех этим не воспользоваться. – А мы сейчас вызовем Льва Израилевича Бродского и спросим у него, так ли это. – Ха! Думаете, он приедет к вам из Монте-Карло? – Ну, – смутился Бухман, – тогда кого-нибудь поближе. Наследников Треумова, например. – Вызывайте. Явился зять покойного купца, некто Евтенов, и заявил, что никаких претензий к Ванде Подгурской он не имеет. А деньги платит за взимание с железных дорог чудовищных переборов. Коллежский советник отпустил польку и вызвал ее кучера. Тот появился уже к вечеру. В комнату вошел мужичонка с простым лицом, осмотрелся с опаской и сказал: – Вот он я. – Кто ты? – А Красноложкин. Лыков бросил взгляд на подготовленную выписку и решил быть с гостем поласковей: – Садись, Иван Автономович. Чай будешь? – Благодарствуйте. – Красноложкин мял в руках засаленный треух. – Мне бы лошадку покормить. Надолго тута у вас? – Это как разговор пойдет. Откуда ты родом, напомни. – Троицкого уезда Кундравинской волости село Ваняты, ваше высокоблагородие. – Троицкий уезд – это в Оренбургской губернии, что ли? – Так точно. – В армейской службе был? Отвечаешь по-военному. – Так что нет, ваше высокоблагородие. Сё ремя так привыкши. – Что? – не понял коллежский советник. – Сё ремя, – озадаченно повторил допрашиваемый. – А! Все время! – Я так и сказамши. О чем бишь мы? – Что ты воинскую службу не проходил. – Да. Мамку с тятькой молоньей убило, когда я еще мальчонкой был. Сеструху растил, освобождение дали. – Как в Москве оказался? – А это, сестра-то выросла и в прислуги сюда подалась. И меня, слышь, вызвала. Пристроила вот к Ванде Игнатовне. По объявлению. – Расскажи мне про Ванду. Что ты делаешь в конторе? На лице простака мелькнула самодовольная улыбка: – Я там, ваше высокоблагородие, самый нужный человек! – Он стал загибать грязные пальцы: – Я и кучер, и конюх, и сторож, и чаю подать, и польты принять, и… Красноложкин задумался: – Че еще-то? А, посыльным везде хожу. А иной раз, если Ванда Игнатовна дозволит, езжу. – Не обижает она тебя? – Никогда, спаси ее господь. Вот славная женщина, добрая. Каждый месяц, как двадцать пятое число, рублевину мне дает. Сверху жалованья! Или вот, смотрите, ваше высокоблагородие… Он повернулся к сыщику правой щекой: – Видите, ухо у меня порвато? Лошадь откусила второй год как. Злая попалась, страсть. Бился я, бился, без толку. И укусила. Так Ванда Игнатовна и доктора наняла, и другую кобылу приказала купить. Вот. А ту я татарам свел, на колбасу. А не кусайся! – Что у вас двадцать пятого числа делается? – пошел на хитрость сыщик. – Отчего тебе хозяйка именно в этот день рубль вручает? – Да мы с ней в банк ездим, деньги сымать. – Какие деньги? – Выручку, какие же еще? – И много сымаете? – Я, понятное дело, не считал, – ответил кучер, – но пачки толстые. – И куда их Ванда потом девает? – В контору ложит. – А потом что с деньгами происходит? – настаивал Лыков. – Потом? Так и лежат в конторе, надо думать. – И как они там помещаются? Красноложкин озадаченно почесал затылок. Видно было, что такой вопрос не приходил ему на ум. – А… Эта… – Ну? Толстые пачки, каждый месяц Ванда их из банка забирает и кладет в несгораемый шкаф. А потом куда они деваются? Шкаф же не каучуковый, лопнет. – Не могу знать, ваше высокоблагородие. – Может, она их потом в другой банк отвозит? – предположил Алексей Николаевич. Но кучер только рассмеялся: – Как же она это без меня отвезет? На извозчике, что ли? Нет, барин, так у нас в конторе не делается. Денежки беречь нужно. Вдруг злой человек нападет? – Хорошо, зайдем с другого конца. Кто к вам ходит? Может пани Ванда кому-то отдавать эти средства? Красноложкин задумался всерьез и думал он долго. Сыщик не торопил его. Наконец мужик сказал: – Думаю, барин, что может отдавать. Люди к нам ходят все солидные, они с «чугункой» дела имеют. А «чугунка» – жулик! Так и норовит переплату начислить. А Ванда Игнатовна все дороги знает, хитрым манером пролезет и, значит, стало быть, людям экономию принесет. Да… За это ей и платят. А деньги она может, к примеру, в рост отдавать. Так ведь? – Ну, может. – Вот! И я догадался! – обрадовался кучер. – Того… кобылу мне пора кормить… Лыков вдоволь наговорился в этот день с простаками, и ему это надоело. Он вернулся в номера, пообедал в буфете. У доктора, что жил через дорогу, имелся энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Сыщик зашел, попросил дать ему том со словом «картель». Что хоть оно означает? Эскулап выдал ему двадцать восьмой том, а сам занялся очередным пациентом. Статья про картель оказалась огромной, на шести страницах. Написал ее какой-то заумный человек по фамилии Струве. Там подробно рассказывалось о всяческих картелях (не путать с синдикатами и трестами!). Опыт Америки и Германии сыщик пролистнул и сразу перешел к России. Выяснилось, что самый значительный из русских картелей есть тот самый сговор сахарозаводчиков, который именуется нормировкой. Из 224 заводов в него входят 212. Цель – удерживать цену на продукцию на том уровне, который устраивает промышленников. Еще есть керосиновый, а также картель фабрикантов гвоздей и проволок, но последний самый закрытый, о нем Струве было ничего не известно… Получалось, что аналогия Бродского не совсем точна. Но в целом что-то общее у воровской организации с картелем действительно есть. Тот же сговор разных участников с целью обеспечить свои интересы. Ну, пусть тогда будет картель… Из всех возможных вариантов перспективнее всего выглядела засада в доме Швенцеровой. Но как туда попасть? Дмитрий Иннокентьевич перерыл весь архив, но без толку. Дворник Веры Анисимовны носил фамилию Великохатько и правда служил в Московском жандармском дивизионе. Но двадцать пять лет назад! Из его бывших сослуживцев в городе никого не нашли. И он, и его жена вели закрытую жизнь, подобраться к ним сыщикам не удалось. К самой Швенцеровой – тем более. Лыков вызвал на встречу Фороскова. Встреча происходила на конспиративной квартире в доме Соколова на Большой Бронной. Сыщик снял ее после того, как понял, что картель может за ним следить. Встречаться в «Неаполе» было небезопасно, а из дома Соколова целых четыре выхода… Форосков пришел в новом пальто, волосы уложены на пробор, нафиксатуренные кончики усов загнуты вверх. – Вид у тебя преуспевающий, Петр Зосимович.